Наш общий друг. Часть 2 - Чарльз Диккенс

— Теперь вы смѣете, — отвѣтила Белла съ такимъ взглядомъ и съ такою улыбкой, какъ будто отмѣтила послѣднее слово курсивомъ, поставивъ подъ нимъ, вмѣсто точекъ, ямочки, появившіяся у нея на щекахъ. — Ну, что же вы хотѣли сказать?

— Вы помните, навѣрно, что Лиззи въ своемъ коротенькомъ письмѣ къ мистрисъ Боффинъ, — коротенькомъ, но очень обстоятельномъ письмѣ,- ставила непремѣннымъ условіемъ, чтобы ея имя и мѣсто жительства остались тайной между нами.

Белла кивнула головой.

— Теперь мнѣ надо узнать, зачѣмъ она поставила такое условіе. Мистеръ Боффинъ поручилъ мнѣ — да мнѣ и самому очень хочется — разузнать, не оставило ли по себѣ слѣдовъ ложное обвиненіе, которое взвели было на ея отца, не лежитъ ли оно на ней пятномъ и теперь. Я хочу сказать: не ставитъ ли оно ее въ невыгодное положеніе по отношенію къ кому-нибудь, хотя бы, напримѣръ, къ себѣ самой.

— Да, да, понимаю, — проговорила задумчиво Белла. — Хорошо, что вы объ этомъ подумали. Это очень внимательно съ вашей стороны.

— Вы, можетъ быть, не замѣтили, миссъ Вильферъ, что она заинтересована вами не меньше, чѣмъ вы ею. Насколько вы очарованы ея красо… ея наружностью и обращеніемъ, настолько же и она очарована вами.

— Конечно, я этого не замѣтила, — сказала Белла, подчеркивая отрицаніе новой ямочкой на лѣвой щекѣ,- а если бы замѣтила, то не похвалила бы ее за…

Секретарь приподнялъ руку съ улыбкой, такъ ясно говорившей: «только не за дурной вкусъ», что личико Беллы залилось яркимъ румянцемъ стыда передъ ея кокетливой выходкой, которую онъ остановилъ.

— Такъ вотъ, — заговорилъ онъ опять, — было бы хорошо, если бы вы побесѣдовали съ нею съ глазу на глазъ теперь же, пока мы здѣсь. Я увѣренъ, что вы сразу завоюете ея довѣріе. Само собою разумѣется, никто не будетъ васъ просить измѣнить этому довѣрію. Само собою разумѣется, вы не измѣните ему, если бъ даже васъ объ этомъ и просили. Но если вы не откажетесь разспросить ее, какъ отразилась на ней эта непріятная исторія съ ея отцомъ и выяснить для насъ только этотъ вопросъ, вы сдѣлаете это гораздо лучше меня и всякаго другого. Мистеръ Боффинъ очень волнуется по этому поводу. Я въ этомъ тоже заинтересованъ… по особой причинѣ,- добавилъ онъ черезъ секунду.

— Я рада быть хоть чѣмъ-нибудь полезной, мистеръ Роксмитъ, — сказала Белла. — Послѣ невеселыхъ впечатлѣній нынѣшняго дня я чувствую себя достаточно безполезнымъ существомъ въ этомъ мірѣ.

— Не говорите этого, — перебилъ ее секретарь.

— Но я думаю это, — сказала Белла, упрямо приподнявъ брови.

— Не безполезенъ въ мірѣ тотъ, кто облегчилъ его бремя хоть кому-нибудь изъ присныхъ своихъ, — возразилъ секретарь.

— Да я то никому его не облегчаю, мистеръ Роксмитъ, могу васъ увѣрить, — проговорила Белла, почти плача.

— А вашему отцу?

— Милый, добрый, самоотверженный, всегда и всѣмъ довольный папа!.. Да, правда, онъ такъ думаетъ.

— Довольно и того, что онъ думаетъ такъ, — сказалъ секретарь. — Простите, что я васъ прервалъ, но я не могу слышать, когда вы унижаете себя.

«Зато вы унизили меня, сэръ, — былъ такой случай, — и надѣюсь, остались довольны послѣдствіями», подумала Белла, надувъ губки. Ничего подобнаго она, однако, не сказала, а сказала кое-что совершенно иное:

— Мистеръ Роксмитъ, мы такъ давно не говорили между собой просто и искренно, что я теперь затрудняюсь заговорить съ вами еще объ одномъ предметѣ… о мистерѣ Боффинѣ. Вы знаете, какъ я ему благодарна за все. Вы знаете, что я привязана къ нему крѣпкими узами его собственнаго великодушія и глубоко уважаю его. Вы знаете все это.

— Конечно знаю, какъ знаю и то, что вы его любимица.

— Вотъ оттого-то мнѣ и трудно говорить о немъ, — сказала Белла. — Но… я хотѣла только спросить: хорошо ли онъ обращается съ вами?

— Вы сами видѣли, какъ онъ со мной обращается, — отвѣтилъ секретарь покорнымъ тономъ, но съ достоинствомъ.

— Да, и мнѣ больно это видѣть, — сказала Белла очень энергично.

Секретарь взглянулъ на нее такимъ сіяющимъ взглядомъ, что, если бъ онъ разсыпался передъ ней въ благодарностяхъ, то и тогда не выразилъ бы всего того, что сказалъ его взглядъ.

— Мнѣ больно это видѣть, — повторила Белла, — и изъ-за этого я часто чувствую себя несчастной. Потому что мнѣ невыносимо, чтобъ могли подумать, что я это одобряю или хотя бы косвенно участвую въ этомъ. И потому еще, что я не хочу, не хочу… а между тѣмъ я вынуждена признать, что богатство портитъ мистера Боффина.

— Миссъ Вильферъ, — заговорилъ секретарь съ просвѣтлѣвшимъ лицомъ, — если бъ только вы могли знать, какъ радостно мнѣ видѣть, что богатство не испортило васъ, вы поняли бы, что эта радость съ лихвой вознаграждаетъ меня за всякое оскорбленіе съ чьей бы то ни было стороны.

— Ахъ, не говорите обо мнѣ! — нетерпѣливо перебила его Белла, хлопнувъ себя перчаткой по рукѣ. — Вы не такъ хорошо меня знаете, какъ…

— Какъ вы сами себя? — договорилъ онъ, видя, что она замолчала. — Да полно, знаете ли вы себя?

— Я достаточно себя знаю и, признаюсь, не извлекаю большой пользы отъ такого знакомства, — сказала Белла съ очаровательно-смиреннымъ видомъ человѣка, отчаявшагося въ своемъ исправленіи и махнувшаго на себя рукой. — Но мистеръ Боффинъ…

— Что обращеніе со мною мистера Боффина и вообще его отношеніе ко мнѣ измѣнилось, — этого нельзя не признать, — замѣтилъ секретарь. — Перемѣна такъ рѣзка, что невозможно ее отрицать.

— Неужели вы еще склонны отрицать, мистеръ Роксмитъ? — спросила Белла съ удивленнымъ взглядомъ.

— Я бы желалъ — да и какъ же иначе? — ради себя самого я бы желалъ имѣть возможность отрицать.

— Да, правда, вамъ должно быть это очень тяжело и… Обѣщайте мнѣ, мистеръ Роксмитъ, что вы не обидитесь тѣмъ, что я собираюсь сказать.

— Обѣщаю отъ всего сердца.

— Это должно, мнѣ кажется, — продолжала она, запинаясь, — это должно подчасъ унижать васъ въ собственныхъ вашихъ глазахъ.

Соглашаясь съ ней движеніемъ головы, но ничуть не подтверждая этого ни выраженіемъ лица, ни вообще всѣмъ своимъ видомъ, онъ отвѣчалъ:

— Я имѣю очень вѣскія причины, миссъ Вильферъ, мириться съ непріятными сторонами моего положенія въ домѣ, гдѣ мы съ вами живемъ. Повѣрьте, побужденія мои въ этомъ случаѣ несовсѣмъ своекорыстны, хотя роковое сцѣпленіе обстоятельствъ и отняло у меня принадлежавшее мнѣ по праву мѣсто въ жизни. Если вы, въ своемъ миломъ и добромъ участіи ко мнѣ, хотѣли пробудить мою гордость, то у меня, съ своей стороны, есть другія соображенія — вы ихъ не можете знать, — и они то заставляютъ меня молчать и терпѣть.

— Мнѣ кажется, я замѣтила, мистеръ Роксмитъ, — проговорила Белла, глядя на него съ удивленіемъ и какъ будто стараясь его разгадать, — мнѣ кажется, что вы себя сдерживаете, что вы принуждаете себя разыгрывать пассивную роль.

— Вы правы. Я сдерживаю себя и принуждаю себя разыгрывать роль. Я это дѣлаю не изъ трусости. У меня есть опредѣленная цѣль.

— Хорошая, надѣюсь?

— Надѣюсь, что да, — отвѣчалъ онъ, взглянувъ ей прямо въ глаза.

— Минутами мнѣ казалось, — продолжала она, отводя въ сторону свой взглядъ, — что больше всего васъ заставляетъ такъ дѣйствовать ваше глубокое уваженіе къ мистрисъ Боффинъ.

— Вы опять таки правы. Безспорно такъ. Для нея я все готовъ сдѣлать, все вынести. Не могу выразить словами, какъ высоко я цѣню эту милую, добрую женщину.

— Я тоже… Могу я спросить васъ еще объ одномъ?

— О чемъ хотите.

— Вы замѣчаете, конечно, какъ она страдаетъ всякій разъ, когда проявится чѣмъ-нибудь происходящая въ мистерѣ Боффинѣ перемѣна?

— Я вижу это каждый день, какъ видите и вы, и мнѣ очень больно, что я причиняю ей горе.

— Причиняете ей горе? — переспросила Белла, торопливо подхвативъ его выраженіе и удивленно приподнявъ брови.

— Да, вѣдь я обыкновенно бываю невольной причиной ея страданій.

— Не говоритъ ли она и вамъ иногда, какъ часто говоритъ это мнѣ, что несмотря ни на что онъ лучшій и добрѣйшій изъ людей?

— Я часто слышу, какъ она, въ своей чистой, самоотверженной преданности ему, говоритъ это вамъ, но не могу сказать, чтобъ она когда-нибудь говорила это мнѣ,- отвѣчалъ секретарь и снова пристально взглянулъ на нее.

Она встрѣтила на мгновеніе его твердый взглядъ тревожнымъ, вдумчивымъ взглядомъ, затѣмъ покачала своею хорошенькой головкой съ видомъ философа (самой лучшей школы, конечно), морализирующаго о жизни вообще, и тихонько вздохнула, какъ будто признавая этимъ вздохомъ всю непригодность существующаго порядка вещей, какъ передъ тѣмъ она признала собственную свою непригодность.

Тѣмъ не менѣе прогулка ихъ вышла очень пріятной. Деревья стояли безъ листьевъ, рѣка не красовалась водяными лиліями, но небо блистало яркой лазурью. Вода отражала лазурь, а по поверхности рѣки струился ласковый вѣтерокъ, покрывая ее легкой рябью. Человѣческими руками, кажется, еще не было сдѣлано такого волшебнаго зеркала, которое, воспроизводя всѣ образы, когда-либо отразившіеся въ немъ, не показало бы намъ какой-нибудь картины горя или бѣдствія. Но ясное, огромное зеркало рѣки могло бы, казалось, воспроизвести все, что оно отражало между своими тихими берегами, и мы не увидѣли бы ничего, кромѣ самыхъ мирныхъ, пасторальныхъ, радостныхъ сценъ.