Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Евгения Марлитт

Принцесса Елена была красивее покойницы, но у нее были те же большие, неприятно блестящие глаза, которыми ребенок сейчас пристально смотрел в лесную чащу. Девочка лежала в белых подушках, ее тоненькие пальчики нервно теребили голубое атласное одеяло. Рядом с коляской сидела старая няня, которая вязала и оживленно рассказывала что-то малютке.

Пол задрожал от шума подъехавшего экипажа, и в комнату вошла Беата, одетая для прогулки. Она взяла корзиночку с земляникой и повесила ее на руку Клодины.

– Для маленькой Эльзы, – сказала она, покраснев.

Беата убрала сахар и пирог, и подруги вышли. На дворе стояла коляска с откинутым верхом. На козлах сидел барон Лотарь.

– Вперед, дорогая! – позвала Беата, увидев, что Клодина остановилась на ступеньках, не решаясь принять такую любезность от Нейгауза. – Эти красивые животные, – сказала она, указывая на прекрасных, нетерпеливо дергающих поводья лошадей, – бегут, как кони самого солнца[13]!

Коляска быстро покатила между липами. Барон управлял горячими лошадьми без труда, как бы шутя. Он смотрел на поля и плодовые деревья, росшие вдоль дороги, но ни разу не оглянулся на сидевших сзади женщин.

Перед отъездом он взглянул в лицо Клодины и заметил ее нерешительность и отчужденность. Она знала это, потому что встретила его полный насмешки взор, от которого кровь бросилась ей в лицо. И все же волей-неволей «Монтекки» и «Капулетти» должны были ехать вместе в красивой элегантной коляске, которая казалась кусочком придворного блеска, оказавшимся вдруг в Полипентале.

Купаясь в лесных и полевых ароматах, в ярком солнечном свете расстилалась перед ними красивая, полная жизни равнина, по которой весело бежала стекавшая с гор речка, то блестя на солнце, то тихо пробираясь сквозь густую тень прибрежных ракит. Правда, порой под напором грозных ливней она дичала и становилась угрозой для своих берегов. Кто мог бы сказать, глядя на ее теперешнее спокойное течение, что она поглотила часть состояния Герольдов?

Вокруг, куда ни глянь, кипела работа перед вечерним отдыхом. Косы как молнии сверкали над падающей травой; на картофельных полях работали, согнувшись, женщины, а на прибрежных лугах босоногие девочки пасли коз и гусей и одновременно вязали чулки. Сверху доносились размеренные удары топора. Уважительные возгласы раздавались со всех сторон в сторону экипажа, и оттуда слышались такие же приветствия. Клодине впервые пришло в голову, что им, сидящим здесь, в коляске, не было стыдно перед этими людьми: они не трутни в улье, они тоже работают, одна – по врожденной склонности, а другая – из стремления к самоуважению и желания быть полезной любимым людям.

На мгновение над деревьями показалась высокая крыша Герольдгофа, имения Альтенштейнов. Шесты для флагов еще были пусты – горько оплакиваемый родной дом не принял пока новых владельцев. Но по дороге ехал тяжелый воз с мебелью, а следом за ним ящик с концертным роялем.

– Кажется, новые соседи перебираются, – сказала Беата, пристально глядя на проезжающих.

В то же мгновение барон Лотарь быстро обернулся к Клодине.

– Вы знаете, кто купил имение? – прервал он свое молчание внезапно, как следователь, желающий захватить преступника врасплох.

– Как я могу знать? – резко возразила она, неприятно задетая его тоном. – Мы стараемся забыть, что у нас когда-то был дом по ту сторону леса, и потому не выведываем, кто заменит нас.

– Этого еще и никто в долине не знает, – подтвердила Беата. – Наши лучшие деревенские кумушки бьются головой о стену, но и они понятия не имеют. Иногда высказываются подозрения, что покупатель – богатый промышленник. То, что я видела на возу, подтверждает это предположение: таким людям всегда недостаточно блеска и роскоши. Ужасно! Дымные фабричные трубы в нашей прекрасной, чистой долине…

Барон Лотарь давно отвернулся; он не отозвался и ударил кнутом лошадей. Коляска покатила дальше, теперь уже по лесу.

Беата посмотрела на кусты, образующие свод над мягким мхом и лесными цветами, и сказала, что, вероятно, и жители пыльной резиденции не прочь иногда отдохнуть на лоне природы. Она поставила корзинку с земляникой на колени и накрыла душистые ягоды батистовым платком. Клодина подумала, насколько сейчас она ехала быстрее, чем недавно на наемных лошадях.

– Смотри, смотри, как красиво выглядывает из зелени твой Совиный дом! – удивленно воскликнула Беата, когда впереди показалось маленькое именьице. – Я была здесь последний раз еще у твоей бабушки. Весь дом увит зеленью!

Это было так. В последние годы своей жизни покойная владелица Совиного дома посадила около башни дикий виноград. Еще две недели назад маленькие листочки на тоненьких веточках покрывали стены еле заметной сеткой. Сегодня же густая листва оставляла свободными только окна. Виноград поднимался до нижней башенной комнаты, окружал стеклянную дверь, выходящую на площадку, и ковром перекидывался через перила на противоположную сторону.

Гейнеман показывал маленькой Эльзе птичку, сидящую высоко в кустах; он держал ребенка на руках и шел навстречу экипажу. С боязливым напряжением старик поднял свои светлые брови: едут ли те, чтобы потребовать свою долю воска?

Коляска остановилась. Садовник открыл дверцы с вежливым поклоном, но вышла только его молодая госпожа. Беата, оставаясь в экипаже, протянула землянику девочке, которую Гейнеман все еще держал на руках.

Клодина с удивлением заметила прелестную нежную улыбку на лице подруги, и малютка, вероятно, инстинктивно почувствовала, что это редкий луч, – она потянулась и обвила своими ручками шею Беаты, потом с радостной улыбкой взяла корзинку с земляникой из тех самых «больших» рук, которые недавно с возмущением отталкивала от своих любимиц кукол. Потом, вырвавшись из рук Гейнемана, поспешно побежала в дом.

Беата сказала владелице Совиного дома, что скоро посетит ее, тоже придет пешком. Коляска тотчас развернулась и уехала. Барон Лотарь, хотя и молчал всю дорогу, простился с Клодиной глубоким поклоном и сказал несколько приветливых слов Гейнеману.

– Что правда, то правда. Я не друг Нейгаузов, напротив! У них больше счастья, чем заслуг, а Альтенштейны должны были уступить им, – сказал Гейнеман, заслонившись от солнца рукой и с большим интересом следя за удаляющимся экипажем. – Но, что ни говори, он воин, красивый, словно картинка, даже в своем сером, как у мельника, платье. Я тоже был солдатом, настоящим служакой, барышня, и умею различать офицеров. Я думаю, что когда этот едет перед своим эскадроном, то солдаты еще прямее и горделивее сидят на лошадях. Ну, а характер его известен: много дерзости и страшное высокомерие вследствие женитьбы на такой знатной даме. А как наше дело? – Он показал знаком, будто считает деньги, и боязливо посмотрел на молодую девушку. – Гм-м! Там не брезгуют никаким доходом…