Закон сохранения любви - Евгений Шишкин

— Ты чего? Свечки какие-то дрищёвые купила? — упрекнул девушку «борец».

— Ну ты и лабух! — огрызнулась она с усмешкой. — Толстые в подсвечник замучаешься втыкать.

— Все равно. Надо одну большую взять. Чтоб за всех пацанов, — сказал «хулиган».

— Где тут мужик, которому за здоровье ставят? — спросил девушку «борец».

— Николай Чудотворец?

— Да хрен его знает!

— Ты хренами-то здесь не разбрасывайся, — тихо и смешливо прошипела девушка. — Не в баре сидишь. Фильтруй базар!

— Мне бабка говорила, надо мужику с копьем поставить. Чтоб менты отвязались, — сказал «хулиган», купив толстую длинную свечу.

— Это Георгий Победоносец, — догадалась девушка.

— Точно! — обрадовался «хулиган». — Ему надо. Он ментов копьем мочит.

— Ну, с кого начнем? — спросил «борец».

— Пойдем к иконе Всех Святых, не промахнемся, — указала девушка на мрачноватую икону с маленькими невзрачными фигурками.

— Ну-у, это какая-то тормозная. Давай покрасивше выбери. Кто этот мужик на камне?

— Я ж сказал: надо с копьем!

— Да не спорьте вы. Всем свечек хватит.

— И этому надо, Иисусу. Который на кресте повешен.

— В ящик, на восстановленье церкви, брось стольник.

— Там, гляди, поп стоит. Лучше сразу ему в лапу, надежней.

— Не надо попу, лабухи! В ящик ложи.

— Давай у старух спросим. Они всё расскажут.

— Ладно, почапали. Счас сами разберемся, — приказала девушка.

Краешком глаза Марина подсмотрела, как троица двинулась к иконам. По пути они тыкали друг друга локтями и кивали то на одну сторону, то на другую.

«Да ведь я такая же, как они, безграмотная! — спохватилась Марина. — Толком не знаю, какому святому надо свечку поставить, как помолиться, чтобы дочка скорей выздоравливала. Может, и вправду к иконе Всех Святых идти — «не промахнусь». Нет, лучше — к Богородице с Младенцем».

Пастырь скрылся в боковой двери алтаря. Разошлись и прихожане. Лишь несколько человек рассредоточились по просторному помещению — вблизи настенных образов. Марина стояла возле колонны с иконой Богородицы, держала в руке зажженную свечку. «Дай, Господи, здоровья Ленке. Пусть выздоравливает поскорей, чтобы не было осложнений…» — мысленно говорила она речитативом, как молитву. Но слова выходили какие-то порожние, бездушные. Настоящих религиозных прошений она не знала, а самой сочинить — не складывалось. Она поставила свечку в надраенный медный подсвечник, перекрестилась, отошла от иконы. «Теперь надо за себя еще как-то помолиться». — Марина рассеянно оглядывалась по сторонам и тискала в руках еще одну свечку, покуда без огонька.

В церковь сквозь решетчатые высокие окна прорывались косые лучи солнца, пережившего грозу. Здесь стали видны потоки клубящегося сизого дыма от свеч и кадила, от неизбывной пыли, которая всегда вспыхивает на ярком свету. Сусальное церковное злато духоподъемно засверкало, на некоторых озарившихся иконах отчетливо выступили темные глаза праведников. Перед одной из икон, став на колени, истово молилась какая-то женщина в длинном сером платье. Она размашисто крестилась и отбивала земные поклоны. Это была не та женщина, но она была так похожа на жену покойного милиционера!

Марине стало неуютно. Она отошла в сторону, за колонну, чтобы не видеть чужого моления. Но и здесь не нашла себе нужного пристанища, не нашла, к кому обращаться, о чем просить. На что она вообще надеялась? Зачем сюда пришла, в это святое место? Не ходила, не ходила, а теперь прибежала. Случай назрел? Попросить у Господа защиты для дочки — это святое. А для нее, для нее самой, что просить? Искупления? Раньше-то где была? О чем думала? Ведь еще тогда, когда согласилась взять у Валентины южную путевку, еще тогда — пусть очень приблизительно, пусть шутливо-мечтательно — уже тогда она подумывала о каком-нибудь безоблачном легком увлечении… Зачем теперь сюда приперлась? Чего здесь объяснять? Чего для себя вымаливать? Сперва нагрешить, потом в церковь бежать? Здорово придумано!

В церковь, как в баню, стали ходить, грязь с себя смывать. Вот моду взяли. Воры, проститутки, партийцы коммунистические — все кресты нацепили — и в церковь! Да ведь это всё враньё. Обман! К Господу-то надо в чистоте прийти, в безгрешии, с полной искренностью. Тогда и будет истинная вера. А если иначе — всё выгода, корысть. Какая ж тут вера? Вон и чиновники важные, в телевизоре показывают, к патриарху жмутся. Люди по всей России от нищеты задыхаются, а на этих прохвостах вроде и греха нету. Побудут в церкви, выслушают митрополитов — и вороти дальше на свой карман… Всё это мимо Бога, если любой грех оправдать и отмыть можно. Несчастного милиционера отпевать отказались. Да разве на нем греха больше, чем на других?

Марина заметила, как двое парней — стриженый крепыш «борец» и волосатый «хулиган» — и находчивая девушка в кепке, надетой задом наперед, пошли к выходу. Толстая свеча, броская от своего роста, горела перед большой иконой с изображением копьеносца на коне.

«И у меня всё шиворот-навыворот получится, — погрустнела Марина. — Не надо мне здесь никаких покаяний!» Она подошла к иконе Всех Святых, зажгла свечку. Свечка разгоралась медленно: сперва маленький сизоватый шарик пламени теплился на фитильке, потом занялся сильнее, пламя выросло, потянулось вверх, под фитилем появился расплавленный блестящий воск. Прикрывая ладошкой осмелевшее пламя, Марина поставила свечку меж двух других свечек в пустую капсулу под икону со множеством фигурок святых, быстро перекрестилась и сразу пошагала к выходу, стараясь приглушать гулкий стук каблуков о бетонный церковный пол. Прежде чем выйти на паперть, она обернулась, чтобы напоследок перекреститься. Она уж было занесла руку, но взглянула на свечи перед иконой Всех Святых, от которой отошла, и опешила. Свечка, которую она поставила, сильно накренилась в подсвечнике, покалеченно выделилась среди сестер. Сперва Марина внутренне порывалась вернуться, поправить свечку. И тут же с недовольством раздумала. Чужая она оказалась для этой церкви, здесь не принятая. Да и сама не хочет подчиняться какому-то общему устрою.

Она мелко перемахнула себя щепотью и вышла на улицу. Здесь она глубоко вздохнула, прищурилась на солнце. Не оглядываясь назад, пошла прочь решительным шагом. Даже нищим, которые усердно кланялись у церковной ограды и которых Марина прежде собиралась оделить мелочью, не досталось от нее ни гроша.

16

Спустя несколько дней Ленка окрепла, стала бойчее прежнего. Зато странная болезнь, которая, казалось, выбирает только бездельников и неврастеников, прилепилась к Марине. Раньше она никогда не страдала от бессонницы, теперь изведала изматывающую канитель не утухающих ночных мыслей. Остро ничто и нигде не болело, и в то же время всё тело становилось немощным, мышцы утрачивали упругость и хватку, сознание искажало обычные представления. А самым страшным — самоистязающей пыткой — становился рубеж, грань, когда ночью из бодрствования нужно было перешагнуть в сон. Казалось бы, вот-вот, сон совсем рядом, через секунду-другую организм избавится от реального мира. Но вдруг — внутренний толчок! Вспышка мысли, прояснение сознания. И предсонной заторможенности как не бывало! Потом опять будет все повторяться, но уже под страхом сумасшествия.