Что-то не так с Гэлвинами. Идеальная семья, разрушенная безумием - Роберт Колкер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Болезнь, овладевшая ее детьми, изменила и саму Мими. Все это выглядело так, словно будущее, на которое она рассчитывала как на нечто совершенно естественное, просто отменили навсегда. Она никогда не выражала явного недовольства. Однако, гостя у Мими, дочери подчас замечали необычную для нее ожесточенность. Тематика историй матери изменилась – теперь это были монологи не только о Говарде Хьюзе и Жаке д’Амбуазе. Она рассказывала о том, что хотела, чтобы муж, их отец, стал юристом, а он настоял на военной карьере; о том, что она всегда хотела жить на восточном побережье, а Дон мотался с ней по всей стране и притащил в Колорадо; о том, что у нее и в мыслях не было заводить двенадцать детей, а Дон хотел именно двенадцать, и так оно и получилось. Мими делала то, что положено жене, и даже перешла в католицизм, поскольку такова была ее обязанность. Она говорила, что служила другим, и перечисляла все жертвы, на которые пошла ради этого.
В самые худшие моменты Мими винила в обрушившейся на их семью болезни родню со стороны Дона. Судя по всему, у сына одного из братьев Дона сейчас биполярное расстройство. Осталось подождать совсем недолго, и наука докажет, что случившееся с ее детьми – наследственное заболевание именно Гэлвинов.
И Линдси, и Маргарет видели в таком поведении матери мелочность и даже жестокость. Отец превратился в тень самого себя и проводил большую часть дня перед телевизором. Он был уже неспособен глубоко вникать в ситуации кого-либо из больных сыновей. А когда кто-нибудь касался темы Джима и девочек, его начинало трясти. Маргарет считала, что он чуть ли не берет на себя ответственность за это. Он уже не был таким же отстраненным, как прежде. Дон терзался. И какой смысл набрасываться на него сейчас?
Мими беспокоила одна вещь, имевшая прямое отношение к дочерям. Она понимала, что является в их глазах и злодеем, и героем семьи одновременно: отрекшаяся мать, бездушно пренебрегавшая дочками в силу глубокой привязанности к больным сыновьям, и мать – стержень семьи, вынужденная в одиночку заботиться о нездоровых детях. Мими чувствовала, что ее осуждают. Она огорчалась, что несмотря на все старания, некоторые из собственных детей, судя по всему, ценят ее меньше, чем кто-либо еще. Однако оставалось только терпеть.
В 1990-х годах Мими сразило совершенно неожиданное открытие. Это было нечто сокрушительное, и чем больше она думала, тем большее отвращение испытывала. На первый взгляд ни с того ни с сего Дональд признался матери, что в подростковом возрасте стал жертвой сексуального надругательства. А когда Мими поинтересовалась именем насильника, оказалось, что им был человек, которого она считала близким другом.
В конце 1950-х годов, еще совсем мальчишкой, Дональд первым из сыновей Гэлвинов стал прислуживать у алтаря церкви Святой Марии отцу Роберту Фрейденстайну – тому самому священнику, который наставлял Мими в католицизме и крестил ее. В годы, когда Фрейди стал для Дона и Мими близким другом и своего рода наперсником, с ним сблизился и юный Дональд. Когда Дональду было шестнадцать, он провел с Фрейди неделю в разъездах по прериям, потому что священник потерял водительские права, и мальчик поехал с ним в качестве шофера. А теперь Дональд говорил, что он его растлил.
Мими не понимала, как на это реагировать. Ей было почти семьдесят – не хватит ли с нее ужасов? А Дональд всегда так много болтает, и по большей части полный вздор. Она попробовала игнорировать слова сына. Но Дональд со свойственной ему бесстрастностью продолжал настаивать, что это правда. Да еще в новостях то и дело рассказывали о скандалах в католической церкви в связи с сексуальными домогательствами. В большинстве получивших огласку случаев жертвы выступали с обвинениями спустя несколько десятилетий, как и Дональд. Молчать их заставляло чувство стыда, а иногда и страх.
В новостях такого рода отец Фрейденстайн никогда не фигурировал. Однако Мими не могла заставить себя не думать об этом. Сама мысль о том, что такое произошло с ее сыном, которого она должна была защищать, угнетала ее больше, чем что-либо еще, не считая, наверное, смерти Брайана. Чем больше она думала о Фрейди, тем больше понимала, что он был назойлив, сделал себя необходимым в ее глазах и заставил доверять себе. Ведь Мими оставляла его наедине не только с Дональдом, но и со всеми старшими сыновьями. И чем больше мать узнавала о священниках и молоденьких мальчиках, тем больше терялась в догадках, кто еще из ее сыновей мог стать его жертвой.
Сначала казалось, что делать что-то по этому поводу бессмысленно. Ведь прошло столько времени, а Дональд – шизофреник, уже несколько десятилетий находящийся под воздействием сильнодействующих препаратов. Однако Дональд повторял сказанное любому, кто интересовался, без малейших колебаний. У других братьев сохранились разные воспоминания о Фрейди. Если Джон помнил, что он его злил, то Майкл и Ричард говорили, что он им нравился. Ричард рассказал, что как-то раз Фрейди водил его старших братьев – Дональда, Джима, Джона и Брайана – в двухдневный поход на Гленвуд-Спрингс. «Мама с папой не волновались. Это же был их доверенный священник», – говорит Ричард.
Именно Ричард по чистой случайности смог узнать о Фрейди побольше. Мужчина по имени Кент Шнурбуш, близкий родственник его подружки Рене, рассказал им, что он познакомился с этим священником в подростковом возрасте в 1966 году. По его словам, Фрейденстайн обхаживал его и принудил к сексу. Через несколько лет Кент упомянул Фрейденстайна на конференции жертв сексуального насилия священников. О нем слышали двое разных мужчин. По их словам, он был геем и при этом алкоголиком, что само по себе может служить объяснением его частых переводов в небольшие приходы и отсутствия продвижения в церковной иерархии. Фрейди вышел из сана в 1987 году, после чего деградировал все больше и больше вплоть до своей смерти в 1994 году.
Кент решил обратиться с претензией в церковную канцелярию, просто чтобы узнать, что еще можно выяснить о человеке, который надругался над ним. Встреча получилась ошеломляюще короткой. Святые отцы не стали возражать Кенту, а просто спросили, сколько он хотел бы получить в возмещение ущерба. К этому он оказался совершенно не готов. Кент пришел не за деньгами, а для того, чтобы внести полную ясность. Он попросил восемь тысяч долларов и
