Победитель - Харлан Кобен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Куда мы идем? – спрашиваю я.
– Он ведь не принимал в этом участия. Арло – назову его настоящим именем – вышел из их игры. Он хотел привлечь внимание к войне, но иным способом. Внешне это выглядело бы как «коктейли Молотова», но в бутылках должна была находиться подкрашенная вода, имитирующая кровь. Чисто символический акт. Когда Арло понял, что Рай собрался бросать бутылки с настоящей зажигательной смесью, между ними произошел разрыв.
– И тем не менее он бежал и скрывался.
– А кто бы ему поверил? – парирует Синклер. – Вы знаете, сколько паники и страха было в первые несколько дней?
– Любопытно, – говорю я.
– Что именно?
– Вы будете утверждать, что и агента ФБР он не убивал?
У Синклера отвисает мясистая челюсть, но он продолжает идти.
– Речь о Патрике О’Мэлли.
Я жду.
– Нет, я не буду это утверждать. Арло застрелил спецагента О’Мэлли.
Мы приближаемся к полянке. За ней виднеется озеро.
– Мы почти пришли, – говорит мне Синклер.
Озеро великолепно в своей безмятежности. Идеальная гладь. Пожалуй, даже слишком идеальная. Ни малейшей ряби. В воде, как в безупречном зеркале, отражается синее небо. Кельвин Синклер ненадолго останавливается, делает глубокий вдох и говорит:
– Вот там.
Я вижу грубо сколоченную деревянную скамейку, настолько грубую, что с древесины даже не сняли кору. Скамейка смотрит в сторону озера, но прежде всего она обращена к небольшому надгробному камню. Я подхожу и читаю высеченные буквы:
ПАМЯТИ
Р. Л.
«ЖИЗНЬ КОНЕЧНА. ЛЮБОВЬ ВЕЧНА»
РОДИЛСЯ 8 ЯНВАРЯ 1952 – УМЕР 15 ИЮНЯ 2011
– Рак легких, – поясняет Кельвин Синклер. – Нет, он никогда не курил. Болезнь обнаружили в марте того года. Не прошло и трех месяцев, как его не стало.
Я смотрю на камень:
– Он здесь похоронен?
– Нет. Здесь я развеял его пепел. Прихожане поставили скамейку и памятный камень.
– Прихожане знали о ваших интимных отношениях?
– Мы не выставляли их напоказ. Вы должны понимать. В семидесятые годы, когда мы полюбили друг друга, общество категорически не принимало геев. Нам приходилось скрывать его настоящее имя и наши отношения, что научило нас искусству обмана. Так мы провели всю жизнь. – Кельвин Синклер подпирает подбородок. Его глаза устремлены вверх. – Но под конец да. Думаю, многие прихожане знали. Или нам хотелось так думать.
Я смотрю на озеро и пытаюсь представить жизненный путь Арло Шугармена, еврейского мальчика из Бруклина, нашедшего свой покой здесь, в лесу за церковью. Я почти вижу смонтированный фильм, дополненный сентиментальной музыкой.
– Почему вы не решились рассказать об этом? – спрашиваю я.
– Были у меня такие мысли. Казалось бы, он умер. Никто уже не сможет причинить ему вреда.
– И что вас останавливало?
– Но я продолжаю жить. Получается, я был сообщником беглеца. Скажите, а как бы ФБР отнеслось к моим словам?
Логичный довод.
– Еще один момент, – говорит Синклер. – Только я сомневаюсь, что вы мне поверите.
– А вы попробуйте, – предлагаю я, поворачиваясь к нему.
– Арло не хотел убивать того агента.
– Уверен, так оно и было, – говорю я.
– Но тот агент… – продолжает Синклер. – Он выстрелил первым.
У меня по спине ползет струйка холодного пота. Хочется, чтобы он пояснил сказанное, но одновременно я не хочу нарушать ход его рассказа и потому жду.
– Спецагент О’Мэлли проник в дом через заднюю дверь. Один. Без напарника. Без подкрепления. Он не дал Арло шанса сдаться и сразу выстрелил. – Синклер наклоняет голову. – Вы видели старые фотографии Арло?
Я оцепенело киваю.
– У него тогда была пышная прическа в стиле «афро». Арло мне рассказывал, что пуля прошла сквозь шевелюру и буквально устроила ему пробор. Тогда и только тогда Арло сделал ответный выстрел.
В моей голове тут же появляются отзвуки двух разговоров. Первым я слышу слова Лео Стонча о его дяде: «Он ясно дал понять: каждый, кто сообщит сведения по любому из „Шестерки с Джейн-стрит“ или сумеет доказать, что ухлопал кого-то из них, будет щедро вознагражден».
Затем я вспоминаю разговор с ПТ, когда все это только начиналось:
«В тот дом мы послали всего двоих агентов».
«И никакой поддержки?»
«Нет».
«Стоило бы обождать».
Почему они не дождались поддержки?
Ответ представляется мне вполне очевидным.
Не говоря ни слова, я поворачиваюсь и пускаюсь в обратный путь.
Теперь мне все ясно. Лео Стонч намекнул мне об этом. Он сказал, что когда я найду Арло Шугармена, то найду и все ответы. Я понимаю, что племянник Ниро оказался прав. Что касается остальных членов «Шестерки с Джейн-стрит», нужно еще немного повозиться. Но сюда я приезжал за ответами, и я их получил.
– Вин! – окликает меня Кельвин Синклер.
Я не останавливаюсь.
– Вы собираетесь об этом рассказать? – кричит он вслед.
Но я продолжаю идти.
Глава 31
Уже в самолете я получаю три звонка.
Первым мне звонит ПТ. Я пока не хочу с ним говорить, ведь я так близок к концу игры, и потому дожидаюсь, пока вызов переключится на голосовую почту. ПТ явно не обрадуется и быстро сообразит, что я его избегаю, но это я как-нибудь переживу.
Второй звонок – от Кабира.
– Излагай, – говорю я, открывая браузер ноутбука.
Обычно всю важную для меня документацию Кабир отправляет по электронной почте, поскольку, как и моя дочь, я визуал.
Но его ответ застигает меня врасплох:
– У меня сейчас на линии Пьер-Эмманюэль Кло. Он чем-то встревожен.
Я почти сразу вспоминаю имя искусствоведа и реставратора, которого настоятельно рекомендовало ФБР для атрибуции и деликатного обращения с нашей фамильной картиной Вермеера. Прошу Кабира подключить его к разговору.
– Мистер Локвуд?
– Да. Слушаю вас.
– Это Пьер-Эмманюэль Кло из Института изящных искусств Нью-Йоркского университета. – В его тоне улавливается паника, которую он старается подавить. – Вы просили меня проверить картину, недавно обнаруженную агентами ФБР, на предмет ее принадлежности кисти Яна Вермеера.
– Да, просил.
– Мистер Локвуд, когда вы сможете появиться в институте?
– Это так срочно?
– Да, очень срочно.
– У вас сомнения насчет подлинности картины?
– Думаю, нам это лучше обсудить при личной встрече. – У него дрожит голос. – Пожалуйста, приезжайте как можно скорее.
Я смотрю на часы. В зависимости от плотности движения путь до института займет у меня около трех часов.
– Вы будете на месте? – спрашиваю я его.
– Институт уже закроется, но я обязательно вас дождусь.
Третий звонок я получаю от Эмы. После моего обычного приветствия она спрашивает:
– Новости есть?
Рассказываю ей о событиях дня. Ничего не утаиваю, не подслащиваю пилюлю. Чувствую, как у меня трепещет сердце,
