Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане - Луи Жаколио

Как только он ушел, Ланжале вскочил с постели и, заперев дверь на задвижку, уселся на край кровати, погрузившись размышления. Он не мог ни на чем сосредоточиться в этом хаосе самых разнообразных мыслей, возбужденных открытием ему Гроляром тайны их путешествия… Итак, они не более как сопровождают Ли Ванга в его экскурсии за «кольцом власти»! Может ли это быть? И если это правда, в чем нельзя сомневаться, то как ему быть теперь, какого образа действий держаться? Необходимо посоветоваться с кем-нибудь, например с Порником, который не менее его будет поражен этим открытием… И Ланжале вышел из каюты на палубу, чтобы освежить кстати голову, горевшую от хаоса неожиданных для него мыслей.

В особенное недоумение повергло его кажущееся противоречие между преданностью банкира Лао Тсина Бартесу и его намерением оказать в то же время услугу Ли Вангу, очевидному сопернику и врагу молодого Кванга. Как это согласуется? Он оберегает Бартеса от всяких опасных случайностей — и в то же время не прочь содействовать претенденту на место главы Общества Джонок добыть «кольцо власти», которое и даст ему возможность занять это место. Как это понять, что это значит?.. Неужели Лао Тсин не таков на деле, каким кажется на словах, и ведет какую-то непонятную двойную игру?..

На палубе благодаря свежему ночному ветру мысли Парижанина прояснились. Он припомнил слова Лао Тсина, сказанные ему во время их беседы в павильоне: «Придет время — и изменники будут наказаны, заботу о чем я беру на себя!»

Значит, если яхта, по приказанию Лао Тсина, как бы содействует планам Ли Ванга, везя его на поиски «кольца власти», то здесь надо понимать нечто иное, противоположное, может быть, планам этого честолюбца и изменника… Еще лучше — не трудиться более над разрешением этой загадки, а верить в добро и ждать, потому что Лао Тсин благороден, честен и постоянен в своих словах и симпатиях, раз выказанных им.

Рассудив таким образом, Ланжале поднялся на мостик, где было еще свежее, чем на палубе. Было около часу ночи, и погода стояла прекрасная. Яхта легко скользила по совершенно спокойному морю, оставляя за собой светлый след…

На мостике Ланжале увидел Порника, занятого своей службой, потому не решился заговорить с ним, зная, что друг его не любит этого. Порник давно уже перестал «забавляться вином» — под влиянием тех же серьезных и неотвязных мыслей, которые изведал и Ланжале.

Парижанин опять сошел на палубу и увидел Сарангу. Малаец относился к нему с полным вниманием, помня приказание Лао Тсина спасти его во что бы то ни стало. Заметив подходящего к нему Ланжале, он приветствовал его своим «саламом», на что Парижанин ответил тем же.

— Отличная погода! — сказал Ланжале. — Как нельзя более удобная для плавания.

— Да, и наша яхта отличное судно, капитан! — отвечал Саранга.

Для малайца все белые были капитанами.

— Да, это правда! Я никогда не видел ничего подобного ей!

— Ни в Батавии, ни в каком другом месте нет ни одного судна, которое могло бы ходить быстрее нашей яхты! — с гордостью заметил малаец.

— Кстати, — спросил как бы ненароком Ланжале, — не знаешь ли ты, когда мы придем?

Саранга пытливо посмотрел на Парижанина, готовясь и ему сказать то же, что и другим, то есть отделаться уклончивым ответом, но вдруг Ланжале осенила неожиданная мысль, и, наклонясь к малайцу, он таинственно шепнул ему:

— Я знаю все!

Малаец вздрогнул.

— Господин мне все открыл! — продолжал Ланжале.

Тогда малаец встал и, коротко бросив: «Пойдем ко мне!», — повел его в свою каюту.

Когда они очутились с глазу на глаз в уединенной каюте малайца, последний, посмотрев на своего гостя так же внимательно, спросил его резким голосом:

— Что ты знаешь?

Сообразив, как надо держать себя с этим человеком, что сказать и о чем умолчать, Парижанин начал:

— Я знаю, что час правосудия пробил для изменников… Я знаю, что честолюбец, который продал своих братьев, увидит скоро свои дерзкие планы разрушенными: он никогда не овладеет «кольцом власти», и его судьба решится завтра, когда луна исчезнет в волнах океана.

Малаец слушал его с возраставшим волнением. Ланжале как раз попал на дорогу успеха, переводя на язык вдохновенного ясновидящего простые, но полные правды слова, услышанные им от Лао Тсина.

И Саранга не стал более сомневаться, что банкир сказал Ланжале все, и ощутил полное доверие к нему. Парижанин поспешил вызвать малайца на откровенность, и хотя последний не переступал видимых пределов благоразумия, рекомендованного ему, но и то немногое, что он сказал Ланжале, повергло спутника Гроляра почти в ужас.

— Да, — задумчиво произнес Саранга, употребляя тот же язык ясновидящего, — час правосудия пробил! Но ты, зачем ты сел на это судно с твоим другом? Господин ведь не хотел этого! Не для того ли, чтобы исполнить последние обязанности по отношению к нему, к твоему другу?

И он добавил, понизив голос и так невнятно, как если бы говорил сам с собой:

— Гроты Мары не щадят тех, кто отважится пренебречь их гневом!

Дрожь пробежала по телу Парижанина. О каком «друге» говорит малаец? Не разумеет ли он под этим именем бедного Гроляра? В таком случае он все сделает, чтобы спасти своего спутника от грозящей ему какой-то страшной опасности, которая неведома ему. Он не будет входить в подробности этой роковой истории, имеющей отношение к Обществу Джонок, но должен непременно уберечь от участия в ней Гроляра, миссия которого не имеет ничего общего ни с планами, ни с намерениями этого честолюбца Ли Ванга… Приняв такое решение, Ланжале прямо приступил к делу.

— Я здесь для того, — сказал он малайцу, — чтобы сопровождать своего друга повсюду, куда бы он ни отправился.

— Скоро ты не будешь в состоянии делать этого, — мрачно возразил малаец.

— Почему?

— Господин не желает этого, а воля господина должна быть исполнена.

— Есть нечто более могущественное, чем воля господина: это клятвы, данные во имя Божества. И я поклялся Божеством моей родины — никогда не покидать своего друга и привезти его во Францию целым и невредимым.

— Так! — согласился малаец, на которого религиозные обеты имели сильное влияние, что еще раньше заметил Ланжале. — Обещания, данные богам, должны быть священны и ненарушимы; но Саранга, которого ты видишь перед собой, знает свою обязанность и предоставит собственной участи тех, кто осужден безвозвратно.

Итак, стало быть, Гроляр шел на смерть вместе с Ли Вангом, — в этом нельзя было более сомневаться; но как совершится эта катастрофа, которая должна погубить их?.. Ланжале попытался выведать об этом у малайца, но тот ничего уже более не сказал ему, замкнувшись в безмолвии.