Серебряный змей в корнях сосны – 3 - Сора Наумова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говорить такое было невыносимо, и душа разрывалась на части. И все же если Кента будет мягок, ему никогда не предотвратить катастрофы. Пусть лучше Хизаши считает его мерзавцем, чем умрет.
Их взгляды скрестились раньше клинков, и в этой безмолвной битве никто не собирался уступать. Има была опущен, но Кента за время обучения в школе Дзисин стал невероятно ловок в обращении с оружием, тогда как Хизаши так и не научился доверять куску металла свою жизнь.
– Что с Мадокой? – спросил Кента.
– Не хочешь выйти и сам проверить? – ответил Хизаши. Его голос был пуст и холоден.
С лица Кенты схлынула кровь, пальцы напряженно сжались на рукояти.
– Ты…
– Я просил его уйти. Он не послушал.
Слова сорвались с языка ядовитыми острыми иглами. Ранил ли он ими нарочно или правда думал так, как говорил, в любом случае важно то, что они оба здесь. Только они. Кента не знал, в этом ли его загадочное предназначение, что прочили ему шаманки много лет назад, и стало безразлично, лишь бы все получилось. Лишь бы он не дал Хизаши…
Тот взмахнул веером, белоснежная бумага встретилась с заточенной сталью и смогла ее отбросить. Вторым ударом Хизаши разломил Иму на две части, одна из которых со звоном упала им под ноги.
В следующий момент Хизаши оттолкнул Кенту с пути и протянул руку. Веревка с талисманами качнулась, и темная удушающая энергия вырвалась на волю. Пальцы почти коснулись демонического меча, как другая рука опередила его и схватила Дзайнин прямо за лезвие. Остро запахло свежей кровью.
Хизаши ударил Кенту в живот, но боли не было. Кровь лилась из глубокого разреза, а Кента не чувствовал.
– Отпусти! – крикнул Хизаши испуганно, но было поздно. Кровь впиталась в металл. Меч завибрировал, застучал по скобам подставки. Выброс энергии зла оказался такой силы, что Хизаши едва устоял на ногах, его протащило по татами целый дзё, пока он, взмахнув рукавами, не затормозил.
– Куматани! – Он раскрыл веер, защищаясь от бушующего шторма отравленной энергии инь. – Немедленно убирайся отсюда!
Кента услышал его и разжал ладонь. Дзайнин поднялся в воздух, выпрямился острием в пол, и от рукояти, обмотанной синей шелковой лентой, вниз по зеркальной поверхности клинка пробежали красные искры.
Пробудившийся меч искал своего хозяина.
– Куматани! – Хизаши схватил его за плечо. – Очнись же! Нам обоим больше нельзя здесь…
Это стало последним, что Кента запомнил. Его наводняла тьма, расползалась по венам густой чернотой, проникала в сердце, туманила разум. Он слышал голоса, но не понимал ни слова. Кто-то смеялся, кто-то плакал, кто-то молил о помощи. Тело не ощущалось, обманчивая легкость вдруг сменилась невыносимой болью, и Кента закричал, вплетая свой крик в какофонию звуков.
Он умирал? Он уже умер?
«У нас много дел, мальчик», – услышал он четко и ясно. И в тот же миг понял, что победил и проиграл одновременно. Он не дал Хизаши коснуться проклятого меча и отныне стал его рабом. Не знал только, что за долгие дни прозябания в темноте и постоянных попыток дозваться до Мацумото Хизаши он снова заговорит с ним в храме богини Инари.
…Прости. Это была моя вина.
…У нас так мало времени.
…Ты проделал такой путь, чтобы догнать меня, но он был напрасным.
…Я подвел тебя. Всех вас.
А потом, за миг до того, как все снова заволокло черным туманом, Кента ударил Хизаши в живот, и согнутые, точно птичьи когти, пальцы вошли в плоть.
Кента кричал и кричал, но больше его никто не слышал.
* * *
Плоть Хизаши обжигала. Кента ощущал его кровь на своей коже, брызги алой россыпью усеяли руку выше запястья. Казалось, не осталось ни единого участка, которого она бы не осквернила. Даже перед глазами стояла багровая пелена, сквозь нее не получалось увидеть истину. Запоздало Кента услышал свой собственный крик. Он сотрясал полутемное помещение святилища Инари, раскачивал фонари по обе стороны от растянутого тела Мацумото, рукой, словно пуповиной, соединенного с Кентой.
Икигимо жаром обдавал кончики пальцев, пульсировал, как второе сердце. Голос охрип, и стало так тихо, что рваное дыхание слышалось раскатами грома.
Это все не по-настоящему.
Неправда.
Он не смог бы…
Не сделал бы с Хизаши такое.
Никогда. Ни за что.
Но его плоть все по-прежнему смыкалась вокруг погруженной в нее кисти, а горячая кровь омывала кожу. И было еще что-то смутно знакомое, какое-то ощущение из прошлой жизни, похожее на прикосновение матери и на твердую хватку отца, помогающего сделать первый шаг. Кровавая пелена сошла с глаз, и Кента увидел лицо Хизаши, искаженное смертельной мукой. Ужас содеянного вернулся с удвоенной силой, но во взгляде Хизаши не было ненависти, только слезы сожаления и… облегчения?
Кента посмотрел вниз: темные капли разбивались возле ног, и в тот же миг почувствовал тяжесть, придавливающую его к полу. Ощущение свободы, что охватило его совсем недавно, стоило снять родительские четки из агатовых бусин, покинуло его, но взамен пришло чувство защищенности. Умиротворение. Спокойствие.
– Ты… – прокаркал хриплый голос Мацумото, – вернулся?..
Кента удивленно прислушался к себе и неуверенно проронил:
– Я вернулся.
Бледные губы Хизаши изогнулись в кривой улыбке, в уголках которой выступила кровь, а потом дрогнули, и он со стоном закрыл глаза. Голова упала на грудь.
– Хизаши? Хизаши!
Кента наконец вытащил руку и тут же прижал к зияющей ране ладонь и призвал ки. Она ярко засветилась в полумраке и стянула края дыры. От напряжения на лбу выступил пот, и Кента плотнее сцепил зубы. Пусть в его голове была полная каша, он знал одно – если не справится, все будет напрасно. Он помнил, что уже причинял Хизаши боль, после того как впервые ненадолго вернул себе контроль над телом в холодной лесной лачуге неподалеку от горы Тэнсэй. Тогда он использовал проклятие Ледяной ладони Эммы. И это было только началом полного смертей и разрушений пути. Отвращение к себе накрыло Кенту, едва не лишив концентрации. С трудом отринув посторонние мысли, он завершил лечение и, отступив, торопливо схватился за гладкие бусины. Он не помнил, как они снова оказались на нем, ведь перед спуском в зал Демонического меча он отдал их Хизаши. И вот они опять защитили его.
Все это продолжало обрушиваться на Кенту, пока он освобождал друга от пут. Даже просто прикосновение к ним, сплетенным из паутины пауков-ёкаев, вызывало отвращение, и Кента отбросил веревки подальше, а потом
