Девушка без прошлого. История украденного детства - Шерил Даймонд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я помогаю нарезать помидоры для салата. Не могу понять, как это случилось, откуда взялась эта маленькая компания. Мы столько времени проводим вместе, но я все еще не рискую рассказывать им ничего, кроме забавных историй о своих путешествиях. Я так долго была одинока и несчастна, что когда чувствую их руки, обнимающие меня просто так и ничего не требующие взамен, я в это просто не верю. Я боюсь, что у меня отнимут моих друзей.
— Это будет лучший День благодарения в мире! — Жас целует меня в щеку.
Раздается звонок.
Я открываю дверь. Питер скидывает сшитое на заказ пальто — он пришел прямо со своей крутой работы в сфере финансов.
— Я кое-что придумал, — шепчет он мне.
— Нет уж! — Жас выходит в коридор. — Если вы опять будете вести себя как двухлетки, я не дам вам сидеть рядом.
В дверь снова звонят. Это Патрик и Эмбер, которые встретились на лестнице. Патрик аккуратно вешает пальто, огромная армейская куртка Эмбер падает на пол, а сама она спотыкается о стул.
— Ну и денек, черт возьми, — нервно выдыхает она. — Я в кофейне встретила ту коммунистку, которая сказала мне, что я продаюсь системе, но сама она пьет тот же самый кофе! А парень за соседним столом что-то писал. Я сказала, что моя подруга Шерил тоже писательница, и спросила, что он пишет. Он ответит, что это письмо Смерти.
— Кому? — Я отрываюсь от помидоров.
— Смерти.
Патрик вздыхает.
— Да, он сказал, что делает это много лет, чтобы смириться с жизнью.
— Питер, помоги Шерил с салатом, — кричит Жас.
— Впрочем, — Эмбер плюхается на стул, — эти зерна действительно связаны с не очень честной торговлей.
Когда мы начинаем есть, на меня вдруг накатывает странное чувство, будто я в какой-то пьесе под названием «Нормальная жизнь», но сегодня она может закончиться. До сих пор никакое лечение не помогало, и меня отправили в больницу, специализирующуюся на болезни Крона, в нескольких часах езды от Берлина. Я откладываю вилку с ножом — руки дрожат — и рассказываю друзьям правду.
Они долго молчат, осознавая новость о моей болезни, а потом Питер разворачивает стул, чтобы сесть лицом ко мне:
— Это опасно?
— Опасно. — Я все еще прячу свое истощенное тело под мешковатой зимней одеждой.
— Почему ты раньше не говорила?
Это очень простой вопрос, но сейчас, глядя на их лица, освещенные свечами, я не могу ответить. Рядом с друзьями голоса в моей голове кажутся лишними — но они все равно твердят, что я могу их всех потерять и что больная девушка никому не нужна.
— Ой, ладно, — вмешивается Жас, замечая мое лицо. — Посмотрю какие-нибудь натуральные средства. Должны быть травки…
— Ей нужно нормальное лекарство, — решительно говорит Питер. — На твои вуду-штучки нет времени.
— Это круг исцеления…
— Подожди, где больница? — Патрику явно нужно за что-то зацепиться в этом безумии, и он вытаскивает телефон.
— Лауххаммер, городок в трех часах езды отсюда. — Каждый раз, когда я делаю шаг вперед, меня словно бы отбрасывает назад, на сотни километров, на этот раз — прочь из Берлина, который начал казаться мне подходящим местом для жизни. Я заметила, что у болезни Крона есть кое-что общее с моим отцом: она все время утаскивает меня куда-то, а еще, как его голос, всегда меня сопровождает.
— Ладно. — Питер нарушает тишину. — Мы приедем тебя навестить и привезем печеньки!
Все кивают. Кроме Эмбер.
— Я с тобой, — говорит она.
— Эмбер, ты не можешь лечь со мной в больницу, если с тобой все в порядке.
— А кто сказал, что со мной все в порядке? — Она явно оскорблена. — Да я вообще не в порядке! Короче, когда ты туда поедешь, я скажу, что вскрою себе вены, если тебя уведут. Этого хватит, чтобы меня положили в отделение для психов. И мы сможем вместе пить чай.
Все с ужасом смотрят на нее.
— Может, мы просто будем приезжать почаще? — предлагает Жас.
Я тихонько кашляю:
— Если вы вдруг приедете, то я там буду не как Шерил. Это псевдоним, который я использовала как модель и писательница.
— А как тебя зовут по-настоящему?
— Харбхаджан.
Питер хохочет:
— Ну конечно! А как еще! Не могло же у тебя быть нормальное имя!
— Оно индийское? — Патрик откладывает приложение с картой. Оно ему больше не поможет.
— Это на санскрите. Мои родители тогда были сикхами… Они называли меня Бхаджан.
— Бомжан?
— Нет, Питер! — От абсурдности происходящего и от самой возможности свободно смеяться у меня трясутся плечи: — Бхаджан!
Жас вздыхает:
— Я-то думала, это в моей мексиканской семье День благодарения всегда сопровождается драмами, но ты, конечно, круче.
Питер радостно улыбается, поднимая бокал:
— За нашу Бомжан.
Несколько месяцев у меня получалось удерживать маму от приезда, но теперь она полна решимости прилететь из Люксембурга и сопроводить меня в больницу. И тогда я говорю то, что до этого говорила ей только один раз: нет. То ли время, которое я прожила одна, то ли мои веселые друзья помогли мне понять: моя семья меня убивает. Я злюсь на мать и на них всех: на деда с бабкой, на суд, на отца, который никогда меня не любил. Но больше всего — на себя, за то, что позволила им так с собой поступать. Я не вижу выхода, так что хочу полностью стереть прошлое. Весь этот грандиозный обман. Я хочу убежать так далеко, чтобы никто меня не нашел.
В мой последний вечер в Берлине мы с друзьями целиком занимаем подпольный винный бар на тихой мощеной улице. Мы сидим кружком, свет приглушен, из колонок звучит «Ву-Тэнг». Кажется, что этот момент будет длиться вечно, и он нам нужен. Весной Эмбер уедет в Китай, Питер в — Африку, а я… я даже не знаю, что останется от меня к весне. Но когда они идут танцевать, я позволяю себе забыть обо всем. Смотреть на них — как смотреть на то, что могло бы случиться со мной.
Уже ночью они провожают меня до дома. Мы скользим по обледеневшей улице, тихо падает снег. Они бегут вперед, оборачиваются, тянут меня за собой, наши голоса эхом отдаются от темных зданий и черных дверей. Питер нагибается, чтобы слепить снежок.
У них будет еще много таких вечеров, а я никогда не забуду это чувство. Меня тянут вперед, шерстяная шапочка сбилась набок, и я смеюсь, как ребенок, которым никогда не была.
Глава 43
Лауххаммерская больница, Рождество, 26 лет
Неделя