Весна на Одере - Эммануил Казакевич

"Почему никто не вылезает?" - снова подумал Сливенко. Потом он опомнился и даже усмехнулся про себя: "М е н я ждут".

Уцепившись за бруствер почти конвульсивным движением пальцев, он перемахнул через земляную насыпь и пошел. Не вслед за ним, а, пожалуй, одновременно с ним, секунду в секунду, вылезли из траншеи все.

Что это значило? То ли, что каждый солдат в одно и то же мгновение подумал: это меня ждут все остальные; то ли потому, что требуется определенное время, чтобы заставить себя взглянуть прямо в лицо смерти; то ли, наконец, потому, что все, даже не глядя на старшего сержанта, почувствовали: парторг сейчас пойдет вперед, - так или иначе, но все вырвались из траншеи одновременно.

Справа послышался негромкий стон, кто-то упал, как срезанный, но никто не взглянул в ту сторону.

- За Родину, за Сталина! - громким, срывающимся голосом закричал Сливенко.

Солдаты, тяжело дыша, падали и снова подымались. Ноги начали вязнуть в жирном иле - это значит, что достигли речушки. Вот вода уже людям по колени, выше, по пояс... Справа, на опушке рощи, виднелась большая красивая дача с флюгером вроде петушка.

"Если останусь живой..." - думал Сливенко, но что он сделает, если останется живой, он так и не мог додумать: не до того было.

В то мгновение, когда у опушки Круглой рощи стали рваться снаряды ("Наши, наши!" - с радостью понял Сливенко), что-то изменилось, неуловимо изменилось, даже непонятно - где, пожалуй, в атмосфере. Стало легче бежать вперед, крик "ура" стал громким, и в нем почувствовалось, в этом крике, некое явственное освобождение от давящей тяжести.

В чем же дело?

Немцы не стреляли. Почему, этого Сливенко не мог еще понять. Потом он понял, что те танки, которые ползли теперь развернутым строем слева, у виадука, уже не немецкие вовсе, а наши.

Минометчики с лотками на спинах, мокрые от пота, догоняли стрелков. Правей длинные противотанковые ружья плавно колыхались на плечах петеэровцев. Наконец где-то сзади захрипели машины, и из леска показались орудия.

Эта ненавистная роща Круглая, из которой исходили все беды, стала теперь обыкновенной, невинной рощей. Здесь летали воробьи и падала густая тень от сосен. В домике с флюгером Мещерский взял в плен двух раненых немецких танкистов. Они принадлежали к танковой дивизии "Силезия", только что, буквально два часа назад, прибывшей с запада.

За рощей приютилась небольшая деревня с лесопильным заводом. Здесь на домах уже болтались белые флажки. Навстречу солдатам вышли два человека смуглые, с блестящей, как у негров, кожей, но посветлее. Они были одеты в истрепанные костюмы цвета хаки.

Они шли, широко улыбаясь и выкрикивая непонятные слова, выражавшие, без сомнения, радость. После их двухминутного разговора с полковником Плотниковым оказалось, что это пленные британские солдаты, но не англичане, а индусы, бежавшие из лагеря под Штеттином. Они просили дать им оружие, чтобы вместе с русскими пойти в бой.

- Уж мы сами докончим, - улыбнулся Плотников. - А вам далеко ехать... Бомбей, Калькутта?..

- Бомбей, Бомбей! - обрадовался один.

- Лагор! - сказал другой.

Солдаты смотрели на индусов с удивлением.

Старшина Годунов постарался угостить далеких гостей как следует. Водки он им не пожалел, и они ушли в тыл полка под хмельком, пошатываясь и радостно улыбаясь.

Тем временем завязывалась новая схватка с немцами, уже успевшими придти в себя после русской атаки. Над новой, только что отрытой траншеей опять засвистели пули и загрохотала артиллерия. Тяжело дыша, солдаты пили воду из ручьев и луж, черпая ее пилотками. Чохов посмотрел на часы. Они показывали всего лишь час дня.

XVIII

Двенадцатого марта, после того как наши части штурмом овладели крепостью Кюстрин на Одере, окончательно закрепив и обезопасив плацдарм на западном берегу, генерал Сизокрылов поздно вечером запросил штаб о ходе боев в низовьях Одера.

Начальник разведотдела армии полковник Малышев, побывав в дивизиях, отбивающих атаки немецких войск на севере, составил для Военного Совета подробный доклад. Из донесений, по показаниям пленных и путем личного наблюдения полковнику удалось установить ряд знаменательных фактов.

Во-первых, немцы стреляли из танков и из штурмовых орудий болванками. Стрельба болванками по пехоте! Не означает ли это острой нехватки осколочных снарядов? Далее: немцы стреляли по наземным целям из зенитной артиллерии: пушки были сняты с Штеттинского и даже Берлинского районов ПВО. Это значило, что полевой артиллерии у немцев мало. И, наконец, последнее: снаряды немецкой артиллерии были все сплошь выпуска 1945 года. Это было выдающееся открытие: снаряды с завода шли сразу на фронт, - стало быть, запасы исчерпаны.

Хотя немцы не переставая бросали в бой все новые и новые силы, успеха они не имели. Правда, несколько наших дивизий находились в трудном положении. Потери довольно велики. Однако все это было несущественно по сравнению с общими результатами боев. Ставка немцев на прорыв в тыл войскам 1-го Белорусского фронта была бита. Наши части, беспрерывно контратакуя и изматывая немцев, начали теснить противника и медленно продвигались вперед, охватывая полукругом последнюю немецкую твердыню в низовьях Одера - Альтдамм.

Все эти данные наполнили сердце генерала Сизокрылова уверенностью и спокойствием.

Чохов и его солдаты общего положения не знали. В распоряжении Военного Совета находились десятки тысяч жизней. В распоряжении солдат были только их собственные жизни. Генерал Сизокрылов имел всеобъемлющие данные из сотен источников. Солдаты же знали только то, что видели перед собой.

А перед собой они видели немецкие танки с черно-белыми крестами такие же, как и на Дону, и под Новгородом, и под Севастополем.

Танков было еще много, но командир дивизии генерал Середа, наблюдая действия немцев, чувствовал, что противник ведет бой нерешительно, с оглядкой, при которой никакое наступление не может увенчаться успехом. Вначале немцы лезли напролом, не считаясь с потерями, но уже через несколько дней, встретив стойкий отпор, они начали выдыхаться. Советские полки стали медленно продвигаться вперед.

Успокоившись, Тарас Петрович уехал с наблюдательного пункта в штаб. Здесь он умылся, снял сапоги и решил даже поспать. Спать ему, однако, не дал начальник политотдела. Плотников только что прибыл с передовой и, увидев генерала, лежащего на койке с газетой в руке, очень удивился.

- Ты что, спать собрался, Тарас Петрович? - спросил полковник.

- Да, поспать нужно часок. И газетку почитать хочется.

- Как же так? Там, на передовой...

Генерал, усмехаясь, ехидно сказал:

- Слышал... Ты там в атаку ходил... Жалко, что ты полковник, а то бы тебя наградить надо орденом Славы третьей степени. И зачем ты туда полез? Без тебя там людей нету, что ли? Хочешь, я тебе скажу, почему ты полез? Из недоверия к своим людям!