Тайной владеет пеон - Рафаэль Михайлов

Они проезжали мимо огромных цементных площа­док, на которых моют, очищают и высушивают кофей­ные бобы. Завалы карминово-красных бобов лежали мертвой грудой. Рабочие с шестами и лопатами сидели и лежали вокруг площадок, а рядом маячили надписи: «Бастуем! Гватемальский кофе пойдет по настоящей цене либо вовсе не пойдет!»

На узкоколейной дороге стояли узкие вагончики фруктовой компании. Путь им преграждали баррикады из бревен, железного лома, ящиков. Вдоль рельс тяну­лись фанерные щитки, на них — меткие издеватель­ские стихи прекрасного гватемальского поэта, а под ними маячило алчное лицо мистера Доллара:

«Вы — мои сестры,вы — мои братья,поэтому простосырье буду брать я.Что же тут странного,обидного тем более?Уважайте иностранныемонополии!»

Его аппетиты подкреплялись угрозой:

«Тот, кто независимости просит напрасно,по всей видимости, является красным.А с этим вопросом обстоит четко:милости просим за решетку!»[78]

В кофейной зоне наступило  угрожающее   затишье.

Армия кофейных рабочих поднималась на борьбу.

Известие о событиях в департаменте Антигуа бы­стро докатилось до столицы. В кофейную зону была спешно направлена регулярная армейская часть, кото­рой, по совету посла США, придали два легких танка. Одновременно министры Армаса стали спешно угова­ривать владельцев кофейных хозяйств не затевать спо­ров с панамериканским бюро по диктату закупочных цен, обещая им в будущем свою поддержку. Несколько крупных кофейных заправил уступили, но основная масса владельцев заявила, что разориться не желает.

В газетах соседних республик замелькали заголовки: «Кофейная война началась!», «В результате снижения закупочных цен на нью-йоркской бирже Гватемала по­теряла 25 миллионов долларов». А подпольная гвате­мальская газета «Вердад», что значит «Правда», вышла под заголовком: «Антигуа стреляет по армасовскому режиму. Антигуа отвергает шантаж нью-йоркских и бо­стонских королей кофе!»

...Поздним вечером Карлос Вельесер и Грегорио Кинтана возвращались в Антигуа. Машина скользила между оранжевыми гревиллеями; в воздухе пахло жас­мином и кофе. У рощи Грегорио вышел из машины. Карлос обнял его.

— Не знаю, увидимся ли скоро, — сказал Карлос. — Цека не очень советует мне засиживаться на одном ме­сте. Но жизнь большая, Грегорио. Она столкнет нас.

— Прощай, человек с легкой походкой, — чуть груст­но отозвался Грегорио.

У самой Антигуа машину остановили.

— Кто? Откуда? Зачем? — раздался  резкий  голос.

— Антиквар Молина, — ответил Карлос в темноту. — Возвращаюсь с делового свидания с разрешения шефа местного отделения полиции.

— Все равно, — прозвучал резкий голос — В окрест­ностях появились партизаны. Что вы везете, сеньор ан­тиквар?

— Разбитые черепки, — ответил Вельесер под смех полицейских.

Из темноты протянулась рука, отворила дверцу; вспыхнул карманный фонарь и осветил груду черепков на заднем сиденье машины.

— Серьезный человек не станет возиться с этими игрушками, — проворчал тот же голос.

Карлос не отказал себе в удовольствии подкусить навязчивого патрульного:

— Каждый зарабатывает состояние на чем может: вы — на слежке, я — на черепках, — возразил он. — Могу я ехать?

— Поезжайте.

Карлос пригнал машину к помещению полиции и сдал ее дежурному.

В гостинице светились огни, из бара доносилось ры­дание маримбы. Ни Педро, ни Хосе не было. Подумав, Карлос спустился в бар и заказал ужин.

В бар вошел начальник полиции, увидел антиквара и подсел к нему.

— Составьте мне компанию на рюмку агуардьенте, — предложил он. — Чертовски тоскливо в этой дыре.

Карлос подумал, что присутствие шефа полиции избавит его, а заодно и Хосе, от подозрения в пособниче­стве Аррьосам.

— Только угощаю я, — решительно заявил Карлос. Ощущение тревоги не покидало Вельесера. Не много ли доверил он Хосе? Но кто ловчее его мог бы про­браться в дом Аррьосов? Хосе не один, с ним Педро. А Педро стоит десяти других.

Как раз в этот момент Хосе был один. Дождавшись, пока стемнело, он натянул на себя — поверх штанов и куртки — холщовый комбинезон, скользнул в густую траву и пополз к белой арке, за которой начинались руины. Еще утром он высмотрел путь к домику Аррьосов, скрытый от часового аркой, но пробраться можно было только ползком, а ползти предстояло по острому гребню стены с риском свалиться с трехметровой вы­шины. Стать на стену — увидит часовой. Хосе полз по гребню и с ужасом думал о том, что женщине и трем детям такой путь покажется невозможным. Но лучшего плана не было.

Замирая при каждом шорохе и про себя считая, он добрался до края стены и сверху осмотрел двор Аррьосов. Ничего подозрительного! Посторонний сказал бы, что в домике давно спят, но Хосе знал, что его ждут.

Яркая лампа, повешенная по приказу властей, осве­щала двор и вход в домик. Очевидно, Сове из своего окна хорошо видно, что делается у Аррьосов.

Убедившись, что посторонних во дворе нет, Хосе по­полз по гребню обратно и легонько свистнул. Ему от­ветил приглушенным свистом Педро и помог подняться на стену незнакомке.

— Она заменит сеньору, — коротко сказал Педро. — Когда отключать свет?

— Считай до ста, — ответил Хосе. — Потом нам нужна минута.

— Не забудь, — напомнил Педро, — выбирайтесь ровно в два ночи, в три будет автобус.

Педро исчез. Хосе сказал:

— Сеньора, быстрее. По гребню идти нельзя, только ползком. Раз, два... Голову не поднимайте — солдат увидит. Держитесь за меня... Пять, шесть... Продол­жайте считать, я могу сбиться.

Женщина тяжело дышала, но не отставала от юного проводника. Шепотом она отсчитывала секунды.

— Не свалитесь здесь. — предупредил Хосе. — В сте­не трещина. Нужно прыгнуть или проползти.

Его спутница легла на камень и, нащупав выбоину, перебралась через нее на уступ.

Прошло полторы минуты, которые показались обоим альпинистам вечностью.

— Все, — шепнул Хосе. — Дошли. Сколько?

— Девяносто, — ответила женщина. Хосе отсчитал до ста и приказал:

— Прыгайте, сеньора. Не бойтесь — внизу песок. Они спрыгнули одновременно и почти в ту же се­кунду лампа, освещающая двор, погасла.

— Педро точный человек, — определил Хосе. Женщина слабо вскрикнула.

— Я, кажется, подвернула ногу...

— У нас одна минута, — с отчаянием сказал Хосе, — Сова сейчас прибежит.

Он подставил спину и почти приказал:

— Садитесь, сеньора, поживее, — иначе нас сцапают.

Женщина послушалась, и Хосе бегом доставил тя­желую ношу к дверям домика. Их впустили почти в ту же секунду, как хлопнула калитка и Сова вбежала во двор. Она не успела сделать и двух шагов, как лампа зажглась.

— Сеньора Аррьос, — нежно крикнула девушка, — вы дома?

За дверью замешкались. Хосе успел шепнуть своей спутнице: «Отвечайте вы, сеньора».

— Где же мне еще быть? — глубоким, грудным го­лосом, так похожим на голос сеньоры Аррьос, отклик­нулась спутница Хосе.

Какие-то интонации в ее голосе заставили Сову на­сторожиться.

— Посмотрите на меня в окошко, — приказала она.

Сеньора Аррьос отдернула занавеску, кивнула де­вушке и сразу завесила окно. Сова, что-то мурлыкая про себя, убралась.

В домике почти одновременно раздалось несколько вздохов облегчения.

— Половина работы сделана, — подвел итог Хосе. — Еще одна половина — и вы будете на свободе, сеньора Аррьос.

— Сеньоре будет потруднее лезть, чем мне, — ока­зала вновь пришедшая. — Я моложе сеньоры.

Хозяйка дома встревожилась.

— У меня больное сердце, — вздохнула она. — Мо­жет быть, молодой человек возьмет только детей?

И здесь Хосе произнес самую длинную речь за свою жизнь:

— Я из племени ица. Ица говорит: берись за груз, который можешь снести. Ваш муж, сеньора Аррьос, взял груз, что под силу десяти людям. Но он справ­ляется. Армасовцы побаиваются его — вот как он рабо­тает. Его подруга должна быть тоже сильной. Вы пой­дете со мной, сеньора, и никто никогда не узнает, что вы были слабой. Вами будет гордиться сеньор Вирхилио Аррьос. И ему будет легче поднять груз десяти носильщиков. Вы согласны, сеньора?

Вместо ответа она поцеловала мальчика в лоб. При­косновение ее губ было ласковым и приятным. Хосе, не знавший материнской любви, почувствовал волнение. Умеющий скрывать свои чувства, с детства приученный к сдержанности, он нарочито строго сказал:  — Всем одеться в темное. Выйдем в два ночи. А ночь, как назло, выдалась лунной. И звездный шатер придвинулся к земле. Шуршали пальмовые ли­стья, стрекотали цикады. Ветер нагнал облака с Тихо­океанского побережья, и, переваливая через пики вул­канов, они спускались в Антигуа, будто оседая на ко­фейные рощи.