Принц приливов - Пэт Конрой

Майским утром 1955 года, с гарденией в волосах и искусно наложенным макияжем, мать вошла в магазин одежды Сары Постон.

— Доброе утро, — поздоровалась она с Изабель Ньюбери и Тиной Бланшард, которые выбирали себе платья для весеннего бала в Коллетонской лиге.

Обе женщины вежливо ответили на ее приветствие. Мать сняла со стойки платье, на которое у нее не хватало денег, и направилась в дальний конец зала, в примерочную. Саванна проследовала за ней. Мы с Люком в этом время глазели на удочки в скобяном магазине Фордема. Надев платье, мать услышала, как Изабель Ньюбери сказала подруге:

— Меня бы ничуть не удивило, если бы Лила явилась на бал с розой в зубах и прищелкивала бы пальцами, как танцовщица фламенко. У нее прирожденный талант на экстравагантности сомнительного вкуса. Я бы с удовольствием вырвала у нее из волос эти цветочки и научила бы делать маникюр.

Изабель Ньюбери не видела, как мать и моя сестра прошли в примерочную. Саванна вопросительно поглядела на мать, но та лишь улыбнулась и приложила палец к губам. Мать повернулась к зеркалу и критически оглядела свое отражение, затем вытащила из волос гардению и бросила в мусорную корзинку. Следующим этапом было внимательное изучение собственных ногтей.

Мать и Саванна пробыли в примерочной целый час. Мать делала вид, будто никак не может решить, покупать ей платье или нет, хотя прекрасно знала, что оно ей не по карману. Впоследствии Лила Винго никогда не украшала свои волосы цветами. И с тех пор за все наше продолжительное детство мать ни разу не пригласили на бал. Я скучал по гардениям и по тем моментам, когда мать проходила мимо, а я ловил сладостный терпкий аромат цветов, привлекающий пчел и восторженных сыновей. Сегодня, стоит мне почувствовать запах гардении, я сразу начинаю думать о матери так, как думал в детстве. А мысли о женских ногтях поднимают во мне волну ненависти к Изабель Ньюбери, по сути укравшей цветы из волос моей матери.

Клан Винго состоит из людей двух типов. Есть Винго смиренные; мой дед служил тому наглядным примером. Всю жизнь он прощал соседям большие и малые поступки, совершенные против него. Но есть и другие Винго, способные десятки лет таить в себе злость. Этот тип Винго доминирует в клане, героически храня генетическую память обо всех несправедливостях. Если кто-то хоть раз схлестнется с Винго этого типа, месть ему обеспечена на поколения вперед. Винго этого типа наследовали обиды и оскорбления, нанесенные их родителям; вражда и месть переходили из поколения в поколение, впитываясь в плоть и кровь. К Винго этого типа принадлежу и я.

Стоя за штурвалом рыбачьей лодки, отец часто просвещал нас относительно нашего кланового наследия. Я не раз слышал от него:

— Если не можешь побить своего врага в школе, выжди двадцать лет и расправься с его женой и ребенком.

— То есть для достижения цели все средства хороши? — уточняла Саванна, повторяя излюбленную фразу нашей матери.

— Людей, Саванна, надо уметь ставить на место. Иначе они так обнаглеют, что будут плевать тебе в физиономию.

— Мама не разрешает нам драться, — заявил я.

Отец расхохотался.

— Мама не разрешает! Ваша мама! Эта дамочка — настоящая потрошительница. Если будете разевать рот, она вырвет у вас сердце и съест его на ваших глазах, — с искренним восхищением добавил отец.

Через год после судьбоносного похода в магазин одежды мне вновь напомнили о гардениях. Я шел из школьной столовой к шкафчику с вещами и наткнулся на Тодда Ньюбери и троих его дружков. Все показывали пальцами на мои ноги. Тодд был единственным сыном Изабель и Риза Ньюбери и вел себя с заносчивостью, весьма характерной для единственных в семье отпрысков. Родители тряслись над ним и потакали во всем. Остальные трое были ему под стать — такие же безмозглые, хотя и с подвешенными языками. У Дики Диксона и Фарли Бледсоу отцы работали в банке, которым заправлял Ньюбери-старший. Марвин Грант был сыном юриста того же банка. Всех их я знал с раннего детства.

— Шикарные у тебя башмаки, Винго, — начал Тодд, когда я с ним поравнялся.

Остальные засмеялись.

Я посмотрел на свои теннисные туфли: ни старые, ни новые, однако порванные во многих местах.

— Рад, что они тебе нравятся, Тодд, — ответил я, и троица загоготала еще громче.

— У них такой вид, будто ты снял их с ног мертвого ниггера, — продолжал Тодд. — Даже издали чую их вонь. У тебя что, нет лоферов?

— Есть. Только дома.

— Решил приберечь для весенней пахоты? — хмыкнул Ньюбери-младший. — Да у тебя никогда в жизни не было настоящих лоферов.

— Мой отец говорит, что вам и на копченые кости для супа денег не хватает, — вставил Фарли Бледсоу. — Как же вам наскрести на пару «Басс виджанс»?[82] Верно, Винго?

— Я же сказал, Фарли, мои лоферы дома. Мне не разрешают надевать их в школу.

— Обманщик ты, Винго, — поморщился Тодд. — Все вы, речные крысы, отъявленные вруны. Моя мама считает, что люди Винго — самый низший вид белого человека. Судя по всему, она права.

Тодд достал из кошелька пятидолларовую бумажку и бросил мне под ноги.

— Бери, Винго. Конечно, лоферы на такие деньги не купишь. Но ведь у тебя они уже есть, мистер лжец? А на новые теннисные туфли хватит. Хоть нос зажимать не придется от твоих вонючих ног.

Я нагнулся, поднял купюру и вернул ее Тодду.

— Спасибо, Тодд, но мне не надо твоих подачек.

— Я хотел поступить как христианин, Винго. Верующие должны помогать нищим.

— Забери свои деньги. Положи их туда, откуда вынул. По-хорошему прошу.

— Эта бумажка побывала у тебя в руках, речное дерьмо, — нагло заявил Тодд. — Теперь я к ней не притронусь. Еще не хватало подцепить твоих микробов.

Дружки поддержали его хохотом.

— Если ты не засунешь эту бумажку в свой кошелек, я тебя заставлю ее съесть.

По реакции Тодда Ньюбери я понял, что впервые в жизни повел себя как смелый парень.

— Нас четверо, Винго, — произнес он. — Тебе одному не справиться.

— Ничего, справлюсь, — заверил я.

Я охладил пыл Ньюбери-младшего, трижды раскроив ему лицо. Он сполз вниз, сел и заплакал, отчаянно поглядывая на дружков и удивляясь, почему те не кинулись на меня.

— Проучите его. Он разбил мне лицо, — причитал Тодд, однако троица благоразумно отошла подальше.

— Ешь свои деньги, Тодд, не то еще врежу, — пообещал я.

— Не посмеешь, речное дерьмо, — закричал Тодд.

Я опять ударил.

Когда один из подоспевших учителей схватил меня за шиворот, Ньюбери-младший послушно жевал пятидолларовую бумажку. Учитель потащил меня в кабинет директора.