Не смей меня касаться. Книга 2 - Марина Дмитриева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неловко замерли у двери квартиры
— До свиданья, Танюша, сегодня был прекрасный вечер.
— До свиданья, Миша…
«Ууу… — разочарованно протянула развратница, — ты, конечно, на первом свидании не даешь, но ведь поцеловать тебя можно разочек. Чай, не сахарная, не растаешь. Помнится, Шувалов…» «Не надо вспоминать, что вытворял этот гад с нашей Танечкой», — шипела феминистка. Но развратница не слушала: «Словно кошка во время течки под ним кричала».
— Спасибо за вечер… Было очень-очень интересно.
— Хочешь, в следующий раз в танке тебя покатаю?
Один на мотоцикле, другой в танке, нельзя сказать, что мужики отличаются большой оригинальностью.
— В том, который скрипит… И создается ощущение, что тебя пилой режут?
— Нет, в другом, — улыбнулся красивый-здоровенный.
— Миш, мне, пожалуй, пора идти… уже поздно… Завтра папу выписывают из больницы.
— До свиданья, Танюша, — протянул танкист, смотря на мои губы, но почему-то не предпринимая активных действий.
«Неужели и правда скромный парень попался, а как нагличал, как нагличал вначале, а потом ап… и сдулся», — недовольно ворчала развратница. А мне вдруг захотелось, чтобы бравый военный меня поцеловал…. Не знаю, зачем? Возбуждения и страсти, когда дрожат пальцы и низ живота палит нервным жаром, вызывающим к жизни тварей похоти, я не чувствовала. Возможно, наблюдалось любопытство… Как это будет с другим? Смогу ли я вообще быть с кем-то, кроме Шувалова? Или же во мне сидел страх… Я очень боялась, войдя в стены квартиры, снова сходить с ума от желания видеть мужа своей сестры, опять исходить завистью и запоздалым сожалением, что все произошло так, а не иначе. Мне нужен клин, хороший такой клинище, способный выбить из моей головы и всех других частей тела, особенно неровно бьющего сердца, образ моего сероглазого принца.
Чуть приподняла подбородок и томно облизнула губы… Это была явственная провокация, которую Мишка, конечно, понял. Понял, потому что не дурак, кроме того, уж слишком откровенно я напрашивалась на поцелуй. Зеленые глаза потемнели и одарили жарким взглядом мое разгоряченное лицо.
— Таня, можно я тебя поцелую? — спросил бравый танкист.
Внутри вспыхнуло раздражение. Разве о таких вещах спрашивают женщину? Особенно, когда она облизывает губы и слегка закидывает голову, приподнимая для удобства поцелуев подбородок. Берут и целуют, даже если потом получишь по роже. Но, кажется, этот вопрос был задан для проформы, красивое лицо бравого военного приблизилось, а его тонкие губы накрыли мои. Тока не случилось и на этот раз. Нет… Но развратница во мне не сдавалась, и раз уж остальные девочки, забыв о приличиях, молчали, жадно открыла губы, возможно, излишне откровенно отвечая на этот в целом немного робкий и нежный поцелуй. Обхватила руками мощную шею красивого-здоровенного, он, кажется, среагировал, мужское тело приблизилось, а большие мужские ладони легли на мою талию, да нет, чуточку ниже, подтаскивая меня ближе к себе… Развратница, видимо, пытаясь разжечь искру, почувствовать мужское возбуждение, зажечься от страсти партнера, двинула бедрами вперед. Целоваться, находиться в объятиях бравого военного было в целом приятно, но тока так и не последовало. Несколько расстроенная этим фактом, отстранилась от большого пышущего жаром Михаила.
— Мне пора идти.
— Да-да, конечно, — ответил бравый военный, правда, из своих объятий не выпустил.
— До свиданья, Миш.
— Я позвоню тебе завтра.
— Хорошо, я буду ждать звонка.
Красивый зеленоглазый танкист снова нежненько меня поцеловал, потом разжал руки на моем теле.
— До свиданья, Таня.
Глава 17
— Юля, поторопись, пожалуйста, я не люблю опаздывать, а нам еще нужно за мамой заехать.
— Сашенька, я уже почти собралась… подожди немного…
Эту фразу я слышал минут пятнадцать, а то и целых полчаса, назад. Блин, как же она меня раздражает, вот прямо каждый ее жест, каждая черта, каждое слово, звук голоса, все бесит.
— Юля, напоминаю, у твоего отца юбилей… Нехорошо дочери прийти позже всех, — безупречно элегантный, при всем параде, раздраженно шипел я, меряя шагами гостиную.
Впрочем, возможно, мое нетерпение было связано с желанием поскорее увидеть сестру своей жены, мою прекрасную Андалузскую розу. Сегодня она точно будет. Таня ведь ответственная девочка, прекрасная дочь, слепо поддерживающая своих родителей, такое событие она не сможет пропустить, или совесть замучает.
— Вот и я! — радостно провозгласила моя «ненаглядная» женушка.
Прихорашивалась Юля не напрасно. Надо отдать должное… хороша. Она надела красивое А-образного покроя розово-бежевое платье в стиле шестидесятых годов, и поскольку подол книзу был слегка расклешен, то животик с моей дочкой лишь только угадывался. Волосы Юля распустила и завила, яркий, но не вульгарный макияж дополнял образ красивой, находящейся в интересном положении куколки Барби. В руках Юля держала маленькую бежевую сумочку, а длинные, идеально стройные ножки были обуты в красивые светлые сапожки на высоченном каблуке. Надо отметить, у Юли очень красивые ножки, в этом сестры Лазаревы похожи. Этот наряд, наверно, недурственно стоит. И я даже знаю, кто его проспонсировал. Черт, мама. Юля — хитрая лиса — взяла за моду ходить по магазинам с моей мамой, типа у нее вкус хороший. Хороший — никто не спорит, а еще безлимитная карточка, которой родительница по доброте душевной щедро делилась с моей женой.
— Ну как я тебе? — хвастаясь, покрутилась передо мной Юлька.
Красавица, просто куколка…
— Юля, ты очень симпатичная девочка, но, пожалуйста, пойди переобуйся.
— В смысле?! — не поняла она такой простой фразы.
— В прямом, — ответил я, — сними эти сапоги, и надень что-нибудь на плоской подошве.
— Чем тебе не нравятся мои сапоги?! — тут же вскричала моя «любимая» истеричная женушка.
— Очень красивые сапоги, но в них каблук сантиметров двенадцать, после двадцать четвертой недели беременности не рекомендуется носить обувь на высоком каблуке, это может вызвать тонус матки, что, в свою очередь, может спровоцировать выкидыш.
