Пастырь Вселенной - Дмитрий Абеляшев

– А у нас всякая легенда – не сказка, а быль, – грустно как-то ответила Лея, обняв Владимира за талию.

– Да уж, хорош братец, – сказал Володя.

– Наверно, он просто не сообразил, что если он любит свою жену, то должен быть не около нее, но возле кулямбы.

– Да нет, я не про него, – возразил Володя. – Я про его братца. Что он, не мог помочь своему родному брату продержаться зимой и спокойно смотрел, как тот мучается, ест детей, жену, а затем умирает от голода?

В этот миг листочек развернулся в полный разворот, выставив свою пушистую круглую ладошку навстречу такому по-земному теплому сейчас солнышку. На улице было вовсе не холодно – возможно, градусов 10 выше нуля.

– Об этом я как-то не подумала, – отозвалась Лея, – когда мне мама расказывала эту историю, я была совсем еще маленькой, а мама осуждала другого брата.

Лея, сказав, что сейчас для прогулки Володя должен одеться намного легче, чтобы не вызывать подозрений, отвела мужа домой и выдала ему штаны чуть ниже колена и просторную рубашку с коротким рукавом. И особенно настояла, чтобы он не поддевал под нее футболку или майку, чтоб его не приняли за силлурианца. Впрочем, Владимир, выходя с Леей со двора, не испытывал особого холода – лучи солнца были почти жаркими, воздух – сухим, ветра же не было вообще. Молодые люди сперва путешествовали пешком – снеголеты не зря носили свое название, они могли летать именно над снегом, и 11 месяцев из 12 (а на Анданоре год также делили на 12 частей) это всех устраивало.

Впрочем, Володя даже рад был размять ноги в пешей прогулке. Владимир и Лея захватили летучие диски с собой; они добрались до трассы быстрым шагом, чтобы Володя не замерз, а над белоснежной дорогой, словно сделанной из пенопласта, летать можно было в любое время года. Снега и почвы сейчас было почти поровну – в жарких лучах светила сугробы стремительно таяли, ухитряясь при этом оставаться белыми. “Видимо, проблемы с чистотой воздуха на Анданоре не существует”, – подумалось Володе. Да уж, тут было не так много кислорода, чтобы еще и загрязнять чем-либо едва пригодный для дыхания воздух. Сейчас, когда они шли быстро, Владимир испытывал отчетливые проблемы с дыханием, как высоко в горах.

– К вечеру будет полегче – сказала Лея.

– Ты о чем? – спросил Владимир, отдуваясь, как старик или астматик.

– О воздухе, – ответила девушка. – Когда распускаются кулямбы, они генерируют столько кислорода, что у нас становится еще получше, чем на вашей Земле. – И, задумавшись, добавила: – Ну, или как было бы на вашей Земле, если бы вы не отравляли воздух, которым сами же дышите.

Когда Володя с Леей дошагали то в обнимку, то за ручку до трассы, то уже над каждым строением возвышалось красивое дерево, устремленное ввысь. Стволы, словно локаторами, были усеяны круглыми листочками размером в ладонь.

Земля же под ногами была черной и без каких-либо признаков трав или других растений.

– А где же ваша зимняя растительность? – поинтересовался Володя.

– Для нее сейчас слишком жарко, – ответила Лея. – Она не переносит такого палящего солнца и втягивается под землю. Вылезет при снегопаде – тогда, если ты у меня такой ботаник, раскопай чем-нибудь снег и увидишь.

Лея поцеловала Володю и активировала снеголеты. Володя попросил, чтобы Лея научила его управлять чудо-диском. Девушка охотно согласилась, тем более что дело это было предельно простым. Она с удовольствием уступила Володе роль ведущего, чтобы можно было в полной мере насладиться зрелищем разраставшихся у особняков вдоль дороги кулямб. Трасса в целом была пустынной. Пару раз Владимир и Лея обогнали своими стремительными снеголетами путешествующие аналогичным образом семейства, состоявшие из мужа, жены и нескольких детишек. Пару раз их самих перегонял длиннющий быстроходный автобус, более напоминавший остроносой формой, габаритами и обилием иллюминаторов морской корабль. “То ли “Ракета”, то ли “Комета”, то ли пароходики, что до оккупации плавали по Москва-реке”, – подумалось Володе. Это Лея сказала Владимиру, что белоснежные лайнеры – обыкновенные рейсовые автобусы. Они двигались над шершавой поверхностью трассы и работали, видимо, по тому же принципу, что и снеголеты.

– У нас не бывает аварий, – похвасталась Лея. – Это мы правильно сделали, что запретили у вас на Земле автомобили. Шутка ли, я слышала, что до оккупации в одной только Москве каждый день под колесами ваших первобытных машин гибли десятки человек – как на войне. У нас же, если пешеход выйдет на проезжую зону, то автолет подскочит на несколько метров вверх, сфотографирует нарушителя, мгновенно перешлет его фото в дорожный департамент и спокойно полетит дальше. Ну, разве что внутри кого-нибудь стошнит, у кого с вестибулярным аппаратом проблемы. А пешеход, вернувшись домой, находит свой портрет в нашем Интернете и блокирует судебные санкции против своей персоны уплатой штрафа, размер которого, не заплати он его сразу, рос бы с каждым днем. И все довольны.

Володя только тяжело вздохнул в ответ. Да уж, все продумано. Вот только он не был согласен, что нужно было запрещать на Земле автомобили, но омрачать такой прекрасный день пустой дискуссией ему тоже не показалось верным.

Прошло всего-то часа полтора, как они вышли из дома, а кулямбы уже достигали высоты земного четвертого этажа и не собирались останавливаться. Однако в их развитии наметился интересный прогресс – каждая из них выстрелила – иначе не скажешь при подобной стремительности роста – целой розеткой поперечных ветвей, росших во все стороны от ствола параллельно почве. Ветви с каждой минутой вытягивались не только в длину, но и набирали объема. К слову, стволы кулямб, мимо которых сейчас пролетали на своих дисках молодые люди, успели покрыться золотистой корой, в диковинных разводах которой словно проступали то ли картины абстракционистов, то ли вязь древних племен. Узоры и цветовые пятна были черного и белого цвета, что весьма эффектно смотрелось на желтоватом фоне. Поперечные же ветви были темно-серого, вполне земного цвета. Их было где-то пять, где-то семь, а в одном месте – Володя даже притормозил, чтобы посчитать, – девять.

– У нас говорят – сколько ветвей в нижней розетке, столько детей может быть в семье, которой принадлежит кулямба, – безрадостно сказала Лея, и было очевидным, о чем она сейчас опять думает.

Строения же вдоль шоссе становились все мельче и смотрелись беднее – домики стали, что называется, типовыми, без колонн и прочих изысков, и сидели плотнее, так плотно, насколько это позволяла корневая система их кулямб. Проехали автобусную остановку – мраморную полусферу с колоннами и орнаментом, как маленький фрагмент станции московского метро, – на ней ждали рейсового автобуса местные жители. Их озаренные жарким солнцем лица словно светились радостью весеннего праздника, они были легко одеты – колени и плечи у большинства были обнажены. Они смотрели на Владимира и Лею, приветствуя их широкими дружелюбными улыбками. Владимир вел сейчас свой диск и следующий за ним диск Леи на медленном ходу, и один из анданорцев – коренастый плотный мужчина средних лет – приветствовал Володю на певучем местном наречии. Володя, разумеется, лишь улыбнулся в ответ с глуповатым видом, Лея же сказала нечто, от чего взгляды стоявших на остановке сделались сочувственными, хотя и продолжали лучиться радостью от наступления долгожданного дня.

Владимир, как-то уже подзабывший, что языком Анданора отнюдь не был русский, смущенно спросил у жены, как только они отъехали от красивого купола на достаточное расстояние:

– О чем вы говорили?

Лея ответила:

– Крестьянин сказал тебе: “Какая великолепная сегодня погода, молодой господин. Пусть ваша кулямба щедро вознаградит вас в этом году”.

Владимир, поразившись лаконичности анданорского – ведь мужчина ухитрился сказать так много буквально одной репликой, – спросил:

– И что же ответила ты?

– Я сказала: “Мой муж получил контузию на Земле и, к сожалению, не понимает вас. Да одарит вас ваша кулямба обилием плодов”.

Владимир, действительно контуженный на Земле в свое время, отметил правдивость ответа Леи, но сказал:

– Ну это ты уж слишком, словно я дурачок у тебя какой-то.

Лея улыбнулась и произнесла, с любовью глядя Володе в глаза:

– Милый, когда анданорский аристократ отвечает молчанием на обращение к нему крестьянина, это является оскорблением, способным всерьез омрачить счастье всех этих людей на остановке. Я не сочла возможным вот так, ни за что ни про что, обидеть этих милых людей – ты же видел, сколько радости было на их лицах!

Володя, со встречной улыбкой, серьезно ответил; жене:

– Солнышко мое, ты молодец. Я не сержусь.

Целый день молодые люди летали над дорогами Анданора. Владимир, чтоб не мерзнуть от сопротивляющесося движению воздуха, который при быстрой езде оборачивался студеным ветерком, летел медленно, и жаркое солнышко прогревало его так, что холодно ему было не критично. Хотя, конечно, продрог он порядком. Разумеется, если бы Володя изъявил желание вернуться домой, сославшись на замерзание, Лея тут же согласи лась бы вернуться – но зрелище растущих кулямб, тем, более столь редкое даже на Анданоре, было до того чарующим, что Володя сам оказался не в силах от него оторваться. Еще бы – стволы продолжали неудержимо тянуться ввысь, и вот уже кулямбы напоминали подмосковные сосны своими голыми внизу и покрытыми целым лесом толстенных ветвей выше стволами. Каждая ветвь нижней розетки через пару часов выглядела уже как хорошее дерево, и Володя понял, отчего он не видел здесь высоких строений – теперь каждый дом стоял под сенью могучего древа.