Девяностые годы - Катарина Причард

— Вы, правда, так думаете? Вы в самом деле думаете, что мне удастся вырваться отсюда? — Вайолет обвела глазами мертвую, выжженную солнцем землю и разбросанные кругом убогие палатки, словно боясь чего-то, что могло удержать ее здесь, помешать ей осуществить свою мечту. — Я все говорю себе, что ни за что не вернусь сюда. А потом, как подумаю, — вдруг папа просадит все деньги?.. У него уже бывало так: разбогатеет и тут же спустит все до последнего шиллинга.

— Не думайте об этом, — сказала Салли. Дик заплакал, и она взяла его на руки.

В голосе Вайолет зазвучали жесткие нотки:

— Мама хочет, чтобы отец купил землю или открыл гостиницу, пока он не всадил все деньги в акции. Но все равно — я не вернусь на прииски, миссис Гауг. Я не вернусь, даже если все опять полетит к черту и я буду думать и тревожиться о маме и ребятишках.

От мрачных предчувствий Вайолет и у Салли стало тяжело на душе.

— Не возвращайтесь, Вайолет, — сказала она, — будь что будет. А я часто буду вспоминать вас и аплодировать вам отсюда, когда вы сделаетесь знаменитой певицей.

Потом Вайолет ушла. Она удалялась по дороге, стройная, грациозная, уверенная в себе, и Салли смотрела ей вслед до тех пор, пока легкая белая фигурка не растаяла в сияющих лучах солнца, в облаках красной пыли, слившись с окружавшим ее суровым пейзажем.

Удастся ли ей вырваться отсюда? — думала Салли. Вайолет молода, красива, у нее великолепный голос, чистый и мелодичный, как у птицы. Нет, нет, конечно, она достигнет своей цели. Талант даст ей не только возможность проявить себя, свою личность в искусстве, но и независимость. Салли готова была молиться о том, чтобы это сбылось. Из Вайолет в самом деле могла выйти большая артистка, обидно было думать, что ее талант может погибнуть здесь, за грязной стойкой трактира на приисках.

У самой Салли жизнь сейчас была заполнена заботами о сыне: она купала его, кормила, носила гулять в заросли, баюкала, и это давало ей радость и удовлетворение. Лето шло к концу, дни становились прохладней, но дождя не было и, как обычно, всех охватывал страх, что опять не хватит воды. Из Дарлота приходили тревожные вести о походе к Блэк-Рэйнджу. Салли вся была поглощена заботами о ребенке, но тревога за Морриса все чаще мучила ее. Она просила Сэма Маллета и Эли Нанкэрроу попытаться разузнать о нем, сама расспрашивала в лавках и у возчиков, прибывавших с севера. Но никто ничего не слышал о Моррисе и K°не с тех пор, как они ушли с Лейк-Дарлота.

Возчики говорили, что такого гибельного похода еще не бывало на Западе. В Лейк-Дарлоте собралось свыше двух тысяч старателей, и россыпи были уже исчерпаны, когда слух о новом месторождении в Маунт-Блэк долетел туда. В одну ночь тысяча людей вытащили столбы вокруг своих участков и снялись с места. Когда первые старатели добрались до цели, покрыв — верхом или на верблюдах — расстояние в сто десять миль, они не нашли там ни одной выработки, ни малейшего признака поисков золота. Мало того, почва в той местности и не сулила золота; к тому же там не было воды.

Старатели повернули обратно, некоторые устремились к Мерчисону. Но для тех, кто тащился пешком со скудными запасами продуктов и воды, было мало надежды добраться живыми до Дарлота. Паника охватила людей. Пойманные, как в ловушке, в этой безлюдной глуши, старатели бросали все свои пожитки и оборудование, все до последней лопаты, и пускались в бесконечный обратный путь. Много их там погибло, а сколько — никто никогда не узнает.

Старатель верхом на издыхающем верблюде привез эту страшную весть в Дарлот, и там снарядили спасательную экспедицию. С экспедицией ушел и Динни Квин. Многих старателей подобрали на дороге уже полумертвыми от истощения и привезли в лагерь. Следом за спасательной экспедицией был послан караван верблюдов с водой и продуктами. Поиски отставших или заблудившихся продолжаются по сей день.

Сэм и Эли старались успокоить Салли.

— Кон и Морри не пропадут, мэм, — твердили они. — Повернули, верно, к Мерчисону — они же на верблюдах. А старик Кон — да он исходил страну вдоль и поперек! И он хороший товарищ. Кон не бросит Морри. Вот увидите, не сегодня-завтра они явятся целые и невредимые, проклиная сплетников и напрасные походы.

Глава ХLI

Однажды утром Салли вышла из палатки позже обычного и увидела Калгурлу, сидевшую у очага. Старуха исхудала, вид у нее был удрученный; сгорбившись, сидела она у тлеющих углей. Видно было, что она не уверена, будет ли ей оказан хороший прием. Но Салли весело и дружелюбно приветствовала ее, и Калгурла заулыбалась ей в ответ, обрадованная, что ее не бранят за отлучку.

Увидев Дика, Калгурла удовлетворенно хмыкнула. Она была горда не меньше, чем Салли, но на руки ребенка взять не решалась. Она знала, что раньше надо умыться. Салли показала ей на таз с водой и мыло.

— Ты помойся, а я пока найду тебе платье, — весело сказала Салли, и вдруг по лицу Калгурлы догадалась, что та очень голодна.

Салли вскипятила чай и дала Калгурле хлеба и мяса. Калгурла жадно набросилась на еду. Когда она утолила голод, Салли достала для нее свое старое платье, и старуха ушла в заросли с лоханкой воды и большим куском мыла.

Калгурла вернулась оттуда с мокрыми волосами, в старом голубом платье Салли. Она тут же подхватила на руки Дика и с изумлением смотрела, как Салли, сходив за козой, которая паслась в зарослях, подоила ее и стала кормить младенца с рожка.

Салли объяснила ей, что не может кормить Дика, потому что у нее нет молока. Лицо Калгурлы омрачилось. Она сделала выразительный жест — провела рукой по животу и указала на грудь. Салли догадалась, что и у туземок нет молока: они голодают, груди у них пустые, и они тоже не могут кормить своих детей. Калгурлу привел к ней обратно голод.

Днем появились родичи Калгурлы — несколько туземцев и туземок. Салли видела, что их мучит голод, хотя они, должно быть, уже ходили побираться в поселок. Она отдала им почти все запасы, какие были у нее в погребе. Но туземцы-мужчины уже постигли значение денег. Они постарались объяснить ей, что она может дать им денег и они сами купят себе пищи. Тогда Салли показала им свой кошелек, в котором было немного мелочи, а Калгурла объяснила им, что миссис Салли самой нечего есть. Она достала бутылочку Дика и показала, как миссис Салли доит козу и поит ребенка молоком из бутылочки.

— Юкки! — туземцы столпились вокруг, смеясь и обмениваясь удивленными восклицаниями. Они не сомневались теперь, что миссис Салли тоже мается, как и они, если ей приходится кормить своего ребенка молоком этого странного животного, похожего на большую белую собаку с рогами.

Салли знала, что стоит ей только послать за кем-нибудь из старателей, работавших на своих участках, и они тотчас прогонят туземцев; пригрозят свернуть шею каждому, кто еще раз обеспокоит миссис Салли. Но она не могла забыть, что туземцы делились с ней своими последними крохами, когда она, больная и беспомощная, была оставлена на их попечение. Теперь ее очередь поделиться с ними всем, что у нее есть, — это будет только справедливо. Она была в долгу перед ними и понимала, почему они пришли к ней. Но как объяснить им, что один человек не в состоянии накормить столько голодных ртов.

Пока что Калгурле удалось, по-видимому, внушить им это, но что будет дальше?

Она должна быть готова к тому, что голод снова пригонит туземцев к ее палатке, думала Салли. Значит, нужно иметь для них что-нибудь про запас, нужно заработать побольше денег и купить продуктов.

Салли решила немедленно с помощью Калгурлы открыть свою столовую. Они вместе отправились в лавку и вернулись оттуда, нагруженные мясом, картофелем, крупой и консервами. Салли тут же послала к Сэму Маллету сообщить, что кафе «Вольный воздух» с завтрашнего дня будет снова открыто для посетителей. Она просит известить об этом всех прежних завсегдатаев.

В первый же день привалила куча народу. Мужчины радостно приветствовали миссис Гауг, которая, стоя у своего столика, разливала суп, бодрая и жизнерадостная, как всегда.

— Ни разу не довелось поесть по-человечески, с тех пор, как вы перестали нас кормить, мэм!

— Приятно, черт возьми, видеть вас опять на старом месте!

Салли была тронута вниманием старателей. Все знали, что она тревожится о Моррисе, понимали, как трудно ей прокормить себя и ребенка, и готовы были, чем могли, прийти ей на помощь.

Теперь Салли была весь день в хлопотах и не могла, как прежде, нянчиться с Диком и носить его гулять в заросли. Конечно, она не забросила его. Уход за ним, безусловно, был на первом месте. Но она не могла уже бежать к нему и брать его на руки всякий раз, как он поднимал крик, и порой ему случалось орать во всю мочь в продолжение всего обеда. Впрочем, в таких случаях Калгурла обычно вынимала его из постельки и, прихватив одной рукой, продолжала подавать на стол; или какой-нибудь заросший бородой старатель начинал весьма энергично подбрасывать ребенка, уверяя замиравшую от страха мать, что он сам отец и прекрасно умеет обращаться с ребятишками. Дику, по-видимому, нравились его суровые друзья: когда чье-нибудь бородатое лицо наклонялось над ним, он улыбался и радостно сопел, пуская слюни.