Впереди идущие - Алексей Новиков

Больше Александра Осиповна ничего не сказала. Для завязки новых духовных отношений и сказанного было достаточно.

Поезд знатной русской путешественницы двинулся в Неаполь. Гоголь вернулся на via Felice. На пюпитре подле окна лежит аккуратно сшитая тетрадь, предназначенная для второго тома «Мертвых душ». А в тетради, кроме коротких набросков, ничего еще нет. Смутно проступает усадьба Андрея Ивановича да Чичиков все еще обдумывает, с какой бы стороны приступиться к байбаку помещику.

Отправив Чичикова в Тремалаханье, Гоголь обозревал дальнюю губернию с губернским городом Тьфуславлем. Самое название города не сулило, казалось, ничего доброго. Уже описал он подобный город в первой части поэмы, хотя и обозначил его название только буквами NN. Иная судьба назначена Тьфуславлю. Именно здесь явятся мужи божеских доблестей и все величие русского духа. Если каждый откажется от греха алчности и стяжательства и вместо вражды к людям воспылает бескорыстием и братолюбием, где же останется хотя бы малейшая почва, в которой коренятся пороки жизни? Так откроется в «Мертвых душах» тайна, о которой автор давно говорил.

А легко ли такое душевное дело? Вовсе не легко и даже неимоверно трудно. Чем решительнее пойдет человек к богу, тем сильнее будет закрывать ему путь владыка зла. Но чем больше занимается своим душевным воспитанием Гоголь, тем радостнее сознает: сам бог помогает обратившемуся к нему. И нет меры милосердию его!

«Извещайте меня обо всех христианских подвигах, высоких душевных подвигах, кем бы ни были они произведены…» – писал Гоголь знакомой московской старушке, преданной нехитрой вере в бога.

В ответ старушка присылала ему благословения и молитвы, казавшиеся ей особенно важными. Увы! Все это имело мало отношения к работе, которой был занят автор «Мертвых душ».

А Россия так далека! Тщетно взывал Гоголь к друзьям, прося выслать ему «Хозяйственную статистику России» и другие статистические сборники, вышедшие в последнее время. Просил еще выслать реестр всех сенатских дел за прошлый год с короткой пометкой, между какими лицами и по каким обстоятельствам завязалось дело. Просьба эта, вероятно, казалась Гоголю легко исполнимой.

А если все-таки не движется работа? Тогда автор «Мертвых душ» может сослаться на тысячи неотложных дел. Это прежде всего, его письма нуждающимся в добром совете.

Гоголь отдал свою часть отцовского наследства матери и сестрам. У них небольшое, но достаточное для прокормления имение с двумя стами ревизских душ. Но, кажется, нигде не идут так плохо дела, как в Васильевке. Здесь всем правят легкомыслие и нерасчетливость матушки, молодость и незнание хозяйства сестрами, мотовство и беспечность. Кто же может помочь незадачливым помещицам, как не сын и брат?

Из Рима на Украину идут наставительные письма. От Гоголя не ускользает ни одна хозяйственная статья, ни одна помещичья забота. А в заключение следует торжественный наказ:

«В минуту тоски или печали пусть каждая обратится к письму моему и прочтет его… Пусть даже каждая спишет с него копию… Прочитавши один раз письмо это пусть не думает никто, что он уже понял смысл его совершенно. Нет, пусть дождется более душевной минуты, прочтет и перечтет его. Всего лучше пусть каждая прочтет его во время говенья, за несколько часов перед исповедью, когда уясняются лучше наши очи…»

В Васильевке преклоняются перед Гоголем. Но читать его письма как молитвы или как священное писание перед исповедью? Нет ли здесь непомерной гордыни? Спаси, господи, раба твоего болярина Николая!

А какая там гордыня! На via Felice в Риме жил человек, изнемогавший в борьбе с самим собой. Он нашептывал молитвы и часто-часто осенял себя крестным знамением, беспокойно озираясь по сторонам.

Давно бы пора начать новые предприятия Павлу Ивановичу Чичикову, который понапрасну тратит время в тремалаханской глуши, но, словно в тумане, исчезают только что ожившие в воображении картины, и нетронутое лежит на конторке перо. Не от болезни ли гаснет способность творить?..

Прощай, Рим, приютивший страдальца! Гоголь молит бога только о том, чтобы были ниспосланы ему светлые минуты, нужные для труда. Пусть будут даны ему такие минуты в дороге, в тряском экипаже или на временном пристанище – все равно!

Глава четвертая

Снова видят русского путешественника многие города Европы. Гоголь едет с Языковым в постылый Гастейн.

Но и в Гастейне Николаю Васильевичу не сиделось. Уехал в Мюнхен и засел за работу.

Утро застает Николая Васильевича в мюнхенской гостинице за пересмотром черновиков своих писем. Чаще всего он перечитывает недавнее письмо, посланное из Рима матери и сестрам, то самое важнейшее письмо, которое советовал им читать перед исповедью.

Письмо занимает чуть ли не целую тетрадку. В нем сказано ясно, почему все хуже идут хозяйственные дела в России. Многие из помещиков думают, что только крестьяне созданы для серьезного труда, а помещики существуют лишь для приятного препровождения времени. И губят люди свое хозяйство, будучи не в силах преодолеть непостижимую лень. И некуда убежать им. Не спасут беглеца столичные развлечения, и балы, и все, что выдумано модой. А те, кто остаются в деревне, знают о своем хозяйстве меньше, чем о том, что делается в китайском государстве. Они не знают, что долг их трудиться па благо других, чью судьбу вверил им бог. Они живут, надеясь на чудо; даже за месяц до уплаты податей в казну или процентов в ломбард у них не оказывается ни копейки в кассе.

Бесплодная жизнь существователей, коптящих небо в усадьбах, показана в «Мертвых душах». В поэме обозначился еще один лежебока из Тремалаханья. Но доколе живописать Гоголю царство мертвых душ? Где они, строители жизни, истинные хозяева, действующие на пользу себе и другим?

Должно быть, и задержался Гоголь в Мюнхене именно потому, что привиделась ему Русь, все та же тремалаханская глушь и неподалеку от владений Андрея Ивановича чье-то удивительное имение: образцово обработаны поля, перемежающиеся сеяными лесами; стоят хлебные амбары-великаны, и деревня столь богата, что даже крестьянская свинья глядит здесь дворянином. В имении не было ни аглицких парков, ни беседок с затеями, ни проспекта перед барским домом. В скромном жилище помещика нет ни фресок, ни картин, ни фарфора, ни бронзы.

А вот и сам хозяин этого необыкновенного уголка, рассуждающий об обязанностях помещика:

– Возделывай землю в поте лица своего! Это нам всем сказано. Я говорю мужику: кому бы ты ни трудился – мне ли, себе ли, соседям, – только трудись! Нет у тебя скотины – вот тебе лошадь, вот тебе корова, вот тебе телега. Всем, что нужно, готов тебя снабдить, но трудись. Для меня смерть, если хозяйство у тебя не в устройстве, если вижу у тебя беспорядок и бедность. Не потерплю праздности. Я затем и поставлен над тобой, чтобы ты трудился.