Полное собрание сочинений. Том 72 - Толстой Л.Н.

I wish I could be with you, not that I could help you, but that I could work and live with brothers and sisters of the same faith.

Your friend and brother,

Leo Tolstoy.

Дорогие друзья,

Мне очень радостно узнать, что у меня столько друзей в Англии. Помогай вам бог настойчиво продолжать ваше начинание. Усилия, необходимые для его успеха, кажутся столь незначительными — только терпение, смирение, доброжелательство и прощение ошибок друг другу, что мы склонны пренебрегать ими; но результаты этих усилий — величайшие, какие могут быть достигнуты в этом мире.

Мне хотелось бы быть с вами, не потому что я мог бы помочь вам, но для того, чтобы работать и жить с братьями и сестрами той же веры.

Ваш друг и брат

Лев Толстой.

Печатается по машинописной копии, хранящейся в AЧ. Местонахождение подлинника неизвестно. Датируется по той же копии. Копию снял для архива Эрнест Эмс. В России публикуется впервые, о публикации за границей сведений не имеется.

Ответ на приветствие небольшой земледельческой колонии единомышленников Толстого близ Лидза (Англия), поставившей себе целью жить по возможности без денег, продуктами собственного производства. Одним из деятельных членов колонии был молодой англичанин Эрнест Эмс (Ernest Ames). Колония вскоре распалась, Эмс стал работать в издательстве Черткова, а впоследствии открыл вегетарианскую лавку. Письмо Лидзских колонистов в архиве не обнаружено.

* 210a. Т. Л. Сухотиной (Толстой).

1899 г. Ноября 24. Москва.

Дорогая Таня,

Боюсь, что извѣстіе, помѣщенное въ «Русскихъ Вѣдомостяхъ» о моей болѣзни,1 кромѣ того, что напугаетъ тебя, еще вызоветъ непріятное чувство, что замужество твое могло быть причиною моего огорченія и потому болѣзни.2 Ты, вѣрно, сама догадываешься, что это все произошло отъ поспѣшнаго разговора мама съ кореспондентомъ. Я же спѣшу съ своей стороны тебя успокоить въ обоихъ случаяхъ.

Здоровье мое, какъ обыкновенно, понемногу поправляется. Нынче четвертый день, и мнѣ гораздо легче. Что же касается до второго, то, вѣроятно, тебѣ не нужно повторять того, чтò я говорилъ тебѣ: мнѣ нужно одно — твое счастіе. А такъ какъ я вижу, что ваша взаимная любовь доставляетъ тебѣ его, то я и прежде не огорчался и теперь еще менѣе.

Цѣлую тебя, милая голубушка Таня, такъ же какъ [и] твоего мужа.

Левъ Толстой.

24 ноября 1899 года. Москва.

P. S. Лев Николаевич просит сказать, что пишет это письмо, не показывая Софье Андреевне.

Печатается по подлиннику, находящемуся в архиве адресата. Написано и датировано рукой Ю. И. Игумновой, подпись собственноручная. Приписка Игумновой. Публикуется впервые.

1 «Русские ведомости» 1899, № 324 от 23 ноября. О болезни Толстого см. письмо № 211, прим. 1.

2 См. письмо № 209.

211. В. А. Лебрену.

1899 г. Ноября 28. Москва.

Неизвѣстный молодой и любезный другъ, получилъ ваше письмо въ то время, какъ лежу больной въ постели,1 но все-таки хочу хоть нѣсколькими словами отвѣтить вамъ: такъ оно, ваше письмо, искренно, задушевно и мнѣ радостно. Одно только пугаетъ меня — это ваша большая молодость; не то, чтобы я думалъ, что молодость мѣшаетъ вамъ вполнѣ и правильно понять самыя нужныя для жизни истины; напротивъ, по вашему письму я вижу, что вы вполнѣ усвоили себѣ и совпадаете центромъ, и вслѣдствіе этого, и всѣми радіусами съ истиннымъ христіанскимъ міровоззрѣніемъ. Но меня пугаетъ ваша молодость потому, что еще много изъ соблазновъ мірской жизни вами не извѣдано, вы не успѣли увидать тщету ихъ, и они могутъ увлечь васъ и заставить отказаться отъ истины, и еще потому, что подъ вліяніемъ горячности молодости вы можете сдѣлать ложные шаги по истинному направленію и вслѣдствіе этого разочароваться въ самомъ направленіи. Подобные случаи, къ несчастью, часто бывали. Такъ, вы задаете, напримѣръ, мнѣ вопросъ, что вамъ2 дѣлать, какъ практически устроить свою жизнь?

Вамъ кажется, что до тѣхъ поръ, пока ваши новые взгляды не осуществились въ видимыхъ проявленіяхъ, вы не исполнили своего дѣла, какъ бы отступили отъ своей обязанности. Не торопитесь накладывать новыя формы на свою жизнь, употребляйте только всѣ силы души на то, чтобы новые взгляды проникли все ваше существо и руководили всѣми малѣйшими поступками вашими, а если это будетъ, то старыя формы жизни неизбѣжно измѣнятся — хотя мы никакъ не можемъ предвидѣть,3 во чтò — и установятся новыя.

Это подобно тому, какъ часто, растапливая костеръ или печь, слишкомъ рано и много накладывая дровъ на плохо разгорѣвшіяся подтопки, тушишь послѣдній огонь, вмѣсто того, чтобы разжечь его.

Въ вашемъ частномъ случаѣ я, разумѣется, ничего практическаго не могу посовѣтовать вамъ; практическая форма вашей жизни пойдетъ по равнодѣйствующей между вашими привычками и требованіями окружающей среды и вашими убѣжденіями. Одно очень совѣтую вамъ: это помнить, чтò болѣе и чтò менѣе главно; самое же главное при вашихъ теперешнихъ взглядахъ это то, чтобы увеличивать любовь вокругъ себя, тѣмъ болѣе, не нарушать ту, которая существуетъ И потому, если при осуществленіи вашихъ плановъ представится вопросъ: оставаться ли противъ своей воли въ условіяхъ, противныхъ вашимъ убѣжденіямъ, или, выйдя4 изъ нихъ, нарушить5 любовь, то всегда лучше избирать первое.

Въ числѣ книгъ моихъ, которыя вы читали,6 вы7 не упоминаете о «Христіанскомъ ученіи».8 Я бы вамъ прислалъ его, но не имѣю въ настоящую минуту, а думаю, что оно можетъ вамъ быть полезно. Я думаю, что вы можете пріобрѣсти его, равно и другія запрещенныя мои писанія, изъ Англіи отъ Черткова, по слѣд[ующему] адресу: Англія, England, Essex, Maldon, Purleigh. W. Tchertkoff.

Вы угадали, что мнѣ радостно узнать о томъ, что у меня есть друзья на Дальнемъ Востокѣ.

Главное же то, что писанія мои, доставившія мнѣ такъ много счастья, доставляютъ такое же и другимъ, хотя и рѣдкимъ людямъ.

Любящій васъ Левъ Толстой.

Я не разъясняю вамъ тѣ вѣрно указанныя вами противорѣчія въ моихъ сочиненіяхъ:9 нѣкоторыя я бы и могъ разъяснить, другія же такъ и остаются противорѣчіями, объясняемыми тѣмъ, что разныя вещи писаны въ разное время и соотвѣтствуютъ разнымъ міровоззрѣніямъ. Главное же, надо помнить, что буква мертвитъ, а духъ живитъ.

Печатается по машинописной копии, хранящейся в AЧ. Местонахождение подлинника неизвестно. Написано рукой С. А. Толстой, подпись собственноручная. В текст внесены Толстым поправки, оговоренные в примечаниях, согласно отметок в копии. Датируется по той же копии. Впервые опубликовано в «Вегетарианском обозрении» 1911, I, стр. 2—4, с факсимиле: «Любящій васъ Левъ Толстой».

Виктор Анатольевич Лебрен (Victor Lebrun) (p. 1882 г.) — молодой француз, сын инженера путей сообщения, после смерти (июнь 1899 г.) оставившего семье наследство в четыре тысячи рублей. В. А. Лебрен в 1900 г. лично познакомился с Толстым, сделался его единомышленником, некоторое время помогал Толстому в качестве его секретаря. Многие годы прожил на Черноморском побережье, занимаясь сельским хозяйством. В настоящее время живет во Франции. Автор книги: «Толстой — воспоминания и думы», изд. «Посредник», М. 1914. В «Воспоминаниях» рассказано о первой его переписке с Толстым.

Ответ на пространное письмо Лебрена от 15 октября 1899 г. из Владивостока: «По какой-то странной случайности мне попался тринадцатый том Ваших сочинений через несколько дней после смерти папы, и я сильно заинтересовался заглавием: «Страх смерти» в последних главах из книги «О жизни». Тут меня поразила простота и верность Ваших взглядов, и с этого я начал усиленное чтение Ваших прелестных сочинений, поражавших меня всегда необыкновенной простотой, искренностью и в особенности неоспоримой верностью [...] В течение трех месяцев летних каникул я прочел все вышеперечисленные Ваши книги, почти все по два, а некоторые и по три раза [...] Много спорил, рассуждал, проговаривая ночи иногда до двух часов утра, и в конце концов настолько переменил взгляды, что сделался вегетарианцем и теперь бросил гимназию, окончив пять классов. Конечно, это не согласовалось с желанием мамы, но бессмысленность гимназии так очевидна, что мама, не имея никаких веских доводов, принуждена была согласиться. Много нападали, да и теперь нападают на меня, а то и на Вас, знакомые мои, да только путного ничего не говорят. Большинство знает Ваши взгляды только по наслышке и, видя, что я поступаю не так, как они, осуждают меня за мои поступки, совершенно не понимая, чем я руководствуюсь. Другие кричат, что я пользы человечеству не принесу, а только себе зла наделаю, будто я когда-нибудь говорил, что берусь принести ему пользу; а когда им отвечаешь, что человеку, как говорил Эпиктет, надо заботиться только о том, чтò в его власти, и что так как в моей власти самому не делать зла, то я только об этом и забочусь, на это они никогда не отвечают, но, снисходительно улыбаясь, рассказывают что-нибудь ничего не отвергающее, в роде колоний каких-то толстовцев, которые сами стали было работать, а потом в доказательство того, что поняли и следуют Вашим взглядам... перессорились и разошлись. Третьи, особенно жалкие, с первых же слов кричат о своих летах, о своей житейской опытности. Одному из последних я сказал, что он действительно вдвое старше меня (мне семнадцать лет), но что если только поэтому считать его взгляды верными, то по той же причине надо считать Ваши еще более верными, так как Вы даже более чем вдвое старше его. Я думал, что он откажется от последних своих слов или хоть оговорится, но, к несчастью, у таких людей всё разрешается гораздо проще: «Толстой старый психопат!» — вскрикивает он с раздражением (он совершенно не знаком с Вашими сочинениями). — Прекрасно, но я молод и разделяю те же убеждения. —«И ты тоже психопатом стал!».— Теперь, когда Вы имеете уже некоторое представление обо мне, перейду к некоторым вопросам, разрешения которых я могу ожидать только от Вас. Я хорошо знаю, что у Вас очень мало свободного времени, и что Вы получаете кучи писем, но не могу же я не сделать всего, чтобы верно разрешить вопрос, от которого зависит вся моя жизнь. Вот этот вопрос. С переменой моих взглядов я приобрел мерило добра и зла и понял, что я могу и должен не делать зла, раз я его вижу, чтò бы из этого для меня ни вышло, т. е. понял и до некоторой степени знаю, чего мне не следует делать. Знаю также, что человеку надо делать то, что ему лично нужно, что, если он хочет есть, ему надо изготовить себе пищу. Это все я, кажется, понял и знаю, но чтò мне лично теперь начинать делать, вступая в самостоятельную жизнь, я совершенно не знаю [...] Моей мечтой было занятие хозяйством в своем именье, но тогда надо было еще сто тысяч рублей, теперь же ничего этого не нужно, и я согласен на самую бедную жизнь, о которой, правда, я, как и о труде, не имею понятия. Но где и как устроить всё это? О земледелии я не имею не малейшего представления. Да если б и имел, то земли нет, и я еще к тому же числюсь французским гражданином [...] Первый и самый главный вопрос: чтò мне теперь начинать делать в тех условиях, в которых я нахожусь? [...] Вы не можете себе представить, как я жажду общения с Вами. Часто во время чтения Ваших книг мною овладевает такое волнение, нарождается столько мыслей, что я, не будучи в состоянии спокойно сидеть, убегаю делиться мыслями с кем-нибудь из знакомых. Но, увы! почти никто не понимает моего горячего отношения к Вашим книгам. Да и понятно: все так заняты заботой о завтрашнем дне или препровождении сегодняшнего [...] Удастся ли мне побывать у Вас или нет, покажет будущее, а пока с радостью спешу сообщить, что и на Дальнем востоке есть люди, глубокое к Вам уважение которых лучше всего доказывает, как они Вас понимают и ценят».