Спартак - Рафаэло Джованьоли

Проехав три часа, путешественник остановился, чтобы подкрепиться и дать отдых коню.

- Здравствуй, друг, - сказал он слуге хозяина станции, явившемуся принять от него лошадь. И прибавил, обращаясь к огромному, толстому, краснолицему мужчине, появившемуся в эту минуту в дверях дома:

- Пусть боги покровительствуют тебе и твоему семейству!

- Да будет тебе Меркурий охраной в твоем путешествии. Желаешь ли ты отдохнуть и подкрепиться после долгой дороги?.. Видно, что твой благородный и прекрасный апулиец пробежался изрядно.

- Он бежит уже шесть часов, - ответил путешественник. И вдруг прибавил:

- Тебе нравится мой апулиец? Не правда ли, он красив?

- Клянусь крыльями божественного Пегаса, я не видел никогда более прекрасного коня!

- Бедняга!.. Кто знает, до какого состояния он дойдет через месяц! сказал со вздохом путешественник, входя в дом хозяина станции.

Хозяин предложил ему сесть за один из столов, стоявших вдоль стен комнаты.

- Ты будешь что-нибудь есть?.. Почему твой конь бедный? Хочешь старого формийского вина? Оно поспорит с нектаром Юпитера. А как тебе нравится жареный бараний окорок?.. Барашек нежный и сладкий, как молоко, которым его кормила его мать?

Болтовня хозяина была прервана прибытием второго гостя. Это был высокий плотный человек лет сорока, с крепкими мускулами, с смуглым, безбородым лицом. По одежде его можно было принять за слугу или отпущенника, служившего у какой-нибудь благородной и богатой семьи.

- Да сопутствуют тебе боги, - сказал хозяин станции входившему путнику. Издалека ты приехал?.. Желаешь присесть и подкрепиться? Угодно тебе отведать жареный бараний бок? Барашка нежного, как трава, на которой паслась его мать? Ведь ты ехал долго и быстро?.. Должно быть, приехал издалека?.. Я смогу тебе дать старого формийского вина которое не побоится сравнения с нектаром, подаваемым к столу всевышнего Юпитера... Но садись же, ты ведь наверно очень устал.

Новый путник присел к столу, а хозяин, наконец ушел на кухню.

- Хвала Юпитеру всеблагому, великому освободителю, - сказал апулиец, - за то, что он избавил нас от невыносимой болтовни этой префики.

- Вот уж, действительно, надоедливый болтун, - ответил отпущенник.

На этом разговор между обоими проезжими прекратился. И в то время, как отпущенник, по-видимому, был всецело погружен в свои мысли, апулийский земледелец рассматривал его проницательными глазами, играя ножом, лежавшим на столе.

Тут вернулся хозяин, неся обещанного жареного барашка; оба принялись есть с большим аппетитом.

- Значит, - сказал апулиец после того, как он покончил с барашком, - тебе нравится моя лошадь, правда?

- Клянусь Геркулесом!.. Нравится ли?.. Конечно, нравится: это конь настоящей апулийской породы.., стройный.., резвый.., с приподнятыми слегка боками, с тонкими нервными ногами, с изящным изгибом шеи... Представьте себе, что...

- Ты дал бы мне взамен моего, одного из твоих двадцати?..

- Из сорока, гражданин, из сорока, так как моя станция лучшего, а не последнего разряда, а ты знаешь...

- Так не дашь ли ты одного из сорока, из ста, из тысячи лошадей, имеющихся у тебя в конюшнях? - закричал в порыве раздражения апулиец. - Пусть Эскулап пошлет тебе опухоль на язык!

- Ax! . Вот.., сказать тебе.., обменять знакомую мне лошадь.., на другую.., которая красива, да.., но которую я не знаю... - возразил с плохо скрытым смущением, почесывая за ухом, хозяин почтовой станции, - это меня не очень устроило бы.., так как ты должен узнать, что однажды, лет пять тому назад, со мной случилось как раз. -.

- Но я вовсе не желаю отдать тебе моего коня, я хочу оставить его в залог... Ты мне дашь одну из твоих лошадей, чтобы доехать до первой же станции, где я оставлю твою и возьму другую и так буду делать, пока доеду... Пока не приеду, куда мне нужно. На обратном пути я заберу своего Аякса... Так называется мой гнедой...

- О, о нем ничуть не беспокойся! Ты найдешь его толстым, лоснящимся, здоровым. Я знаю, как надо содержать лошадей... А ты, очевидно, очень спешишь и должен ехать далеко?.. Вероятно, в Беневентум?

- Может быть, - сказал, улыбаясь апулиец.

- Или, может быть, даже в Капую?

- Может быть!

- - И кто знает, кто знает, может быть, ты должен доехать до Рима?

- Может быть! И оба замолчали.

- Выпей-ка лучше из этой чаши дружбы, - сказал, улыбаясь, землевладелец, предлагая добряку свою чашу, наполненную вином.

- За твое счастливое путешествие и за твое благополучие, - сказал хозяин станции, выпил два-три глотка формийского вина, содержавшегося в чаше, и затем подал ее апулийцу. Последний не взял чашу и сказал:

- Теперь предложи ее тому путешественнику, да выпей сначала и за его здоровье.

И, обращаясь к отпущеннику, добавил:

- Мне кажется, что ты отпущенник?

- Верно! - почтительно ответил путешественник геркулесовского телосложения. - Отпущенник семейства Манлия Империоза.

- Знаменитый и древний род! - заметил хозяин станции.

- Я еду в Рим рассказать Титу Манлию об убытках, причиненных его вилле возле Брундизиума приходом восставших гладиаторов.

- А!., гладиаторы! - сказал вполголоса хозяин станции с недовольной дрожью. - Не говорите о них.., ради Юпитера Статора. Я еще не забыл, какого они нагнали на меня страху два месяца тому назад, когда прошли здесь, направляясь в Брундизиум.

- Да будут они прокляты со своим подлым вождем! - воскликнул пылко апулиец, ударив кулаком по столу. Затем спросил у хозяина:

- И они причинили тебе много убытку?..

- По правде говоря, не очень . И, если хочешь знать.., они отнеслись с уважением ко мне и моей семье... Они взяли у меня сорок лошадей , но заплатили за них прекрасными золотыми монетами... Надо было видеть, как они проходили здесь!.. Какое огромное войско!.. Ему конца не было!.. И какие стройные легионы!.. Если бы не было позорно сравнивать наших славных солдат с этими разбойниками, я бы сказал, что их легионы ничем не отличались от наших...

- Скажи уже прямо, - прервал его отпущенник, - что Спартак - великий полководец и что он сумел шестьдесят тысяч рабов и гладиаторов превратить в армию из шестидесяти тысяч храбрых и дисциплинированных солдат.

- Ax!.. Клянусь римскими богами Согласия!.. - сказал с изумлением и негодованием апулийский земледелец, обращаясь к отпущеннику. - Как?.. Гнусный гладиатор пришел разграбить виллу твоего господина и благодетеля, а ты, негодяй, осмеливаешься защищать его поступки и восхвалять его доблесть?..

- Во имя всевышнего Юпитера, не думай этого!.. - сказал смиренно и почтительно отпущенник. - Я вовсе не так сказал!.. А кроме того, знай, что гладиаторы вовсе не грабили виллу моего господина...

- Почему же тогда ты только что сказал, что едешь в Рим сообщить Титу Манлию Империозу о серьезных убытках, причиненных его вилле гладиаторами этой области?

- Но убытки, на которые я намекал, не причинены ни дворцу, ни имению моего господина... Я хотел только передать ему о бегстве пятидесяти четырех из шестидесяти рабов, находившихся на вилле. По-твоему, что же, это малый убыток? Кто теперь будет работать, пахать, сеять, кто будет подрезать виноградники, кто соберет урожай в имении моего господина?..

- В Эреб Спартака и гладиаторов! - сказал свирепым и презрительным тоном земледелец. - Выпьем за их уничтожение и за наше процветание!

Когда апулиец, заплатив по счету, поднялся, чтобы пойти в конюшни выбрать лошадь, его остановил хозяин.

- Подожди минутку, дорогой гражданин, - пусть никогда не скажут, что хороший человек побывал на станции Азеллиона, не унеся с собой таблички гостеприимства.

И он вышел из комнаты, в которой остались земледелец и отпущенник. Последний сказал:

- Как видно, хороший человек.

- Несомненно.

Вскоре вернулся Азеллион с деревянной дощечкой, на которой было написано его имя, и, разломав ее посередине, дал апулийцу половинку, на которой от подписи оставалось "...лион", говоря ему:

- Эта половина дощечки поможет тебе приобрести расположение хозяев других почтовых станций; показывай ее им и будь уверен, что они тебе сразу дадут лучшую из своих лошадей, как они всегда поступали со всеми, получавшими от меня половинку дощечки гостеприимства. Я кстати вспоминаю, как однажды проездом, лет семь тому назад, Корнелий Хризогон, отпущенник славного Суллы...

- От всей души благодарю тебя, - сказал апулиец, прерывая Азеллиона, - за твою любезность. Знай, что несмотря на твою несносную болтливость. Порций Мутилий, гражданин Гнатии, будет всегда помнить о твоей доброте и сохранит к тебе искреннюю дружбу.

В этот момент прибыл еще один проезжий, который, судя по одежде, очевидно, был слугой; он повел свою лошадь в конюшню, где Порций Мутилий смотрел, как конюх седлает выбранного им коня.

Поздоровавшись обычным "salvete" с Порцием и Азеллионом, он поставил свою лошадь в одно из стойл, на которые была разделена конюшня.

Отпущенник Манлия Империоза также зашел в конюшню посмотреть свою лошадь. Незаметно для Порция Мугллия и Азеллиона он обменялся быстрым взглядом с только что прибывшим слугой.