Виктор Вавич - Борис Житков

Коля глядел теперь на Башкина, вглядывался, но все молчал.

— Ну почему же?.. Если я очень прошу. А ты нацепи сейчас герб. В кармане, небось? — Башкин запустил руку в Колин карман и вытащил оттуда Колину руку с зажатым гербом.

— Давай, сейчас все устроим! — говорил весело Башкин. — Эх, что там! Раз и два, — он снял с Коли фуражку и очень ловко нашпилил на место герб. — Ты со мной не бойся, со мной никто не посмеет. Скажу — воспитатель, и сам я не пустил тебя. Вот и все. Где ранец? Давай его сюда! Смело, чего там! Ранец давай мне. На углу купим газету, завернем ранец и айда ко мне, чай будем пить. А потом домой пойдем к тебе вместе, я скажу, что встретил и затащил к себе. Пусть меня ругают. Идем!

Башкин схватил ранец, дернул Колю за руку и, перегнувшись вперед, зашагал саженным раскидистым шагом. Коля чуть не бежал рядом.

— Пошли ходом! — кричал Башкин. — Побежали! — и он зашлепал громадными калошами по лужам аллеи, волок за руку Колю.

— Я тебя так выучу, — говорил Башкин на улице, — что ты, брат, знаешь! Первым учеником будешь. Не то что казну, а козликом, прямо козликом будешь в гимназию бегать. Прямо, чтоб время провести. Как в гости. Честное тебе слово даю! Хочешь?

— Хочу, — сказал Коля. — Только зачем вам…

— А брось! Зачем, зачем! Что, я не могу тебя любить? А? — и Башкин шире замахал ногами. — Что, я не имею права любить?

Я желаю любить, и к черту все. Все делают пакости и все имеют право! Пра-во! Любить! Башкин вдруг умерил шаг.

— Ты на товарищей доносил? А? Хоть раз? — наклонился он к Коле. — Ну, хоть немножечко? Не прямо, а боком как-нибудь?

Коля поглядел в лицо Башкину и потом задумался, глядя под ноги.

Башкин совсем остановился среди тротуара, и Коля чувствовал, как он глядел сверху на Колино темя.

Коля покачал головой.

— Нет? — крикнул Башкин, присев.

— Нет.

— Ну хорошо, — снова зашагал Башкин, — а если б ты увидел, что товарищ крадет книги у твоего друга, ну прямо вор, а он сильней всех, и вы все ничего с ним не можете сделать. А другу твоему дома попадет. Думают, что он продает книги и конфеты покупает. И его бьют дома за это, избивают. Так вот как же? Ты покрывать вора будешь?

— Тогда уж всем классом, — сказал Коля.

— Все-таки донесете? — крикнул Башкин и сразу стал, топнув.

— Скажем, — ответил в пол Коля.

— Ну хорошо. А если так — я бы тебе сказал: Коля, я тебе скажу тайну, не выдай меня. Тебе можно сказать, не выдашь? Ну вот, говоришь — не выдашь, хорошо. А я тебе говорю: я твою маму этой ночью приду и зарежу! Ну? Ах, стой, мы прошли.

Башкин круто повернул назад, толкнул стеклянную парадную дверь.

На лестнице было совсем тихо после улицы. Башкин мягко ступал мокрыми калошами по мраморным ступенькам, он шел, наклонясь вперед, и лицо его было вровень с Колиным.

— Ну? — спросил Башкин, глубоко дыша. — Донес бы? На меня вот донес бы? Ну, папе сказал бы, все равно. А? Сказал бы? Коля молчал.

— Может быть, даже в полицию побежал бы? Если б я сказал бы: вот сейчас пойду убивать? Побежал бы? Да? Со всех ног? Правда ведь!

Они стояли на площадке лестницы. Длинное окно с цветными стеклами синим цветом окрасило лицо Башкина.

Коля глядел на него и не мог сказать ни слова.

— Ну? Да или нет? Ты головой мотни: да или нет.

Коля не двигался.

— Так, значит, ты так вот и дал бы свою маму зарезать, — раздраженно сказал Башкин, — да? Коля затряс головой.

— Ну конечно, нет! — Башкин побежал по лестнице. — Значит, донес бы, и больше никаких разговоров.

Башкин на верхней площадке открывал своим ключом дверь.

— Донес бы значит, безо всяких разговоров и со всех ног, — и Башкин толкнул дверь. — Входи и направо.

— А вы? — спросил Коля. Башкин снимал калоши.

— И я, и я войду, — говорил Башкин довольным голосом.

— Нет, — сказал Коля, — я насчет того…

— Ты, может быть, боишься, что я про твою казну расскажу? — И Башкин шаловливо трепал Колин затылок. — Снимай, снимай шинель!

Коля медленно стягивал рукава и, не глядя на Башкина, спросил вразбивку:

— Нет, а вот… если так… как говорили, резать кто-нибудь. Башкин тер руки, он быстро ходил по ковру, наклоняясь при каждом шаге.

— Да что ты говоришь, — возбужденным тонким голосом выкрикивал Башкин, — что там маму! Маму — это что! А просто товарища ты, думаешь, не выдал бы?

И он на минуту остановился и глянул на Колю.

— Ого, брат! — снова заходил Башкин. — Пусть даже ерунда какая-нибудь, плевательная… да, да, — ну, плюнул товарищ, просто плюнул, куда н�� надо. А ты видел. Тебя позвали. Говори!

Башкин стал и топнул.

— Ты молчать? Из гимназии выкинем! Говори! — Башкин, нагнувшись, шагнул к Коле и сделал злые глаза. Коля улыбнулся представлению.

— Что? Ты молчать? — Башкин огромным червем показался Коле, и он не мог наверно решить, взаправду он нагнулся и лицо стало не свое, или нарочно и надо смеяться.

Он попробовал хихикнуть.

— Что? Хихикать? Хи-хи-кать! — полураскрыв рот, совсем новыми, чужими глазами въедался Башкин в Колю и приседал все ниже, крался, неловко, как складной, коленчатый. — А вот если я тебя здесь сейчас… когда никого тут нет… я с тобой, знаешь… знаешь, что сделаю…

Коле стало казаться, что Башкин сумасшедший, что в самом деле он все может. Коля кривил с усилием губы в улыбку и пятился к двери.

— Стой! — вдруг визгнул Башкин и прянул к Коле. И Коля визгнул, сам того не ждав. Башкин липкими, костлявыми пальцами отвел Колину руку.

— Думаешь, шуточки, — хрипел Башкин в самое лицо Коле. — Шуточки? А ты знаешь, что сейчас будет? — и Башкин медленно стал заворачивать назад Колину руку.

Коля все еще не знал, наверно ли всерьез и можно ли драться. Он взглянул в глаза Башкину и совсем, совсем не узнал, кто это. Комната была незнакомая, и оттого еще незнакомее и страшнее казалось лицо, страшнее, чем боль в плече. Коля не давал другую руку, но Башкин вцепился. Коля в ужасе хотел только что брыкнуть ногой, но Башкин повалил его спиной на кровать, больно перегнул хребет о железо. Он держал Колю и медленно приближал свое лицо, и чем ближе, — оно становилось все яростней и страшнее; казалось, что копится, копится и сейчас самое ужасное, последнее вырвется оттуда.

— Не скажешь? — изнутри, не голосом, а воздухом одним сказало лицо.

— А! — вдруг заорал Коля и закрыл глаза. Он почувствовал, что его отпустили.

Башкин уж стоял в стороне и веселым голосом говорил:

— Вот я и знаю, кто плюнул. Правда, ведь знаю? Коля подымался. Он старался сделать шутливое лицо и поправлял волосы.

Башкин вдруг сорвался.

— Я сейчас устрою чай. Ты не смей уходить, я ранец возьму с собой. — Он раскачивал на ходу ранец за лямку. — Ты чего, кажется, плакать собрался?

— Ну да, черта с два! — сказал Коля. — Только железка эта проклятая как раз, — и Коля обернулся к кровати и деловито взялся за железное ребро.

Он мельком видел насмешливое довольное лицо Башкина в створках дверей.

Коля оглядел комнату, с ковром, с картинами, с бисерными висюльками на электрической лампе. Красный пуф надутым грибом торчал около мраморного столика на камышовых ножках.

— Да! — влетел в комнату Башкин. — А если б налили полную ванную кипятку и тебя на веревке сверху потихоньку спускали, а товарища за плевок всего час без обеда. А? Ты что? Молчал бы? — и Башкин хитро подмигнул и даже как-то весь тряхнулся расхлябисто, по-уличному.

И вдруг сел на пуф, опустил голову и стал тереть ладонями лицо и заговорил таким голосом, что Коле показалось, будто уж вечер.

— Нет, а разве товарищ мог на тебя обидеться за это? За то, что сказал? Выдал? Ты бы обиделся? А? Коля?

— Я, если такое, ну, не такое, а уж если вижу, что так… ну, одним словом, я сам тогда иду и прямо: это я сделал.

— А если ты не знаешь, если никто не знает и не узнает, что там с товарищем делают, никто ж не придет и не скажет на себя. Если директор тебе скажет: не смей никому рассказывать, что я пугал тебя, что выключу, а то в самом деле выключу…

В это время в двери стукнули, двери приоткрылись, просунулась рука с чайником.

Башкин вскочил.

— Благодарю! Превосходно! Коля, вон поднос, давай живо. Башкин весело суетился.

Дураки

АНДРЕЙ Степанович шел домой — полная голова новостей. Все новости расставлены в голове — одна в другую входит, переходит. Ловкая догадка и опять факты, факты, факты. Ему немного досадно было, что он их не предсказал. «Как же так, уж хотел сказать, тогда, за ужином, при всех, и вдруг чего-то испугался, что проврусь. Вроде этого ведь почти сказал. Досадища какая. Начну так — слушайте: сегодня в одиннадцать часов утра стало известно…» — и он представил напряженное внимание, все лица к нему, и Тиктин прибавил шагу. Скорей обычного шагал он по лестнице и только в передней стал молчалив, медлителен. С радостью заметил два чужих пальто на вешалке — пусть и они слушают. Минута настала: Анна Григорьевна разливала суп.