В прятки с отчаянием (СИ) - "AnnysJuly"

Гилмор хмурится аж целых пять минут, и все равно потакает всем моим прихотям. Впрочем, их совсем немного. «Чикаго-сити» славится своим развлекательным комплексом, набитым разными лавчонками, пабами, сувенирными магазинчиками, аттракционами и игровыми автоматами, но самое главное, это, конечно, кинотеатр под открытым небом. Большая площадка с голоэкраном, обнесенная вокруг рядами из остовов старых машин, переделанных в отдельные кабинки для парочек. Только у бесстрашных есть свои vip-места, на соседних крышах, откуда открывается шикарнейший вид и на город, и на огромный экран.

Пару проигранных с разгромным счетом партий в хоккей, небольшая порция некрепкой бурды в пабе и, хрен знает сколько времени спустя, гогочущие, с сияющими глазами, почти счастливые, мы забираемся наверх по железной лестнице. Из здоровенных динамиков уже льются звуки фильма. Деревянные ящики, вместо сидений здесь достаточно широкие, чтобы можно было уместиться вдвоем. Он подвигается ближе, обнимает за талию, кладет подбородок на мое плечо. Касается губами шеи и смотрит, опустив ресницы, покусывая губы. И снова меня сковывает неловкость.

— Люси, малышка, я так скучал по тебе, — томный шепот, а я, отвернувшись, изо всех сил делаю вид, что очень заинтересована происходящими на экране действиями. Хотя спроси меня кто потом, о чем был фильм — ни за что не отвечу. — Хотя бы поцеловать можно? — я сглатываю ком в горле, слабо улыбнувшись. Он вздыхает. — Ты же знаешь, что мне, кроме тебя, никто не нужен, — рука разгуливает по моей талии, притискивая к себе, голос у него плутоватый, и во мне непроизвольно вспыхивает какой-то протест против происходящего. Может, я совсем сошла с ума от своих терзаний и неспособности определиться? Раньше мне казалось нормальным, что мужчины Бесстрашия воспринимают своих женщин, подобно собственности, но почему-то сейчас так вдруг отчетливо показалось, что это больше похоже на метку, словно на скотине клейменной, а робкое и ненавязчивое прикосновение губ к ладони, ничего не требующее взамен, намного трогательнее и искреннее. Даже бережнее, что ли…

Сердце в груди обмирает, но не от желания, скорее от растерянности, потому что его лицо с блестящими глазами, следящими за реакцией на прикосновение рук, гуляющих по спине и сильно сжимающие бедра, будто желая подчинить, оно так близко и, кажется, мне сейчас слишком самодовольным. Джай не спрашивает, хочу ли я этого, не предоставляя выбора своей настойчивостью, а без промедления прихватывает мои губы своими, властно, напористо сминая, втягивая и слегка прикусывая. Прикосновения его теплые, влажные, с нотками нежности, как и раньше, но это совершенно другая нежность, с помощью которой он просто берет желаемое, требуя отклика на ласку, покоряя. Настырность смешанная с наслаждением. И мне это нравилось.

Раньше нравилось, пока… Пока что? Пока я не узнала, что может быть по-другому? Пока не ощутила полностью, что легкие касания губ могут не только откровенно забирать, но и дарить обескураживающую мягкость, томительно впитывая в себя каждое мгновение, пробуя так осторожно, почти отчаянно, внимательно… И вот теперь при одной только мысли о том, что я четко осознаю ту тонкую грань, за которой начинается призрачное ощущение использования, сознание замирало от слепой паники, как будто меня пытаются принудить к тому, отчего противится все мое существо. Или я так отвыкла от Джая?

— Джай, не надо, стой, — я упираюсь ладонями в раскаченную грудь мужчины, отстраняясь и разрывая поцелуй.

— Люс, что-то случилось? — тихо спрашивает он, накрывая своей рукой, когда я прижимаюсь лбом в крепкое, родное плечо, пряча глаза.

Внутри меня заворочалась горечь и чувство неправильности происходящего, потому что мне показалось, что это не те прикосновения, которые я так желала. И губы не те, и вкус их, и руки, блуждающие все откровеннее, старающиеся пробраться под одежду. И мужчина не тот. Не он… Да что же это со мной? Разве я его не… люблю? Нам с Джаем комфортно вместе. Удобно, просто и плевать, что порой он выбешивает до невозможности. Я знаю, что от него можно ждать и без чтения мыслеформ, в какую сторону взбрыкнет его характер и даже обидные вещи — они все уже предсказуемые и понятные.

— Ничего, а почему ты спрашиваешь? — пальцы перебирают мои волосы, но Гилмор смотрит подозрительно, словно понял мои мысли и сомнения. Конечно, понял и не скрывает своего негодования. Даже подозревает, что все дело в Ризе. И ведь прав на самом деле, ой как прав.

— Ты отворачиваешься и как-то… все не так... Ты так сильно обиделась из-за своего чужака? — с досадой интересуется Гилмор, на удивление, не предпринимая никаких попыток настоять, довольствуясь вполне невинными объятиями, просто гладя ладонью по спине. А я не могу понять, что происходит со мной. Он мне дорог, я точно знаю, и просто обнимать вот так его мне нравится, и укладываться щекой на широкую грудь, слушая дыхание и считая такты сердца. Но вот нахальство его…

От осознания собственной глупости и того, что, наверное, не любовь это — обычная привязанность, симпатия, потому что он был первый и единственный, я чуть глухо не застонала. Хотелось спрятаться, исчезнуть, забиться в темный угол. Да и что у нас было — встречались, расстались… Ну переспали, ко взаимному удовольствию. Да, в какой-то степени он меня использует, впрочем, как и я его. Но нужны ли мне и дальше такие подобия отношений? Ведь с Ризом я почувствовала что-то новое, неизведанное, что раньше не чувствовала ни с кем.

Сердце раздирали одновременно стыд, боль, досада и отчаянье. Как быть теперь? Как? С чувствами своими, распиравшими душу, с воспоминаниями о другом мужчине, с пониманием, что забыть его не могу и также не могу быть с ним. Риз совершенно другой, особенный, не похожий ни на кого, потому и страшно ему довериться, вдруг он не тот, за кого себя выдает или кем я его для себя могу посчитать, ведь мужчина мне не открывается, и прочитать его я не могу. Вдруг я ошибаюсь, и все не так, как кажется на первый взгляд, и куда нас это ведет, не ясно. Всё непросто, с какой стороны ни посмотри. Но виновата я сама — запуталась по рукам и ногам в собственном клубке сомнений, да так прочно, что не могу отыскать концов. Хочется рубануть по этому узлу к чертовой матери, и все — будь что будет. Чувствую себя распоследней дурой… Похоже, это ощущение со мной теперь надолго…

— Да ну, причем тут это, нашел к чему привязаться… просто… все навалилось сразу, атаки, трупы эти и вообще… А давай не будем об этом? Хочется хоть на пару часов забыть о проблемах.

— Для этого мы сюда и пришли, — Джай прищурился и подцепив пальцами подбородок, поднял мое лицо к себе. — А я и пытаюсь сделать все, для того, чтобы отвлечь тебя от тяжелых мыслей, — он расплывается в лукавой улыбке, и я не могу не улыбаться ему в ответ. — Ну же, детка, поцелуй меня...

Он тянется ко мне, а я изо всех сил стараюсь выбросить из головы аромат леса, бодрящую свежесть речной воды на коже, терпкий запах травы и сильное мужское плечо, в которое мне так нравилось утыкаться во время ночной прохлады... Как теперь жить с этим дальше, как вернуться в обычную колею, если все это было! Были надежные руки, притягивающие меня к себе, мягкие губы, пленяющие и твердые, одновременно дарящие столько нежности, что перехватывало дыхание. Как забыть обволакивающее томное золото, ласково окутывающее, кружа голову. И как теперь заставить себя снова поверить, что губы целующие меня сейчас, родные и самые необходимые...

— Да что с тобой, Люс! — отстранившись, вспыхивает Джай. — Ты устала или просто не в настроении?

— Я, вообще-то, голодная, ясно? И, если я не ошибаюсь, ты обещал мне ужин!

— Сейчас всё будет, — с готовностью поднялся бесстрашный и расплылся в очаровательной улыбке, делающей симпатичное лицо еще более привлекательным, превращаясь в милого растрепу, забывающего порой о расческе и ножницах. Потер ладонью лоб. — Надеюсь, вкусы у тебя не изменились? Небось, что-то сладкое хочешь? — вот знает же, как облупленную. И чего это у меня изменилось, интересно, на что это он намекает, умник?