Моя двойная жизнь - Сара Бернар

Пропустив женщину, я спросила, в чем дело, у тех, кто шел за ней. От них я узнала, что она разыскивает мужа и сына, убитых несколько дней назад в долинах Сен-Кентена.

Она приходила сюда ежедневно с наступлением ночи, чтобы не привлекать внимания любопытных. Но поиски ее до сих пор не увенчались успехом. Однако на этот раз появилась надежда, так как один из унтер-офицеров, только что вышедший из госпиталя, обещал проводить их на то место, где, он видел, упал, смертельно раненный, муж бедной женщины, — проводить туда, где упал он сам и где его подобрали санитары.

Я поблагодарила этих людей, указавших мне печальную дорогу, по которой нам предстояло ехать, наилучшую из тех, что пролегали по этому еще не остывшему под ледяным покровом кладбищу.

Теперь мы со всех сторон различали группы людей, искавших своих близких. Это было до жути страшно.

Внезапно мальчик, правивший экипажем, потянул меня за рукав пальто.

— Ах, мадам! Поглядите на этого мерзавца!

Я взглянула в ту сторону, куда он показывал, и увидела распластавшегося на земле мужчину, а рядом с ним — большой мешок. В руках он держал потайной фонарь, свет от которого направлял на землю. Время от времени он поднимался, оглядывался по сторонам — силуэт его четко вырисовывался на горизонте — и снова принимался за работу.

Заметив нас, он погасил фонарь и приник к земле. Мы молча направились к нему. Я взяла жеребенка за уздечку с одной стороны, а мальчик послушно шел с другой, уловив, видимо, мою мысль. Я шагала в сторону мужчины, делая вид, будто не замечаю его.

Жеребенок упирался, но мы тянули его, заставляя продвигаться вперед. Мы уже подошли совсем близко, и я задрожала при мысли, что этот несчастный, возможно, скорее даст наехать на себя легкому экипажу, чем обнаружит свое присутствие.

Но, к счастью, я ошибалась. Послышался приглушенный шепот:

— Эй, осторожнее! Я ранен! Вы меня раздавите!

Тогда я сняла с кабриолета фонарь (мы накрыли его жакетом, так как луна светила ярче, чем этот фонарь) и направила его свет в лицо презренному человеку.

Я поразилась: это был мужчина лет шестидесяти пяти — семидесяти с изможденным лицом, обрамленным длинными бакенбардами, грязными и седыми; на шее — шарф, к которому был прикреплен темный плащ. Лунный свет притягивали к себе портупеи, медные пуговицы, рукоятки сабель и прочие предметы, которые собрал мерзкий старец, сняв все это с бедных мертвецов.

— Вы не раненый, вы — вор! Самый настоящий мародер! Сейчас я позову людей, чтобы из вас сделали мертвеца! Слышите, гнусный негодяй!

Я подошла к нему так близко, что чувствовала на себе его нечистое дыхание.

Встав на колени и сложив с мольбой свои преступные руки, он стал просить меня о пощаде, в его дрожащем голоске слышались слезы.

— Бросьте ваш мешок и все эти вещи, выньте все из карманов, оставьте все и уходите! Ступайте прочь, да поживее! Когда вы скроетесь из виду, я позову солдат, которые разыскивают погибших, и отдам им вашу добычу. Хотя чувствую, что поступаю дурно, не выдавая вас.

Жалобно причитая, он вынул все из карманов.

Старик уже собирался уходить, когда мальчишка шепнул мне на ухо:

— Он прячет под плащом башмаки…

Меня охватила неудержимая ярость против этого гнусного вора. Я сорвала с него широкий плащ.

— Бросьте, сейчас же все бросьте, несчастный вы человек, или я позову на помощь!

Шесть пар башмаков, снятых с убитых, с шумом упали на затвердевшую, мерзлую землю.

Мужчина нагнулся, чтобы поднять револьвер, который он вытащил из кармана вместе с ворованными вещами.

— Прошу вас оставить это и как можно скорее исчезнуть, терпению моему приходит конец!

— Но если меня поймают, мне нечем будет защищаться! — простонал он в бессильной ярости.

— Значит, Господу Богу так было угодно! Ступайте прочь, или я позову людей!

Мужчина бросился бежать, ругая меня на чем свет стоит.

Маленький возчик пошел звать солдата, которому я рассказала о случившемся, показав краденые вещи.

— О, я за ним не побегу, здесь так много мертвых!

Мы продолжали наш путь, пока не добрались до маленького перекрестка, где можно было выбрать более или менее сносную дорогу.

Миновав Бюзиньи и лес и едва не погрязнув навсегда в его непролазных топях, уже ночью мы добрались до Като, полумертвые от усталости, страха и отчаяния.

Там нам пришлось день отдохнуть, так как у меня началась лихорадка. Мы нашли две крохотные комнатки, оштукатуренные известью, но очень чистенькие, с выложенным блестящими красными плитками полом, деревянной полированной кроватью и занавесками из белого ластинга.

Я вызвала врача к Субиз, которая, на мой взгляд, была много хуже меня. Но он счел, что обе мы никуда не годимся. Я чувствовала себя совсем разбитой, мой мозг сжигала нервная лихорадка. А Субиз не могла усидеть на месте, ей все чудились огни, призраки, слышались крики, она непрестанно оборачивалась: ей казалось, что кто-то трогает ее за плечо.

Этот славный доктор победил нашу усталость успокоительной микстурой. А горячая ванна вернула на другой день подвижность нашим конечностям.

С тех пор как мы покинули Париж, прошло шесть дней; но требовалось еще часов двадцать, чтобы добраться до Гомберга, ибо в то время скорость поездов была далеко не такой, как сейчас.

Я взяла билет на брюссельский поезд, в Брюсселе я рассчитывала купить чемодан и кое-какие необходимые вещи. Из Като до Брюсселя мы доехали вполне благополучно. И в тот же вечер снова сели в поезд.

Я пополнила наш гардероб, который в этом очень нуждался. До Кёльна путешествие прошло без особых помех. Но по прибытии в этот город нас ждало жестокое разочарование.

Едва каш поезд успел остановиться на вокзале, как мимо вагонов пробежал служащий, кричавший что-то по-немецки. Все заторопились: мужчины и женщины толкали друг друга, забыв о всякой вежливости. Увидев служащего, я показала ему каши билеты. Он с готовностью подхватил мой чемодан и заспешил вместе со всеми. Мы последовали за ним. Смысл этой безумной спешки я поняла, только когда служащий, бросив мой чемодан в купе, подал мне знак садиться как можно скорее.

Субиз уже поставила ногу на ступеньку вагона, но тут ее грубо оттолкнул служащий, запиравший дверцу, и, прежде чем я успела понять случившееся, поезд исчез. Мой чемодан уехал, а наша дорожная сумка находилась в багажном вагоне, который отцепили от прибывшего поезда, чтобы сразу же прицепить к экспрессу, тоже уходившему.

Я расплакалась от злости. Служащий пожалел нас и отвел к начальнику вокзала.

Это был крайне воспитанный человек, довольно хорошо говоривший по-французски. Вид у него был добрый и жалостливый. Рухнув в его большое кожаное кресло и нервно рыдая, я поведала ему о своем злоключении.