Контур человека: мир под столом - Мария Александровна Аверина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На столе уже стояла моя утренняя каша, которая немедленно заинтересовала Бима. Но, получив строгий окрик Бабушки, он послушно полез под стол в ожидании, когда я, как всегда тайком, начну ему ее с ложки скармливать.
Кроме того, на специальной кружевной салфеточке на столе красовалась изящная Бабушкина черная глиняная чашечка с блюдцем. Из нее выглядывала маленькая витая ложечка – трогать ее мне было запрещено, а она мне так нравилась! Рядом стояли «Рама» и крохотный, совершенно кукольный графинчик со сливками. Много раз я покушалась на него, сервируя стол Мишке и Слонику, но Бабушка, всякий раз строго выговаривая мне за это, упорно возвращала его во взрослое пользование. Что с моей точки зрения было совершенно неоправданно.
Сама Бабушка как раз колдовала над кофе. Это был целый процесс! Правда, мне казалось – долгий, томительный и бессмысленный, сопровождаемый сосредоточенным Бабушкиным сопением в ожидании, когда на густой вонючей жиже в узком горлышке медного кофейника появится мутная пузыристая шапка. Но Бабушка считала, что кофе без пены, сливок и кусочка белого хлеба со сливочным маслом – это безнадежно испорченное утро. Правда, с тех пор как толстый, румяный пекарь в телевизоре рассказал нам, что у «Рамы» удивительно нежный, свежий, сливочный вкус, а компетентные доктора подтвердили, что от «Рамы» не толстеют, круглая пластиковая коробочка надолго вытеснила со стола масленку, что несколько подпортило согласованное сервизное изящество утреннего натюрморта.
Однако, невзирая на дань современности, сама традиция была нерушима. Пользуясь тем, что, колдуя над кофейником, Бабушка стояла к нам спиной, мы с Бимом успевали съесть бо́льшую часть каши, прежде чем она наконец стремительно прихватывала деревянную ручку в тот самый единственный момент, когда поднявшаяся пена уже была готова ринуться через край, и триумфально опрокидывала резко пахнувший напиток в свою крохотную чашечку. После этого кашу приходилось доедать самостоятельно, ибо Бабушка усаживалась за стол, отрезала тонюсенький, почти кружевной кусочек батона и не торопясь, со вкусом намазывала на него тонкий слой желтоватого спреда.
Но в это утро закончить священнодейственную процедуру ей не удалось. Зазвонил телефон.
Бабушка помчалась в комнату, крича на бегу:
– Маша, посмотри за кофе! Как только закипит, поверни краник на плите! Налево! Где левая рука, помнишь? Я быстро!
Я осталась созерцать сиренево‐серые язычки пламени, которые нехотя лизали дно медной турки. А Бим выжидательно высунул нос из-под стола: теоретически путь к каше был свободен. Оставалось только, одним махом поднявшись, кинуть лапы на столешницу и стремительно втянуть содержимое моей тарелки в свой тоскующий, вечно ненасытный желудок. Что, собственно, с моего молчаливого согласия он и сделал.
Естественно, мне было скучно. И я искренне удивлялась, как это Бабушка может так внимательно, не отвлекаясь, сжимаясь в комочек, словно прицеливаясь, долго-долго в напряжении следить, чтобы не пропустить момент между пузырением пенки и стремительным ее изливанием на плиту, если кофе перекипел. Пенки получалось совсем чуть-чуть, а головной боли по отмыванию плиты – минимум на час. Как вы понимаете, заниматься этим мне утром выходного дня совершенно не улыбалось.
Взрослые такие чудны́е! Многие вещи в этой жизни делаются гораздо проще, чем им кажется. Пена? Большая? Густая пена в чашке? Пожалуйста!
Не дожидаясь, когда кофе вскипит, я перелила его в чашку и, слыша, как Бим с наслаждением чавкает кашей, побежала в ванную. Там стояла моя чудесная земляничная пенка, в которой мы с уточкой каждый вечер плескались в теплой ласковой воде. Правда, на вкус она была не очень (медовые акварельные краски несравненно лучше!), однако взрослые и дети – совершенно разные люди. Мне, например, было непонятно, как можно наслаждаться горьким кофе, а Бабушке – почему я ем побелку со стен и с удовольствием сжевала все мелки, которые мне купили для того, чтобы рисовать во дворе «классики».
Налив в мыльницу чуть-чуть воды и «землянички», взбив все это зубной щеткой, я аккуратно пересадила прекрасную, туго-вздыбленную, крепкую пену на поверхность бурой жижи, и она сверкающей в утреннем солнце радужной шапкой встала в Бабушкиной чашке. И только я успела отнести мыльницу на место, а Бим, начисто вылизав мою тарелку (спасибо ему за это!), нырнуть обратно под стол, как в кухню вернулась Бабушка.
– Ах ты моя умница! Ты мне уже и кофе налила! И сливки?! И кашу доела…
Бабушка села, аккуратно намазала себе «Рамой» кусочек белой булки и поднесла чашку к губам.
– Тьфу! – словно подавилась она и закашлялась. – Мыло? Откуда здесь мыло?
И она строго посмотрела на меня.
– Ну, ты же любишь, когда пенки много! – удивилась я. – Вот я с тобой своей и поделилась! А то у тебя всегда чуть-чуть получается… Ты просто не так делаешь! Пенку надо взбивать, как мы с уточкой вечерами в ванной…
Бабушка на минуту замерла… я почувствовала недоброе… но она вдруг громко прыснула, сложилась пополам и начала хохотать.
– Чего ты смеешься? – обиделась я. – Смотри, какая красивая получилась: совсем как облачко! И переливается всеми цветами радуги! Не то что твоя – мутная и грязная…
– Машка! Глупая! – сквозь смех стонала Бабушка. – Пена – это не только мыло! Кофе тоже пенится… и бульон… и молоко…
Всхлипывая и вытирая выступившие слезы, она вылила мою чудесную пенку в раковину и сварила новую порцию кофе. Но я, по правде, даже немножко обиделась – кто их поймет, этих взрослых!
Потом мы все пошли гулять в лес к нашему любимому озеру. Счастливый Бим носился за мухами и бабочками. Бабушка расстелила на траве одеяло, надела темные очки, нацепила на нос бумажку, достала газету и разрешила мне «играть недалеко в траве, только не спускаться к воде». А мне к воде и не надо было. В зарослях крапивы я сразу нашла то, что искала: много-много улиток.
Это был вопрос чести. Сережка вчера в детском саду хвастался, что видел по телевизору тараканьи бега! Тогда я ему сказала, что в тараканьих бегах совсем нет ничего удивительного. Вот если бы это были улиточные бега! А он сказал, что улитки бегать не могут, потому что у них нет ног. Но я сказала, что могут. Он кричал на меня, а я на него. И тогда я заявила, что покажу, как бегают улитки, прикинув мысленно, что за выходные смогу их хорошо отдрессировать.
К моменту, когда Бабушка
