Ричард III и его время. Роковой король эпохи Войн Роз - Елена Браун

По единодушному мнению историков, предложенная Мором версия смерти принцев стала общепринятой вскоре после постановки трагедии «Ричард III». Стоит отметить, что рассказ Шекспира является упрощенным вариантом текста Мора — Холиншеда, которым великий драматург пользовался в качестве основного источника. Освещая первую попытку Ричарда III расправиться с племянниками, Шекспир предпочел более раннюю версию, видимо, сохранявшуюся в устной традиции: в «Исторических хрониках» Ричард III первоначально обращается не к Брекенбури, а к гораздо более известному всем Бэкингему. Применительно к теме данного исследования гораздо важнее то, что Шекспир до предела «сгустил» окружавший Ричарда III ореол вероломного тирана. Как уже было отмечено в начале статьи, каждое преступление Ричарда Глостера в «Исторических хрониках» описывается именно как предательство.

Итак, репутация предателя закрепилась за Ричардом далеко не сразу. Современники не видели в действиях Ричарда III, в том числе и в возможном устранении принцев, ничего выходящего за рамки обычных для эпохи Войн Роз методов политической борьбы. Собственно, в период правления Ричарда III значительная часть англичан вообще не была уверена в смерти сыновей Эдуарда IV. После воцарения Тюдоров картина начала меняться. Первая попытка осмыслить Ричарда III именно как предателя была предпринята в сочинении Джона Росса, не получившем широкого распространения из-за крайне неудачной риторической формы. Остальные историки шли по пути постепенных трансформаций. На протяжении первых 30 лет происходило постепенное «накапливание» знаний о преступлениях Ричарда III, его виновность в гибели принцев более не ставилась под сомнение, более того, было «доказано», что смерть сыновей Эдуарда IV вызвала широкую волну общественного недовольства, после этого события Ричард III якобы был окружен «всеобщей ненавистью». Существовала и еще одна любопытная тенденция. По мере удлинения исторической дистанции, гибель принцев казалась потомкам все более чудовищной. Однако до конца первого десятилетия XVI в. Ричарда III предателем не называли, его действия осмысливались не как предательство (государственная измена), а как узурпация.

Миф о предателе Ричарде III обязан своим рождением усилиям двух известнейших гуманистов — Полидора Вергилия и Томаса Мора. Исходя из понимания истории как серии назидательных примеров, они превратили Ричарда Глостера в образец вероломного тирана, чье правление должно было служить предостережением потомкам. К концу XVI в. каждое действие Ричарда III было переосмыслено и интерпретировано именно как предательство, а сам король стал восприниматься как двуличный властолюбец, готовый на все ради короны. Список предательств Ричарда Глостера в итоге оказался настолько обширным, что его можно условно разделить на изменнические акты (убийство Генриха VI, убийство Эдуарда Ланкастера, узурпация 1483 г.) и «личные предательства» (убийство герцога Кларенса, отравление жены). При этом устранение сыновей Эдуарда IV воспринималось как самое страшное преступление, предательство в обоих смыслах, если можно так выразиться, предательство «высшей пробы».

Эта же схема применима и к разработке деталей «убийства в Тауэре». До Полидора Вергилия и Томаса Мора о гибели принцев было почти ничего не известно. Уверенно называлось только имя заказчика преступления — Ричарда III. Автору представляется, что появление исчерпывающей информации о судьбе сыновей Эдуарда IV именно в сочинениях известных гуманистов вряд ли было простым совпадением. Сообщенные Вергилием и Томасом Мором подробности в значительной степени явились результатом сознательной, целенаправленной переработки истории в интересах династии Тюдоров.

Глава 12.

«ОН БЫЛ ЗЛОБЕН, ГНЕВЛИВ, ЗАВИСТЛИВ С САМОГО РОЖДЕНИЯ И ДАЖЕ РАНЬШЕ»[15].

НРАВОУЧИТЕЛЬНАЯ ДРАМА ТОМАСА МОРА

История создания легенды о «принцах в Тауэре» показывает — определяющий вклад в формирование мифа о Ричарде III внес самый яркий представитель английского возрождения Томас Мор. В этой главе мы попытаемся попристальней вглядеться в созданный Мором портрет Ричарда III и понять, почему он нарисован настолько темными красками.

«История Ричарда III» появилась на свет в 1513 г., т.е. спустя 28 лет после гибели последнего короля из династии Йорков. В отличие от авторов других исторических произведений XVI в., Мор — величина известная. Каждый сколько-нибудь образованный человек знает, что Томас Мор (1478–1535) был одной из знаковых фигур английского Возрождения, тонким знатоком античной философии и литературы, одаренным поэтом и, наконец, автором знаменитой «Утопии». Однако Томаса Мора никак нельзя назвать оторванным от жизни кабинетным ученым. Напротив, он сделал блестящую карьеру — был успешным адвокатом, помощником лондонского шерифа, спикером Палаты Общин английского Парламента, выполнял дипломатические поручения и, наконец, в 1529–1532 гг. занимал высший государственный пост лорда-канцлера Англии.

Репутация Мора как человека также безупречна. Все знавшие Томаса Мора отмечали его необыкновенную доброту и сердечность. Выдающийся гуманист Эразм Роттердамский называл его «идеальным другом». Известно, что ученый был сторонником безусловного равноправия людей, противником телесных наказаний, и к тому же человеком, готовым умереть за свои убеждения в буквальном смысле этого слова. В 1532 г. Мор добровольно оставил пост канцлера, не согласившись с намерением Генриха VIII заменить католическое вероисповедание англиканским. Генрих VIII предоставил бывшему канцлеру возможность «одуматься», а после его отказа велел начать судебный процесс по откровенно сфабрикованному обвинению в государственной измене. В 1535 г. Томас Мор был приговорен к смерти. Памятуя о его научных заслугах, король «милостиво» заменил медленную и мучительную казнь на простое отсечение головы.

Все эти обстоятельства поднимают авторитет «Истории Ричарда III» на почти недосягаемую высоту, ведь это произведение принадлежит перу выдающегося ученого, политика и, наконец, человека кристальной честности. Предположить, что Томас Мор мог сознательно исказить историческую истину, очень сложно… если только он действительно намеревался написать историческое сочинение в современном смысле этого слова.

Необходимо подчеркнуть, что ремесло историка и сами задачи исторической науки в XVI столетии были совершенно иными, нежели в начале XXI в. Для современных историков главной задачей является восстановление фактов, причем по возможности «без гнева и пристрастия», т.е. так, чтобы личные взгляды ученого как можно меньше влияли на его научную работу. В XVI столетии история рассматривалась как серия назидательных примеров, а задача историка сводилась к выделению главных «сюжетных линий» прошлого. Истинный профессионал должен был уметь оттенить ключевые качества героев исторической драмы, чтобы каждому зрителю было ясно, где здесь слабовольный правитель, попавший под влияние дурных советников, а где тиран. Однозначная, морализаторская оценка событий в наши дни указывает на ненаучный характер работы, в XVI столетии ненаучной сочли бы книгу, в которой недостаточно четко расставлены смысловые акценты.

Еще одной особенностью исторических сочинений XVI в. была идущая от Античности традиция сочинения речей главных «героев». Рассказ о любом значимом историческом событии был немыслим без почти драматических сцен, в которых персонажи, помахивая руками, произносят длинные и красноречивые монологи. Например, Полидор Вергилий, описывая битву при Гастингсе, приводит «полный текст» речей, с которыми Вильгельм Завоеватель и Гарольд якобы обращались к своим воинам. По современным понятиям, это откровенная фальсификация фактов, однако в ренессансной историографии драматизация истории, напротив, была нормой. Если историку было известно, что тот же Вильгельм Завоеватель перед битвой при Гастингсе обратился к своим воинам с напутственными словами, он чувствовал себя просто обязанным придумать эту речь… иначе читатели сочли бы, что ученый пишет, во-первых, скучно, а во-вторых, не по правилам.

Точно таким же правилом было воссоздание мыслей и чувств персонажей. В XVI в. простое описание хода событий считалось уделом непрофессионалов, истинный ученый обязан был доходчиво объяснить, почему «герой» поступил именно так, воссоздать внутреннюю, психологическую логику его поступков. Читатели всегда знали, когда «герой» «замыслил преступление», когда его «одолело уныние», когда он «взвесил все возможности и решился на отчаянный шаг» и т.п. Разумеется, читать такую «историю» очень удобно и интересно, но вот насколько она достоверна… это уже другой вопрос.

Очевидно, что даже самый лучший исторический трактат XVI в. неизбежно подгоняет реальные события под заранее разработанную схему, упрощает и схематизирует и факты, и характеры главных героев.