Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры - Марк Коэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вик со мной согласен. Называет его скользким и подозрительным. Скользкий – правильное слово. Он как садовый слизень: не поймешь, где у того голова, а где хвост и в какую сторону ему вздумается ползти.
Пан Вельский от таких разговоров уходит, не отвечает на наши вопросы. Я считала его почти другом! Взрослым другом, моим и Вика.
Но больше всего меня злит, что вместо нас папа проводит больше времени со своим новым приятелем. А я‑то думала, что хуже пани Новак никого нет.
9 декабря 1908 г.
Снова гости! Приехали на двух машинах, привезли с собой море чемоданов, будто собрались у нас жить! Это все друзья месье Жюля, и они мне сразу пришлись не по душе.
Один мужчина такой бледный, почти зеленый, что похож на призрака или будто его вот-вот стошнит. Второй толстый, с громким, как колокол, голосом. Третий рыжий, с неприятной ухмылкой и беспокойными руками.
С ними также прибыли две дамы. Таких я никогда не видела! Моя мама никогда не надела бы такое блестящее змеиное платье днем, да еще и в дорогу. А Тереза – так зовут первую женщину – вышла из автомобиля, как какая‑то богиня древнего мира: вся в перьях, бисере, в длинных ярких бусах в пять нитей! Все на ней переливалось и звенело; тяжелые веки она намазала сурьмой, а широкий рот – карминной помадой. На плечах у нее было манто из серебристой пушистой шкуры. Как она шла в своем узком платье – как рыба, вставшая на хвост!
Папа и Жюль расцеловали ей перстни и пальцы. Она подплыла к нам с Виком – нас выставили встречать гостей на крыльцо, меня похлопала по макушке, как щенка, а Вика ущипнула за подбородок и сладенько так улыбнулась. Я сразу ее возненавидела.
Вторая девица выглядела как служанка первой – гораздо скромнее и совсем без украшений. Но волосы у нее распущенные – светлые и пушистые, как кудель, они рассыпались по спине до самых колен, а на лбу красной краской нарисована точка. Выйдя из автомобиля, эта сразу приложила одну руку к глазам, а вторую – к груди и запричитала:
– Да! Теперь я чувствую! Это оно, то самое место! Ах, я сейчас лишусь чувств…
Ее, конечно же, поймали, даже кончики волос не успели запылиться. Ее я тоже возненавидела с первой минуты! Кривляка, да и только!
Вот уже вечер, и взрослые отослали нас с Виком спать. Хотя пробило только шесть! Мы поужинали в кухне, а из столовой доносились приглушенный смех, разговоры и праздничный звон стекла.
Я хочу, чтобы папа снова был счастлив. Но еще больше я хочу, чтобы эти люди убрались из нашего дома прочь.
25 декабря 1908 г.
Гадство! Гадство! Я хочу писать самые гадкие слова, чтобы вся гадость вышла из меня с чернилами на бумагу!
Мерзость, грязь, подлючество и скотство!
Зачем эти чужаки здесь??? Они нам не нужны!
Я чувствую, что от них будут одни беды. Вик даже сказал, что нам было лучше, когда мы жили одни.
Они украли нашего папу. И собираются что‑то с ним сделать. Уже делают.
У них праздник каждый день, они пьют вино, а женщины поют и танцуют босиком. Я не верила, что так бывает, но сегодня ночью прокралась к залу и посмотрела в щель. Я видела их босые ноги, видела пальцы ног! Это ужасно! Мама бы такого ни за что не допустила!
И музыка была такой странной… Унылой, но в ней звучали барабаны. Я убежала к себе, а она преследовала меня, как голодный волк, и догнала уже во сне. Ночью меня так крутило, что я запуталась в одеяле и едва не задохнулась.
30 декабря 1908 г.
Вик поссорился с папой. Они никогда раньше не ссорились. Вик не желает мне ничего рассказывать, говорит, я не пойму! Тогда я не стану с ним разговаривать и не расскажу про босые танцы и барабаны.
8 января 1909 г.
Я не смогла долго обижаться. Верней, я планировала, но не вышло. Пришел папин заказ для Вика, для его медицинской учебы! Вик позвал меня посмотреть и помочь обставить его новый кабинет.
Под кабинет ему выделили старую каморку с одним окном, что на третьем этаже. Оттуда есть ход в башенку и можно спуститься вниз по служебному коридору. Но там очень пыльно и везде паутина – слуги там давно не ходят.
Зато это настоящий кабинет!
Туда перенесли секретер с кучей ящичков. Кажется, он принадлежал раньше нашей бабушке. Еще в комнате красные обои, что мне не нравится. Но Вику, кажется, все равно, ему это неинтересно. Мужчины!
Из Варшавы приехали книги – ох, Вик, к чему тебе СТОЛЬКО книг! – и анатомические пособия. Больше всех мне понравился человеческий скелет.
А насчет остальных Вик даже предупредил меня:
– Ты только не визжи.
И снял покрывало. И я не завизжала! Пф, было бы из-за чего! Это же всего лишь воск, даже если он изображает кишки и голые мышцы без кожи. Тоже мне, нашел трусиху.
Меня не пугают такие вещи. Даже наоборот. Думаю, они любопытные.
14 января 1909 г.
Сегодня я видела что‑то странное. Папины гости и он сам шли по коридорам дома. Впереди шла простоволосая девица, у нее были завязаны глаза, и она шарила в воздухе руками. Рядом с ней шла красногубая Тереза и звенела в колокольчик, а зеленолицый делал руками пассы вокруг головы «слепой» и что‑то нашептывал. Следом за ними тихонько ступали остальные мужчины. Они как будто ждали чего‑то важного. Было неприятно видеть среди них папу. А он меня даже не заметил.
Я вжалась в стену и пропустила их мимо.
Они прошли немного дальше, и тут простоволосая рухнула на пол. Я решила, она споткнулась, и поделом. Кто же в своем уме будет ходить с завязанными глазами?
Но тут она выгнулась дугой и издала жуткий стон.
– Здесь! Это здесь! – провозгласила Тереза и упала на колени рядом с ней.
Что было дальше, я не увидела. Жюль вдруг оказался у меня за спиной и больно стиснул плечо:
– Cher ami, что ты здесь делаешь? Почему бы тебе не пойти поиграть в куклы?
Развернул меня и подтолкнул прочь. Пришлось уйти.
Снова плакала от злости, пока не перестала видеть.
22 января 1909 г.
Вик сильно обеспокоен. Теперь он никак не может усидеть на месте, а раньше мог не шевелиться часами! А когда я спрашиваю его, он сердится и говорит, что я ничего не понимаю. Сегодня я не выдержала, обозвала его книжным червем и убежала.
Позже он пришел ко мне и извинился. Предложил завтра погулять. А если будет плохая погода, то посидеть в его новом кабинете. Я, конечно, его простила.
Пусть они с папой снова в ссоре, но я никогда не брошу братика.
6 февраля 1909 г.
Вик рассказал мне, что на самом деле хочет заниматься не внутренностями, а мозгами человека, его мыслями. Мне стыдно признаться, но я и правда почти не поняла, что он мне рассказывал. Зато я узнала, что название психиатрии происходит от греческого «псюхе» – «душа». Она же «психея, псишея». Древние греки изображали душу человека в виде бабочки.
Я предложила Вику нарисовать бабочку на его двери. Все равно она слишком мрачно выглядит, как дверь в какой‑то склеп. Но он усмехнулся и сказал, что бабочка – это слишком мой символ.
А я так
