Волосы Вероники - Вильям Козлов

Гоголева сама меня вызвала в пятницу. В институт она приехала прямо из аэропорта. Ольга Вадимовна предпочитала даже на короткие расстояния летать на самолетах. Бесстрашная женщина! Нет-нет да в печати и промелькнет очередное сообщение об авиационной катастрофе.

Гоголева была в строгом сером костюме с лауреатским значком. Несколько лет назад она получила премию имени Ломоносова. На письменном столе рядом с папкой лежат скомканные перчатки. Судя по всему, я был первым ее посетителем. Зачем я ей так срочно понадобился? Хотя она и говорила, что велит убрать греческую жрицу с мраморного пьедестала, однако та по-прежнему гордо стояла на своем месте и высокомерно смотрела на меня.

— Через две недели я уезжаю с группой московских ученых на конференцию в Женеву, мне хотелось бы взглянуть на ваш перевод о Кусто. Издательство требует статью, а я еще не видела вашу книгу.

Перевод я закончил, вот только не успел перепечатать и вычитать, о чем и сообщил Гоголевой.

— Не беда, я прочту черновик,— сказала она.

Когда Гоголеву срочно вызвали в Москву, по институту сразу пополз слух, что ее собираются в министерстве утверждать на должность директора. Об этом мне сообщил Великанов. Грымзина — ярая противница Гоголевой — ходила мрачнее тучи.

— Если там не пожелают считаться с мнением общественности,— говорила она Уткиной в моем присутствии,— мы снова напишем…

— Я думал, вы утихомирились,— заметил я.

— Неужели вам, мужчинам, приятно, что вами будет командовать женщина? — бросила на меня укоризненный взгляд Коняга.

— Мы, мужчины, давно уже привыкли к тому, что нами командуют женщины,— миролюбиво заметил я.

— Дома — да, а на работе…— подала голос Татьяна Леонидовна Соболева.

— На работе пусть нами командуют мужчины,— сказала Инга Владимировна Губанова.— А свое мы дома возьмем.

— Я не против Ольги Вадимовны,— ввернула Альбина Аркадьевна.— Но, по-моему, все же лучше, чтобы директором был мужчина.

Грымзина покачала головой, усмехнулась:

— Мужчины тоже разные бывают… Уж вы-то должны в этом разбираться!

— Вы на что намекаете? — сузила красивые подведенные глаза Уткина.

— Я не намекаю, а говорю, что думаю,— отрезала Евгения Валентиновна и склонилась над рукописью.

Я вышел из комнаты. Альбина Аркадьевна нынче в боевом настроении, обычно она старалась не вступать в пререкания с грубоватой Грымзиной. Слушать женскую перепалку мне совсем не хотелось. И вот Гоголева вернулась из Москвы, у меня вертелся на языке вопрос: утвердили ее директором или нет? Открыто спросить мне показалось нетактичным. Но так как любопытство разбирало меня, я решил схитрить и сказал:

— Вас можно поздравить?

Ольга Вадимовна удивленно посмотрела на меня, потом невесело улыбнулась и сказала:

— День рождения у меня послезавтра, но все равно спасибо.

— День рождения? — промямлил я.

— Вы хотите знать, сколько мне стукнуло? Я не скрываю свой возраст… Сорок девять… Почти пятьдесят.

— Вы выглядите…

— На сорок? Сорок пять? — Она посмотрела на меня с улыбкой.— Все равно это много для женщины, Георгий Иванович. Была молодость, любовь, мечты… А потом наука. Все прошло, осталась одна наука… Как это в Библии? Всему свое время, всему под небесами свой час…

— Когда же время мира придет в наш институт? — с горечью сказал я.

— В нашем институте, судя по всему, расплодилось много бездельников,— посуровела Ольга Вадимовна.— Кто занят серьезной научной работой, тот не станет отвлекаться на разные пустяки.

— Пустяки? — покачал я головой. Или она действительно святая, или до нее не доходят слухи о том, что происходит в институте.

— Я говорила в Москве, что пора наконец назначить к нам директора,— продолжала Гоголева.— Я не понимаю, почему так затянулось это дело.

— Я тоже не понимаю,— искренне ответил я.

— Я никогда не думала, что у меня столько недоброжелателей,— с грустными нотками в голосе произнесла Ольга Вадимовна и достала из ящика письменного стола папку с завязанными тесемками.— Тут письма и заявления в разные инстанции от наших сотрудников…

— И что вы думаете на этот счет? — поинтересовался я, с удовлетворением отметив про себя, что ни на одной бумаге моей подписи нет.

— Я их не читала,— сказала она.— Не хочу думать о людях хуже, чем они есть на самом деле.

— Но хоть кто воду мутит, вы знаете?

— И знать не хочу,— резко сказала она.

— По-моему, вы не правы,— сказал я.— Оттого, что не принимаете никаких мер, некоторые сотрудники и распустились… Ваша деликатность в этом деле истолковывается как ваша слабость.

— Что же мне, вызывать их и прорабатывать? — кивнула она на папку.— Или увольнять?

— Этого я не знаю.

— А как бы вы поступили на моем месте? — наступала она.— Предположим, в этой папке и ваши письма…

— Неумное предположение,— резко прервал я ее.— Я предпочитаю все высказывать прямо в лицо. Заявления и доносы — это не моя стихия.

— Извините, я не хотела вас обидеть.

— Оттого, что вы не прочитали…— Я запнулся, не зная, как назвать эти бумаги,— это «творчество», вы теперь о всех сотрудниках плохо думаете.

— Вы ошибаетесь, наоборот, я не хочу плохо думать о наших сотрудниках… потому и не могу заставить себя раскрыть эту папку.

— Если вам предложат стать директором — откажитесь,— сказал я.

Она ошарашенно смотрела на меня, потом с улыбкой спросила:

— Не гожусь?

— Не годитесь,— подтвердил я.

— Значит, они правы? — покосилась она на папку.

— Я тоже не читал этих писем,— сказал я.

— Я не ангел, недостатков у меня, по-видимому, достаточно, но мне неприятно, когда ими тычут мне в нос…— горячо заговорила она.— Я их сама отлично знаю и по мере сил борюсь с ними. А тут меня грязью поливают, мне об этом прямо сказали…— Она с брезгливостью взглянула на папку.— И, наверное, не по злобе… Кто-то, конечно, их настраивает против меня.

— И вы отлично знаете кто,— уверенно заявил я.

— Допустим,— согласилась она.— Но изменить что-либо я не могу. Это не в моем характере.

— И пусть пишут, сплетничают, плетут интриги?

— Я верю в истину,— улыбнулась она.

— Бывает, Ольга Вадимовна, истина погребена под ворохом лжи, и попробуй докопаться до нее,— возразил я.

— Моя истина всегда со мной,— сказала она.— А этим…— Взгляд ее снова скользнул по папке,— пусть занимаются другие… Пишут-то не мне, а про меня.

— Может, вы и правы,— сказал я, хотя до конца и не был убежден в этом. Если бы на меня возвели клевету, то я, пожалуй, набил бы морду этому негодяю…

И вдруг увидел, что в моей руке ее кожаная перчатка. Видно, я не на шутку разволновался, если не заметил, как машинально взял ее с письменного стола. У меня была дурацкая привычка что-нибудь держать в пальцах!

— Странный мы разговор с вами затеяли,— задумчиво произнесла она.

Я положил перчатку на стол и, спрятав от греха руки за спину, спросил:

— Ольга Вадимовна, как вы относитесь к ноосфере?

— Модный термин,— усмехнулась она.— И очень расплывчатый: одни ученые полагают, что ноосфера — это «планетизированный поток информации», другие смешивают ее с техносферой, социосферой, антропосферой, биотехносферой, третьи утверждают, что ноосфера — это области биосферы, контролируемые разумной деятельностью человека, а четвертые заявляют, что ноосфера — это миф. Ее вообще не существует…

— Значит, вы отрицаете ноосферу?

— Я этого не сказала… Мое понимание ноосферы полностью совпадает с учением Вернадского, который писал, что ноосфера — это закономерный результат истории природы.

— И сейчас еще можно услышать, как человек с гордостью называет себя «царем природы» и похваляется, что может полностью подчинить себе природу,— заметил я.

— Все разумные люди планеты прекрасно понимают, что это чушь, и теперь лишь невежды грозятся подчинить природу себе. Природа мстит не сразу, иногда многие века терпеливо сносит все надругательства над собой человека, а потом больно бьет. Да что я вам говорю: этими проблемами сейчас занимается не только наш институт — десятки институтов мира.

— Я побежал,— спохватился я. Все-таки Ольга Вадимовна только что из аэропорта, в приемной ее ждут другие наши сотрудники, а я тут толкую с ней о таинственной ноосфере.

— Куда вы? — удивленно взглянула на меня Гоголева.

Когда она увлеченно развивала свою мысль, то и сама забывала о времени. Я заметил, когда Ольга Вадимовна рассказывает о близких ей вещах, она молодеет, глаза оживляются, движения становятся легкими, она расхаживает по кабинету, иногда дотрагивается кончиками тонких пальцев со слабо наманикюренными ногтями до бронзовой головы жрицы, будто черпая у той силу.