Чужая война - Наталья Игнатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Бессмертный! – Дракон восхищенно покачал головой, разглядывая шефанго, как неожиданно заговорившую лягушку. – Ты?! Малыш, да ты ведь даже не знаешь, что такое бессмертие. Можно называть себя бессмертным, пока ты жив. Но разве не любое существо в нашем мире имеет на это право? Ты не умрешь от старости? Поздравляю! Я видел очень много этих, новых… Людей, так они называются… словом, большая их часть тоже, увы, умирают не от старости. Так в чем же разница?
– А ты?
– А я бессмертен, малыш. Я Дракон из Драконов, и я бессмертен, как любой из нас.
– Почему Дракон из Драконов?
– А почему ты – принц? По праву рождения.
– Ты – император?
– А ты – пень, лишенный воображения. Вслушайся в разницу слов, смертный: император и Дракон из Драконов. Улавливаешь суть?
– Ну-у… может быть.
– Этого достаточно. Пока достаточно.
Аквитон. Монастырь Фелисьена – Освободителя
Магистр сидел, глядя прямо перед собой, в стену. Обед уже унесли. Сейчас доложат о неизбежном.
Нужно было заниматься делами. Нужно было готовить подходы к императору Готскому. Нужно было отправлять брата Квинта к султану – зажился что-то султан. Нужно было выбрать кандидатуру наблюдателя около Ахмази. Нужно было…
Магистр сидел, глядя прямо перед собой…
В дверь осторожно постучали.
Отец Лукас шевельнулся:
– Да.
В комнату вошел брат Давид:
– Отец Лукас, яд не действует.
Отец Лукас вопросительно посмотрел на «главного отравителя» ордена.
– Мы заложили в его обед пятикратную смертельную дозу. Он сжевал все и даже не поморщился.
– Вы в курсе, что у эльфов повышенная живучесть?
– Обижаете, отец Лукас. Доза была рассчитана как раз на эльфа. Это средство многократно проверено. В том числе и на нелюдях. Ошибки быть не может.
– Но он до сих пор жив? – мягко улыбнулся Магистр. Брата Давида передернуло от этой мягкости Черного Беркута:
– Да.
– И как вы это объясняете? – Улыбка отца Лукаса стала еще мягче.
– Отец Лукас, позвольте задать вам один вопрос? Магистр кивнул.
– Дело этого эльфа бесспорно и не позволяет никаких других трактовок?
– Почему вы об этом спрашиваете?
– Если дело не бесспорно, то я могу сделать только один вывод – это божий знак. И он свидетельствует о его невиновности.
– Идите, брат Давид. Я сам займусь этим делом. – Улыбка так и непокинула лицо отца Лукаса.
Элидор
Вскоре после обеда я заснул. И проснулся только на следующее утро.
Точнее, я проснулся не сам: меня разбудил Шарль, когда приперся ко мне и решил не будить меня, а тихо посидеть, покурить трубочку.
От запаха табака я и проснулся. И сразу вспомнил, как долго не курил. Я застонал. Шарль кинул трубку на стол и бросился ко мне:
– Что с тобой, Элидор?
– Трубку.
– Дым мешает? – Мать твою так! – рявкнул я. – Трубку дай, – Так бы сразу и сказал.
Шарль порылся в моих вещах. Достал с самого дна рюкзака все курительные принадлежности, набил мою трубку, раскурил и протянул мне.
Все прелести небес померкли в сравнении с первой затяжкой. Кто никогда не курил, тот не поймет.
Через пару минут я уже был вполне дееспособен:
– Рассказывай.
– О чем?
– Не валяй дурака, Шарль. Меня приговорили. Но я до сих пор жив. И тебя пустили ко мне.
– К чему приговорили? Я ничего не слышал. Ты точно в порядке?
Ничего не понимаю. Отца Джероно убрали, как только смогли добраться до него. Да и в других подобных случаях приговоренного казнили при первой же возможности. В соответствии с традициями я должен был помереть сразу после вчерашнего обеда. («А что вы хотите, после всего того, что он перенес, – сердце не выдержало».) Или ночью. Гаротту на шею – и подождать десяток минут.
Но я жив. Ничего не понимаю.
Если отбросить вчерашний бред насчет мести… Но другого объяснения нет. Я должен отомстить. И не могу умереть, пока живет Князь. Не имею права.
Дверь открылась без предварительного стука, и в комнату вошел отец Лукас. Шарль, с задумчивым видом выбивавший трубку, вскочил:
– Доброе утро, отец. Магистр кивнул:
– Оставь нас, сын мой. Шарль испарился.
– Ты, наверное, удивлен, что до сих пор жив, Элидор. – Черный Беркут присел на край моей постели. – К сожалению, удовлетворить твое любопытство я не в силах. Теперь слушай приказ. Как только посчитаешь себя достаточно здоровым, напиши отчет о поездке и зайди ко мне. В передвижениях по монастырю ты не ограничен. Обсуждать с кем-то подробности последнего дела тебе запрещается. Вопросы есть?
– Что с Киной?.. И с Симом?
– Брат Сим сейчас находится в соседней келье. Никаких обвинений ему не предъявлено. Кину мы отдали на попечение врачей. Они говорят, что поставят ее на ноги самое большее через пару месяцев. Разрешат ли тебе увидеться с ней – не знаю. Поговоришь с врачами сам. Еще вопросы будут?
Я отрицательно покачал головой.
– Поправляйся, Элидор, ты нужен ордену.
И, похлопав рукой по одеялу, отец Лукас вышел.
Я чуть не свихнулся, пытаясь понять ситуацию. Хорошо хоть Кине с Симом ничего не грозит. Но что собираются делать со мной?
А не все ли мне едино? Наверное, все-таки нет.
Вечером я уже был в состоянии вставать с кровати. Пятнадцать смертельных ран? Ну-ну.
Когда стемнело, я отправился навестить Сима. Он действительно находился в соседней келье. Мы столкнулись около ее двери нос к носу.
– Привет, Элидорчик! А я как раз собрался навестить тебя. Ну и веселье же мы устроили в последний раз! Надеюсь, тебе понравилось?
Я запихал его обратно в келью и усадил на кровать:
– Рассказывай.
Лицо гоббера украшал роскошный шрам от переносицы до мочки левого уха. Шрамом Сим, похоже, гордился.
– А что рассказывать? Днем Магистр заходил, сказал, что меня отправляют в Эннэм. Поближе к визирю. А про тебя он ничего не сказал. Сказал только, что ты жив и что он не может мне рассказать всего. Ну, сам понимаешь, кто ж такую информацию дает перед выходом? А ты сам-то, что, вообще ничего не знаешь?
– Приказал зайти, как только поправлюсь.
– Знаешь, Элидорчик, – Сим притронулся к шраму и поморщился. – Если бы тебя приговорили, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Так что не волнуйся. Только я понять не могу, почему тебя не казнили.
– Совсем понять не можешь?
– Серьезно, Элидор. Я и так прикидывал и этак. И по всякому выходило, что тебя должны хлопнуть. Смягчающих причин-то нет. Ладно бы мы палатина притащили или еще что геройское совершили. А то ведь пустые приехали. Единственная заслуга – звездочка рилдиранам не досталась. А Джероно даже и не наша заслуга. Его бы так и так догнали. А ты живой. И убивать тебя вроде не собираются. Может, последний шанс исправиться дали… – Гоббер поперхнулся дымом под моим участливым взглядом. – Ну чего только в голову не придет, когда ничего другого не приходит.
Направился к двери.
– Заходи, если что.
Следующим пунктом программы был госпиталь. Только туда меня не пустили. Брат, преградивший мне дорогу, отрицательно покачал головой:
– Физически она в порядке. Но вот душа… Впрочем, через пару недель ей, пожалуй, даже полезно будет увидеться с вами. Но не раньше, никак не раньше.
Эзис. Степь
Осталась за спиной граница. Та, что разделяла два мира – Восток и Запад. Война дышала теперь в лицо горячим огненным дыханием. Смрадным оно станет еще не скоро. Но Эльрик морщился от вони. Надвигающаяся война была не правильной. Не людской. Да и затеяли ее не люди.
Нелюди.
Белесое небо выгнулось над белесым песком. Степь сгорела. Ласки солнца иссушили ее плоть, изгнали жизнь. Теперь стелилась под копытами Пепла жухлая трава, да скользили, прижимаясь к земле, вараны, то ли испуганные всадником, то ли просто спешащие по своим делам.
«Разве Степь может быть унылой? – говорил Тэмир-хан, – Как это, Эль-Рих? Объясни».
Сейчас Эльрик мог бы объяснить. Тэмиру? Или самому себе?
Нет, Степь была не унылой. Она была…
«…Страшно одиночество. День короткий, и тебе повезло. Мне тоже…» Одинокой. Бесконечно, безнадежно одинокой.
На первой же пастушьей стоянке Эльрик поменял роскошные седло и уздечку, доставшиеся ему вместе с Пеплом, на потертую, старую и все-таки несравненно более привычную сбрую эзисцев.
Ночь была длинной. То ли тоскливой, то ли, наоборот, ностальгически ласковой.
Новый человек, пусть даже нелюдь, в радость затерянным под бесконечным небом кочевникам.
Новые слухи. Вести о войне. Хлебное вино Опаленных. И есть о чем говорить – на всю ночь хватит и сказок, и правды, и песен, и былей. Да и мясо молодого ягненка не в пример вкуснее жестких, как седельная кожа, провяленных кусков козлятины.
