Княгиня - Петер Пранге

— Ваше святейшество!

Едва офицер папской гвардии успел распахнуть двери, как Бернини почтительно преклонил колени, готовясь припасть устами к туфле новоиспеченного понтифика, — его щедрый покровитель и заказчик отныне перешел в иной и могущественный статус наместника Божьего на земле. Уже собравшись подняться, Лоренцо невольно вздрогнул: в двух шагах от трона понтифика красовался роскошный гроб из полированного благородного дерева с откинутой крышкой, обитый изнутри белоснежным атласом.

— Вижу, тебя приводит в смущение это зрелище, кавальере? — спросил Александр, едва заметно улыбнувшись. — Тебя, кто столь остроумно лишил фигуру Смерти на надгробье Урбана ее главного козыря — ужаса?

— Должен признаться, ваше святейшество, никак не ожидал увидеть напоминание о смерти здесь, тем более в такой день.

— Именно здесь и именно в такой день оно как нельзя более уместно, — ответил Александр. — Первое, о чем я распорядился, — доставить сюда этот гроб. Пусть себе стоит как напоминание о скоротечности жизни нашей. А между тем нам столько еще предстоит сделать ради исполнения завещанного нам Господом. Поэтому, — продолжил он, тут же сменив возвышенный тон на деловой, — мы не намерены тратить драгоценное время на разные разности, а перейдем непосредственно к сути дела. В мою бытность кардиналом ты получал от меня заказы, которые затем служили во славу моей фамилии. Теперь мы намерены дать тебе поручение, которое послужит во славу всей христианской церкви, — задача, величайшая по значимости и огромной трудности, самая трудная из всех, которые знавал Рим. Полагаю, ты догадываешься, о чем идет речь.

— Вероятно, ваше святейшество имеет в виду, — осторожно высказал догадку Лоренцо, — завершение базилики Латерана? Епископальной церкви вашего святейшества?

— Мы имеем в виду перестройку площади перед собором Святого Петра, — наставительно произнес папа. — Перед собором должна раскинуться удивительная по красоте и величию площадь, невиданная в мире, которой суждено будет стать достойным преддверием величайшего христианского храма мира, монументом величия папы и главной достопримечательностью Рима.

Лоренцо чувствовал, как его охватывает радостное волнение и вместе с тем замешательство. С тех пор как были снесены колокольни, базилика уподобилась туловищу, торчавшему из груды развалин — остатков прежнего собора Святого Петра. Фасад, созданный Мадерной и рассчитанный как раз на то, что высокие башни ограничат его, ныне этих башен лишился и, судя по всему, надолго — после угрозы обрушения никто более не отваживался ни на какие надстройки из опасений перегрузить непрочный фундамент. Нынешнее поручение папы Александра открывало возможность не только, обойдясь без башен, вернуть былую степенность фасаду Мадерны, величием заглушавшему даже огромный импозантный купол, но и извлечь пользу из их отсутствия, придав площади совершенно иной вид. Насколько же дерзким был этот замысел! И какую титаническую работу предполагал!

— Я восхищен замыслом вашего святейшества, — помедлив, чтобы скрыть замешательство первых секунд, ответил Лоренцо. — Широкие улицы и просторные площади не только удобны для горожан, но и привлекают гостей из разных стран.

— Нам известно твое умение сразу же вникать в суть, кавальере.

— Для расширения площади в соответствии с замыслом вашего святейшества потребуется спрямить прилежащие улицы и снести очень много мелких, старых построек — величественным зданиям необходимо много места для обозрения…

— Совершенно верно, — во второй раз перебил его Александр, — именно поэтому тебе будет предоставлена неограниченная свобода действий. Сноси все, что сочтешь необходимым, чтобы в полной мере развернуть дарованный тебе Богом талант.

Поглаживая бородку, папа поглядывал на Бернини глубоко посаженными темными глазами, горевшими от волнения. Его орлиный нос, казалось, еще больше заострился.

— Может, у тебя уже родилась идея на сей счет, кавальере?

Лоренцо не торопился с ответом. Что себе думает этот папа? Послушать его, так у тебя в голове должен быть некий механизм для производства идей и замыслов? Тем более что предложенный Александром план отличался небывалым размахом. Необходимо время, чтобы все как следует обдумать и рассчитать. Уповая на то, что Александр не заметил его смущения, Лоренцо решил испросить у его святейшества неделю-две на обдумывание.

— С милостивого разрешения вашего святейшества… — начал он и тут же умолк на полуслове.

Вот оно, озарение!

Раскрыв от удивления рот, он уставился на Александра. Понтифик возвышался над ним на троне подобно монументу — величественно спадающие складки мантии, гордо возлегавшие на подлокотниках холеные руки, будто стремившиеся объять весь просторный зал для аудиенций… И тут Лоренцо понял: этот человек и есть олицетворение истинной католической веры и святой римской церкви, они воплощались в нем!

Не раздумывая более над смыслом того, что сейчас скажет, Лоренцо заговорил:

— Я вижу в вас, ваше святейшество, воплощение святой церкви. Тиара на голове вашей — это купол, ширина ваших плеч — фасад, руки — аркады, расходящиеся от центра ноги можно сравнить с устремляющимися к площади улицами. Да-да, ваше святейшество, — добавил он, внезапно осознав всю логичность и завершенность своей концепции, — так, и только так я представляю себе новую площадь.

Брови Александра удивленно взлетели кверху.

— По-твоему, церковь наша — фигура человека?

— Да, ваше святейшество, — ответил Лоренцо, гордо вскинув голову. Теперь он уже ни на минуту не сомневался, что избранный им замысел верен до конца. — Символ Богочеловека и одновременно величественный символ Его наместника на земле.

— Вижу, мы сделали верный выбор, назначив тебя для выполнения этой задачи, — благосклонно кивнул Александр, протягивая Бернини руку, будто собираясь благословить зодчего. — Милостью нашей ты назначаешься архитектором Апостольской палаты с жалованьем в двести шестьдесят скуди. А теперь ступай и принимайся за работу. Я с нетерпением буду ждать, когда ты явишься ко мне с планами — не только в голове, но и на чертежах.

Шагнув вперед, Лоренцо склонился, чтобы почтительно припасть к руке понтифика, и стоило его устам прикоснуться к перстню папы, как он ощутил снизошедшее на него волной благостное удовлетворение. Придворный архитектор папы — такого титула за все эти годы Лоренцо Бернини не удостаивался. Иннокентий не даровал бы ему этого титула, затянись его понтификат и на сотню лет. Теперь один-единственный вопрос не давал покоя Лоренцо.

— Ты желаешь что-то спросить?

Замешательство Бернини, похоже, не укрылось от Александра.

— Да, ваше святейшество, — ответил Лоренцо. — И вот о чем: донна Олимпия — она и на период вашего понтификата будет надзирать за ходом всех строительных работ в Ватикане?

3

— Я требую встречи с папой!

— Сожалею, ваше высочество, но их святейшество предаются размышлениям.

— Как, опять? — переспросила донна Олимпия, кипя от бешенства. — Он предавался размышлениям вчера, позавчера — всю эту неделю он только и знал, что размышлял! Если его святейшество и далее продолжит в том же духе, то, не ровен час, небеса призовут его к себе гораздо скорее, чем он рассчитывает.

Да, папа Александр оказался не только знатоком и тонким ценителем архитектуры и искусства, он ко всему иному и прочему был человеком глубоко и по-настоящему верующим, отличался чистотой и строгостью нравов. Поэтому римляне вздохнули с облегчением, узнав о его избрании папой. Издавна кардинал Киджи, человек с гордой осанкой, аккуратно подстриженной черной бородой и живыми, проницательными темными глазами, своей порядочностью завоевал расположение римлян и, оказавшись у кормила верховной власти, не собирался разочаровывать сограждан. Теперь, когда над Римом воцарился его фамильный герб — звезда над холмом, — он сделает все для укрепления пошатнувшегося авторитета власти. Без оглядки на даруемые сословной принадлежностью привилегии он принялся быстро избавляться от ставленников своего предшественника, и длинный список их, ко всеобщему удовлетворению, возглавила донна Олимпия.

Три дня спустя после погребения папы Иннокентия — расходы на похороны в конце концов взял на себя настоятель собора Святого Петра — невестка почившего в бозе папы, а также все его ближайшие родственники получили извещения с печатью Рота Романа — высшего суда Ватикана. Скупым канцелярским языком их ставили в известность о том, что начато расследование их деятельности в период понтификата Иннокентия. Далее перечислялись восемь пунктов, по которым им предъявлялось обвинение в совершении тяжких преступлений: от клятвопреступлений до мздоимства и незаконного использования государственной казны. С тех пор донна Олимпия и повадилась по утрам в Ватикан испрашивать аудиенции у папы. Тщетно — камергер Александра, лакей, которого ей еще совсем недавно ничего не стоило стереть в порошок, нынче взирал на нее с высокомерием дворцового повара, у которого нищенка пытается выклянчить остатки вчерашнего супа. И донна Олимпия была вынуждена собрать в кулак все свое мужество и самообладание, чтобы не наградить его пощечиной.