Большие надежды (без указания переводчика) - Чарльз Диккенс

До нашего отъѣзда, на другой день, неудовольствія между миссъ Гавишамъ и Эстеллого не возобновлялись. Замѣчу тутъ же, что и впослѣдствіи, во время такихъ посѣщеній, подобной сцены не случалось; а такихъ посѣщеній, сколько я помню, было по-крайней-мѣрѣ четыре. Обращеніе миссъ Гавишамъ съ Эстеллою вовсе не перемѣнилось, развѣ только мнѣ показалось, что она начала ея отчасти бояться.

Я не могу, какъ это мнѣ ни горько, закончить мой разсказъ объ этомъ періодѣ моей жизни, не внеся въ него имени Бентли Друммеля.

Однажды все общество Лѣсныхъ Зябликовъ было въ сборѣ и обычныя дружескія отношенія царствовали между всѣми, то-есть никто ни съ кѣмъ не соглашался и все спорили. Вдругъ предсѣдатель призвалъ къ порядку и объявилъ, что мистеръ Друммель еще не произнесъ тоста въ честь своей красавицы. Таковъ былъ у насъ обычай, и на этотъ разъ очередь была за этимъ олухомъ. Я замѣтилъ, что, пока наливали вино, онъ какъ-то странно покосился на меня. Каково же было мое удивленіе и досада, когда онъ попросилъ все общество выпить съ нимъ за здоровье «Эстеллы!»

— Какой Эстеллы? спросилъ я.

— Не ваше дѣло, отвѣчалъ онъ.

— Эстеллы откуда? спросилъ я. — Вы обязаны сказать откуда?

(Дѣйствительно онъ былъ обязанъ это сдѣлать, какъ членъ вашего клуба.)

— Изъ Ричмонда, господа, сказалъ Друммель, вовсе не обращая на меня вниманія:- и красавица какихъ мало.

— Много онъ понимаетъ въ красавицахъ, подлая, глупая скотина! шепнулъ я Герберту.

— Я знаю эту даму, сказалъ Гербертъ черезъ столъ, когда тостъ былъ выпитъ.

— Будто? замѣтилъ Друммель.

— И я ее знаю, прибавилъ я, покраснѣвъ отъ гнѣва.

— Будто? сказалъ Друммель. — О, Боже!

Это былъ единственный отвѣтъ, на который этотъ тяжелый дуракъ былъ способенъ; но онъ меня такъ взбѣсилъ, точно это была самая остроумная колкость. Я тотчасъ же всталъ со стула и громко сказалъ, «что это очень походитъ на наглое безстыдство почтеннаго джентльмена, предложить въ собраніи Зябликовъ тостъ въ честь женщины, которой онъ вовсе не знаетъ». Друммель, вскочивъ съ мѣста, спросилъ: «Что я хочу этимъ сказать?» Я на это отвѣчалъ: «что онъ, кажется, знаетъ мой адресъ».

Послѣ этой выходки все общество раздѣлилось на нѣсколько партій и поднялся жестокій споръ о томъ, можно ли въ христіанской странѣ кончить такое дѣло безъ кровопролитія. Пренія были до того жарки, что нѣсколько членовъ, никакъ не менѣе шести, объявили другимъ шести членамъ, что тѣ, кажется, знали ихъ адресы. Однако, наконецъ, было рѣшено (такъ-какъ нашъ клубъ былъ вмѣстѣ и совѣстный судъ), что если мистеръ Друммель представитъ свидѣтельство отъ замѣшанной въ дѣлѣ дамы, что онъ имѣетъ честь быть съ нею знакомымъ, то мистеръ Пипъ долженъ будетъ извиниться, какъ джентльменъ и членъ общества «Зябликовъ», въ томъ, что «онъ слишкомъ погорячился» и т. д. Слѣдующій день былъ назначенъ для представленія свидѣтельства. (Для того, чтобъ наше чувство чести не остыло отъ продолжительности срока). На другой день, дѣйствительно, Друммель явился съ маленькой записочкою, въ которой Эстелла своею рукою свидѣтельствовала, что имѣла честь съ нимъ танцовать нѣсколько разъ. Такимъ образомъ, мнѣ только оставалось извиниться въ томъ, что «я слишкомъ погорячился» и т. д. и т. д. Мы съ Друммелемъ, по-крайней-мѣрѣ, съ часъ косились другъ на друга, пока всѣ остальные члены жарко спорили, но, наконецъ, было громогласно объявлено, что дружескія отношенія блистательно возстановлены въ обществѣ «Зябликовъ».

Теперь я это разсказываю такъ слегка, но тогда мнѣ было очень-тяжело. Я не могу прибрать настоящаго названія тѣмъ мукамъ, которыя я чувствовалъ при одной мысли, что Эстелла оказывала какое-нибудь вниманіе такому презренному, необтесанному олуху. Я до-сихъ-поръ увѣренъ, что негодованіе мое за то, что она унижается до такой скотины, происходило изъ чистаго, безкорыстнаго источника моей любви къ ней. Безъ-сомнѣнія, кого бы она мнѣ ни предпочла, я былъ бы несчастливъ. Но, остановись ея выборъ на болѣе достойномъ предметѣ, мое горе было бы совершенно инаго рода.

Мнѣ было легко найти, и я дѣйствительно скоро нашелъ, что Друммель началъ прилежно ухаживать за Эстеллою и что она позволяла ему ухаживать за собою. Онъ сталъ всюду за ней слѣдовать и мы такимъ образомъ сталкивались съ нимъ каждый день. Онъ упрямо и настойчиво шелъ своею дорогою, и Эстелла удерживала его при себѣ, то поощряя его, то, напротивъ, отнимая всякую надежду. Она, то почти-что льстила ему, то явно презирала его, сегодня обходилась какъ съ давнишнимъ пріятелемъ, завтра будто не узнавала его.

Паукъ, какъ мистеръ Джаггерсъ прозвалъ Друммеля, распустилъ свою паутину и ждалъ съ неутомимымъ терпѣніемъ себѣ подобныхъ тварей. Къ тому же, онъ имѣлъ слѣпую увѣренность въ значеніе своего богатства и имени. Эта увѣренность служила ему съ пользою, ибо замѣняла отчасти совершенную неспособность сосредоточивать свои мысли на чемъ бы то ни было. Паукъ, упрямо сторожа Эстеллу, превосходилъ бдительностью многихъ, гораздо-умнѣйшихъ насѣкомыхъ, и часто, въ данную минуту, удачно развертывался и дѣлалъ нападеніе.

Однажды, на балу въ собраньи, въ Ричмондѣ (въ то время такіе балы бывали часто во всѣхъ почти городахъ), Эстелла, по обыкновенію, превзошла всѣхъ своею красотою. Друммель такъ ухаживалъ за нею, и она такъ благосклонно съ нимъ обходилась, что я рѣшился съ нею переговорить и воспользовался первымъ представившимся случаемъ. Она сидѣла въ-сторонѣ между цвѣтами, дожидаясь мистрисъ Брэндли, чтобъ ѣхать домой. Я стоялъ около нея, ибо всегда сопровождалъ ихъ въ подобныхъ выѣздахъ.

— Вы устали, Эстелла?

— Немного, Пипъ.

— Да, вы должны были устать.

— Скажите лучше, не должна была, вѣдь мнѣ предстоитъ еще сегодня передъ сномъ писать письма въ «Сатисъ-Гаусъ».

— И описывать сегодняшнюю побѣду, замѣтилъ я. — Вотъ, ужь жалкая побѣда, Эстелла!

— Что вы хотите сказать? Я и не знала, что одержала какую-нибудь побѣду.

— Эстелла, отвѣчалъ я: — посмотрите, вонъ, на того молодца въ углу, который теперь на насъ смотритъ.

— Зачѣмъ мнѣ на него смотрѣть? спросила Эстелла, устремивъ на меня свой взглядъ:- чѣмъ онъ заслуживаетъ моего вниманія?

— Это-то именно я и хотѣлъ у васъ спросить, отвѣчалъ я. — Весь вечеръ онъ увивался около васъ.

— Моль и всякая другая дрянь увивается около зажженной свѣчи, сказала Эстелла, взглянувъ на Друммеля. — Развѣ свѣча въ этомъ виновата?

— Нѣтъ, отвѣчалъ я. — Но развѣ Эстелла въ этомъ не виновата?

— Ну, замѣтила она, разсмѣявшись:- можетъ-быть. Впрочемъ, думайте себѣ, что хотите.

— Но, Эстелла, выслушайте меня. Мнѣ горько, что вы поощряете ухаживаніе такого, всѣми-презираемаго дурака, какъ Друммель. Вы знаете, его всѣ презираютъ.

— Ну, сказала она.

— Вы знаете, онъ не имѣетъ никакихъ хорошихъ качествъ, ни внутреннихъ, ни внѣшнихъ. Онъ, просто, уродливый, злобный, пустой дуракъ.

— Ну, повторила она.

— Вы знаете, онъ не можетъ ни чѣмъ похвастаться, кромѣ денегъ и безсмысленнаго списка своихъ тупоголовыхъ предковъ. Развѣ ни этого не знаете?

— Ну, сказала она еще разъ, и всякій разъ она все болѣе-и-болѣе раскрывала свои прелестные глаза.

Чтобъ помочь ей перескочить черезъ это несчастное восклицаніе, я самъ повторилъ его съ одушевленіемъ:

— Ну, такъ вотъ отчего мнѣ и горько!

Еслибъ я могъ думать, что она кокетничала съ Друммелемъ, чтобъ бѣсить меня, мнѣ было бы не такъ тяжело. Но ея обыкновенное обхожденіе со мною дѣлало подобное предположеніе совершенно-невозможнымъ.

— Пипъ, начала Эстелла, окидывая взоромъ всю комнату:- не воображайте себѣ глупостей. Можетъ-быть, мое обращеніе имѣетъ вліяніе на другихъ людей, и можетъ быть оно на то и разсчитано. Но вы, дѣло иное. Впрочемъ, объ этомъ не стоитъ болѣе и говорить.

— Нѣтъ, стоитъ, отвѣчалъ я:- я не могу снести, чтобъ люди говорили про васъ, что «она расточаетъ свои прелести и красоту на самаго глупаго и низкаго изъ всей толпы».

— Я могу снести, замѣтила Эстелла.

— О! не будьте, такъ горды и непреклонны, Эстелла.

— Каковъ, воскликнула Эстелла:- теперь зоветъ меня гордою и непреклонною, а за минуту упрекалъ, что я унижаюсь до дурака!

— Конечно, въ этомъ нѣтъ и сомнѣнія, проговорилъ я поспѣшно:- я видѣлъ, вы сегодня расточали ему такіе взглядѣ и улыбки, какими меня никогда не дарите.

— Такъ вы хотите, сказала Эстелла, внезапно повернувшись и взглянувъ на меня серьёзно, почти гнѣвно:- чтобъ я и васъ обманывала и завлекала?

— Вы обманываете и завлекаете его, Эстелла?

— Да, и многихъ другихъ — всѣхъ кромѣ васъ. Но вотъ и мистрисъ Брэндли. Болѣе я вамъ не скажу ни слова.

Теперь, когда я посвятилъ цѣлую главу предмету, столь долго наполнявшему мое сердце и причинившему мнѣ столько горя, я обращусь къ описанію происшествія, которое готовилось уже давно, очень-давно. Причины этого происшествія крылись въ событіяхъ, случившихся прежде, чѣмъ я узналъ, что Эстелла существуетъ на свѣтѣ, въ то время, когда дѣтскій умъ ея воспринималъ первыя свои впечатленія, подъ гибельнымъ вліяніемъ страшной миссъ Гавишамъ.