Девочка-беда, или Как стать хорошей женщиной - Диана Чемберлен

– Она его оказывала на множество мужчин, – сказала она, желая немного поубавить его пыл.

– Да, я знаю это, – отозвался он. – Хотя тогда не знал. Я думал, мы так любим друг друга, что это в какой-то мере узаконивает неверность. Я убеждал себя, что все в порядке.

Он опять стал изучать свои руки, и только движение больших пальцев выдавало его нервозность.

– Но, как я уже сказал, я плохо чувствовал себя в состоянии стресса, и настроение у меня начало падать. Я думаю, что больше не был ей в радость, и она хотела прекратить наши отношения. Я не мог даже подумать, что останусь без нее, и я был так… так болен в то время, что пригрозил убить ее и себя, если она меня бросит. Если я не мог обладать ею, то тогда и никто другой не мог этого. Я был эгоистичным, сумасшедшим, погруженным в себя. Я думаю, случилось так, что Анни – ваша мать – стала опасаться, что я могу избить жену и сына, поэтому она сочинила какую-то историю о том, что один из моих друзей, или соседей, или кто-то еще, звонил ей, и она уговорила их пойти в приют для женщин, где она работала. Конечно, я знал, где находилось это место, потому что она о нем рассказывала. Когда я отправился туда, Лейси, я потерял рассудок. Я собирался убить всех троих, а потом себя, но вы правы, первая пуля предназначалась вашей матери.

– И она это знала, – холодно сказала Лейси. – Она знала, что, если встанет перед вашей женой, вы ее убьете.

Он глубоко вздохнул.

– Я верю – и буду верить до конца своих дней, – что она думала, если я застрелю ее первой, я никогда не смогу убить жену и сына. Что они смогут скрыться прежде, чем я доберусь до них. Все говорили, что она пыталась спасти их жизнь, став перед Фей – моей женой, – и они правы. Жена и сын не знали того, что знала Анни: я пришел убить ее так же, как и их, так или иначе. Но когда я застрелил ее, во мне что-то щелкнуло, и до меня дошло, какое безумство я затеял. Поэтому я никого больше не тронул.

Он поднял голову и посмотрел на Лейси, в глазах его стояли слезы.

– О, Лейси, – прошептал он. – Я так сожалею. Правда заключается в том, что я вырос здесь. Я не только стал здоровее, я стал лучше, и здесь… – Он взмахнул рукой в воздухе. – Врачи и капеллан… не знаю, что со мной стало бы, если бы я не оказался здесь. Но я бы отдал что угодно… что угодно, чтобы вернуть вашу мать и стереть все, что случилось между нами, и вернуть ее целой и невредимой вам и вашей семье.

Ей не хотелось ни верить ему, ни доверять его искренности. В конце концов, он был отцом Рика. Но в глазах его было что-то, что убедило ее в том, что он говорил правду, что он покончил с ложью.

– На это ушло много времени, – признал он, – и много неудач, когда меня пытались лечить разными препаратами, пока наконец не подобрали подходящий. И тогда я по-настоящему осознал, что я сотворил. Я лишил жизни человека. Я разрушил много жизней. Я хотел умереть. Пытался убить себя, но в тюрьме это трудно сделать. – Захарий горестно улыбнулся ей. – Мне помог одолеть все это преподобный МакКоннелл. Вам, может быть, нет нужды слушать это. Что я одолел это. История вашей матери закончилась, а моя продолжается. Я знаю, какой несправедливостью это должно вам казаться.

– Что вы будете делать, если вас выпустят досрочно?

– Я хочу поступить в семинарию, – сказал он. Потом улыбнулся, как бы извиняясь. – Это звучит для вас странно?

Лейси взглянула в сторону. Звучало бы, если бы она не слышала об этом уже от его сына.

– Я не уверена, – неопределенно высказалась она.

– Я хочу стать тюремным капелланом, – сказал он. – А если не выйду, это на самом деле не будет иметь большого значения, потому что я смог работать здесь. Может, даже я буду внушать больше доверия, если буду сидеть в тюрьме, наравне с остальными заключенными. Здесь много людей, которые нуждаются в духовном руководстве. Мой сын очень хочет, чтобы я вышел. Он считает, что я смогу сделать то, что я хочу, только если меня освободят. Он не понимает.

– Не понимает… что?

– Что здесь я не менее свободен, чем на улице, – пояснил Захарий. – Я буду умиротворен, где бы ни находился. Но… лучше расскажите, как вы себя теперь чувствуете, Лейси. Что у вас на сердце?

Лейси не могла больше сдерживаться. Опустив голову, она разрыдалась.

Глава 51

Люди называли мою мать Святая Анна. Ее, наверное, больше любили и лучше знали в округе, чем кого-либо еще. Она любила животных, детей, природу. Она была до крайности щедрой с друзьями и соседями, дорожила каждым, кого знала, и старалась сделать мир лучше самыми разными способами, о большинстве из которых вы, наверное, читали в других заявлениях, которые получили.

То, о чем вы не слышали, – это то, что моя мать умела прощать. Я думаю, она ни на кого не таила обиду. Если я кого-то унижала, она становилась на их защиту. Она противостояла людям, сделавшим что-то неправильно, самым мягким образом. Однажды я видела, как она одернула подростка, сказавшего оскорбительное ругательство. Она не кричала на него, вместо этого она мягко отчитала его, сказав, что страх и невежество заставляют нас ненавидеть других людей. Как-то раз она увидела, как молодая мама кричит на ребенка, она побеседовала с ней о том, как трудно растить требовательных детей, и дала ей свой номер, чтобы она позвонила ей в следующий раз, когда выйдет из себя. Еще я видела, как она отчитала мальчика, бросившего обертку от сладости на тротуар. Она рассказала ему, что пожилой человек, хозяин магазина, каждый вечер выходит, чтобы подмести тротуар и навести чистоту.

Я пишу это не для того, чтобы рассказывать истории о том, что моя мать была умницей. Она была просто человеком, который очень старался понять, почему другие люди совершают ошибки. И она прощала их.

Если бы я могла поговорить со своей матерью сейчас и спросить ее, что она думает о досрочном освобождении мистера Пойнтера, я знаю, что она сказала бы мне. Она сказала бы, что он человек, что он болел, когда убил ее. Она сказала бы, что он поплатился за преступление и что он искупил свою вину. Она сказала бы, что, если он не опасен больше для кого бы то ни было, его следует освободить, чтобы он стал продуктивным членом общества.

Таким образом, я хочу предложить освободить досрочно из тюремного заключения Захария Пойнтера. Пожалуйста, дайте ему шанс начать делать добрые дела, те дела, которые моя мать делать больше не сможет.

Эпилог

В десять часов, в канун Рождества, Лейси, Бобби, Клей, Джина и Маккензи стояли на кухне и прощались со своими гостями. Вечер был замечательным, даже изумительным.

Их было пятнадцать за обедом а-ля фуршет, все они были, так или иначе, связаны родством в одной семье, от Нолы Диллард до Тома Нестора и до Пола Маселли, первого мужа Оливии и отца Джека, приехавшего на праздник из Вашингтона. Ничто не могло порадовать Лейси больше, чем возможность собрать эту группу совершенно разных людей вместе и увидеть, как они дружно проводят праздник. Большую часть веселья обеспечивала Рани, тем, что просто была милым любимым ребенком.

Джека, Мэгги и Маккензи заставили петь рождественские гимны со всеми остальными прежде, чем они умчались наверх, чтобы играть на компьютере Маккензи.

Только один человек отсутствовал на празднике – кузина Бобби, Элис. После Хэллоуина Элис исчезла. Друзья, у которых она жила, сказали Бобби, что однажды вечером она просто не пришла домой. Бобби боялся, что те, с кем она была связана в Ричмонде, отыскали ее и опять втянули во что-то плохое, но Лейси думала, что Элис могла вернуться к прежней жизни и по собственному желанию. В любом случае, если тайну исчезновения Элис можно было раскрыть, Лейси собиралась помочь Бобби сделать это.

В этом году Лейси впервые согласилась поставить настоящую елку на Рождество. После смерти матери в приюте для женщин, где запах ели заполнял все комнаты, Лейси была не в состоянии даже просто ходить мимо рождественских ярмарок, чтобы к горлу не подкатывала тошнота.

Но Маккензи упросила ее поставить настоящую елку. В Аризоне у них с матерью никогда не было ничего подобного, и Лейси согласилась попробовать. Когда дерево установили и сильный еловый запах заполнил гостиную дома смотрителя, она обнаружила для себя, что ей нравится этот аромат. Он был такой свежий и приятный. Ей будет не хватать его, когда дерево уберут.

В противоположном углу гостиной стояла огромная пуансеттия, подарок от Рика, прибывший за неделю до Рождества. Он всегда присылал цветы, пользуясь любым предлогом как поводом для подарка. Лейси написала ему. Она сказала, что прощает его, он ответил длинным письмом, поблагодарил ее, но цветы все равно присылал. Может быть, он будет присылать их всю жизнь.

Через две недели Лейси покинет дом смотрителя навсегда. В конце весны он откроется как музей. Она будет одним из экскурсоводов, но это будет не то же самое. История, которую она знала о доме, была совсем не той историей, которую хотели бы услышать туристы. Она не могла рассказать им, как ее родители встретились на берегу возле маяка. Она не могла рассказать им, как старая смотрительница маяка, Мэри Пур, позволила ее матери использовать дом смотрителя для своих непристойных свиданий, или о том, как после убийства прах ее матери был развеян над океаном с соседнего причала. Она не могла рассказать им о том, как одержим был ее отец этим маяком, и о том, что тысячи фотографий этого маяка до сих пор хранятся в коробках где-то в его доме. И она не могла рассказать им, что два года прожила в этом доме сама, превратив его в тихую гавань, пока по кусочкам собирала вместе части своей жизни.