Впереди идущие - Алексей Новиков

Когда из России доходят вести о мужицких бунтах иди о вольномыслии молодых, набирающих силу умов, с тревогой откликается Василий Андреевич: ад им, бунтующим!..

Потом Василий Андреевич возвращается к «Одиссее», погружаясь в красоты древнего мира.

В верхних покоях работал Гоголь. В его мыслях – только Россия, ее судьбы. Автор «Мертвых душ» снова взялся за Константина Федоровича Скудронжогло. Но не рождается из-под пера живой, во плоти и крови, образцовый и добродетельный помещик, даром что произносит Скудронжогло одну речь за другой. Поучает он и заезжего кулака-пройдоху. Он, кулак, подъезжает к помещикам в самый срок уплаты в ломбард. А Константину Федоровичу что деньги? Ему в ломбард процентов не платить. Он как объявил цену на хлеб, так и будет на ней стоять. И кулак-покупщик, припертый к стене, покорно отсчитывает Скудронжогло засаленные ассигнации. Эх, глянуть бы на такую картину другим помещикам!

А Константин Федорович уже рассказывает о своих фабриках:

– Кто их заводил? Сами завелись: накопилось шерсти, сбыть некуда – я и начал ткать сукна, да сукна толстые, простые; по дешевой цене их тут же на рынках у меня разбирают. – И дальше продолжал мудрый хозяин: – Рыбью шелуху, например, сбрасывали на мой берег шесть лет сряду; ну, куда ее девать? Я начал из нее варить клей, да сорок тысяч и взял. У меня все так…

Сомнителен, конечно, сорокатысячный доход от рыбьей шелухи. А ничего более достоверного не смог подсказать своему герою Гоголь, хоть и изучал старательно полученные из России статистические сборники. По этим сборникам выходило, что помещики знают преимущественно одну проторенную дорогу – в ломбард для заклада и перезаклада имений.

Да и фабрики Константина Федоровича больше походили на богоугодные заведения, чем на те фабрики, которые ставили на Руси промышленники, алчущие барыша. Как устоит против них фабрикант-благодетель Скудронжогло? Совсем измучился с ним автор «Мертвых душ».

В это время до Гоголя дошла статья Белинского, в которой критик откровенно высказал свои мысли о «Риме», о «Портрете», а обратившись к «Мертвым душам» и вспоминая посулы Гоголя, писал:

«Кто знает, как еще раскроется содержание «Мертвых душ»… Нам обещают мужей и дев неслыханных, каких еще не было в мире».

Да, много обещано читателю – и ничего еще не сделано.

А Белинский твердит: непосредственность творчества Гоголя имеет свои границы, даже иногда изменяет ему, особенно там, где поэт сталкивается с мыслителем, где дело преимущественно касается идей. И пошел писать об этих идеях: они-де требуют эрудиции, интеллектуального развития, основанного на быстро несущейся умственной жизни современного мира. Одним словом, нужен Виссариону Белинскому все тот же вихорь нового общества!

Глава шестая

Счастливым для автора «Мертвых душ» был тот день, когда перед ним, после многих обдумываний, возник как живой полковник Кошкарев. Полковник Кошкарев хозяйствует в том же Тремалаханском уезде той же Тьфуславльской губернии, куда заехал Павел Иванович Чичиков.

В имении полковника Кошкарева были: и главная счетная экспедиция, и комитет сельских школ, и депо земледельческих орудий, и школа нормального просвещения поселян. Была еще комиссия построения, и комиссия прошений, и комитет сельских дел. Черт знает, чего только не было в этой бестолковщине!

Много хлопот предстояло помещику, хотя знал он вернейшее средство, чтобы всему помочь:

– Одеть всех до одного, как ходят в Германии. Ничего больше, как только это, и ручаюсь, что все пойдет как по маслу: науки возвысятся, торговля подымется, золотой век настанет в России!

Полковник Кошкарев обнаружил ту страсть к единообразию, к которой искони тяготело высшее правительство России. А комиссии, комитеты и экспедиции, заведенные в имении Кошкарева, были подозрительно похожи на столичные и губернские учреждения, призванные опекать и понуждать нерадивых россиян.

Когда к Кошкареву заехал Павел Иванович Чичиков и замолвил словечко насчет покупки мертвых душ, Гоголь почувствовал минуты истинного вдохновения. Теперь не было ему нужды ни в статистических сборниках, ни в реестрах сенатских дел. Он снова видел Русь из своего прекрасного далека. По поводу предложения Чичикова пошли писать у Кошкарева комиссии и комитеты. А чтобы не было скучно Чичикову ожидать решения, хозяин предложил гостю заглянуть любопытства ради в библиотеку.

В библиотеке были книги по всем частям. В особом шкафу находились книги по искусству с нескромными мифологическими картинками, которые нравятся холостякам средних лет и старичкам, изощрившим вкус на балетах.

Не зря, однако, завел сюда Чичикова автор «Мертвых душ». Намерение Гоголя обнаружилось вполне, когда Павел Иванович открыл шкаф, где были собраны книги по философии. В библиотеке у Кошкарева нашлись целых шесть томов под названием «Предуготовительное вступление к теории мышления в их общности, совокупности и в применении к уразумению органических начал общества обоюдного раздвоения». Чичикову такая премудрость совсем ни к чему, но точит и точит свое язвительное перо автор «Мертвых душ». Стал описывать трактат по страницам – на каждой странице кружатся в унылом хороводе суконные слова: проявление, абстракт, замкнутость и сомкнутость…

Долго припоминал Николай Васильевич, какие бы вставить еще колючие словечки, а впрочем, и так хватит вам, господа новейшие философы! Гоголь крепко помнил недавно читанную статью Белинского. К нему и обратил речь:

– Пишете вы, досточтимый Виссарион Григорьевич, об идеях быстро несущейся умственной жизни современного мира, а философские трактаты ваши находят себе могилу в книжных шкафах какого-нибудь маньяка. Только и всего!..

Павел Иванович Чичиков все еще ожидал у Кошкарева решения по своей просьбе. Наконец Кошкарев явился и заставил Чичикова выслушать длиннющую бумагу; бумага была писана до того витиевато, что, будучи докой в канцелярском крючкотворстве, Павел Иванович едва мог уразуметь ее смысл. Смысл же заключался в том, что коллежскому советнику и кавалеру Павлу Ивановичу Чичикову на основании всей совокупности соображений было отказано в его просьбе.

– Так зачем же вы мне этого не объявили прежде? – спросил с сердцем Павел Иванович.

– В том и выгода бумажного производства, – отвечал полковник Кошкарев, – что теперь все, как на ладони, оказалось ясно.

«Дурак ты, глупая скотина!» – думал Чичиков и повел себя без всякой учтивости, наподобие того, как обошелся в свое время с Настасьей Петровной Коробочкой. Гневался он недаром: у Кошкарева не удалось даже покормить лошадей. О корме лошадям надо было подавать письменную просьбу, а резолюция – выдать овса – вышла бы только на другой день.