Иван Берладник. Изгой - Галина Романова

    - Да лучше бы тебе, нехристь, и погибнуть тамо! - крикнул Ярослав. - Жизнь свою никчёмную спас, а товары мои! А дары византийские… Чего будет-то теперь!

    - Теперя они Берладнику достанутся, - себе под нос сказал кто-то из бояр. Ярослав услышал негромкие слова. Он побагровел, глаза налились кровью. Вскочив с места, князь затопал ногами:

    - Вон! Все вон! Этого убрать! На конюшню! Запороть! В поруб бросить!

    - Да как же это, княже? - воскликнул десятник, когда ворвавшиеся гридни подхватили его под локти, заламывая руки назад. - Я ж тебе верой и правдой…

    - Кабы верой и правдой, так лучше бы ты там насмерть сгиб, а товары мои сберёг! Берладнику ты продался, пёс! Пёс! Пёс!… Все вы псы! Только и ждёте, как бы меня предать!

    - Да, княже, мы за тебя… Да мы завсегда с тобой… Да только прикажи, - забубнили бояре. - Сами убытки понесли… По миру нас пустил проклятый Иванка…

    - Слышать не хочу этого имени! - вскочив, Ярослав запустил в бояр посохом. - Убирайтесь прочь! И чтоб духу вашего тут не было!

    Тучный Щепан Хотянич еле успел увернуться от летящего в него посоха, и бояре, толкаясь, ринулись к дверям.

    Оставшись один, Ярослав некоторое время ещё бушевал и кричал, брызгая слюной. Потом выдохся, но сидеть просто так не мог. Злость и досаду надо было на ком-то выместить.

    Девичьи голоса со двора подсказали ему, что делать. Сорвавшись с места, Ярослав бросился в женскую половину.

    Ольга Юрьевна уже много месяцев жила в забросе. Если бы не желание Ярослава время от времени мстить жене за её нелюбовь, она бы и вовсе забыла, каков на лицо муж.

    Она сидела в своей светёлке, вышивала полог для церкви. Забросив жену, Ярослав запретил ей и выходить из терема, оставив лишь походы в домовую княжескую церковь, где княгиня проводила по полдня в молитвах. Две боярыни сидели рядышком - одна тоже вышивала, другая, сложив руки на груди, тихонько тянула песню-былину.

    Песня оборвалась на полуслове, когда без стука, распахнув дверь, в светлицу ворвался князь Ярослав. Боярыни вскочили, сгибаясь пополам. Ольга застыла, вытаращив на мужа глаза.

    - Вот ты где, - прохрипел Ярослав.

    - А где же мне ещё быть? - пролепетала Ольга.

    - Мужу перечить?… Обе пошли вон, - цыкнул князь на боярынь. Те поспешили убраться, забыв на лавках вышивание.

    - Чего смеёшься, дура? - рыкнул Ярослав. - Всё уже ведаешь?

    - Да про что ты? - покачала головой Ольга. - Я днями отсюда не выхожу…

    - Не перечь мне! Ты-то сидишь, а курицы твои всюду шастают, носы свои длинные суют… Вынюхивают, сплетни разносят…

    - Да о чём ты? В толк не возьму…

    - Не лги! Про Иванку весть слыхала?

    - Про какого Иванку?

    - Ах ты, дура! Про Берладника твово проклятого! Как пограбил он меня на Днестре!

    Иван! Не сдержавшись, Ольга вздрогнула, прижимая руки к груди. Искра живого чувства промелькнула в её погасших до срока глазах, и Ярославу этого было достаточно. Вскипев, он размахнулся и ударил жену. Ольга повалилась боком на лавку, и второй удар попал по плечу. Она вскрикнула:

    - За что?

    - За Ивана твово!

    - Да рази ж он мой? - Ольга вскинулась навстречу и получила кулаком по лицу.

    - Он на Галич идёт, чтоб меня скинуть и на моё место сесть! А тебя княгиней небось сделать хочет! Ты небось и пересылалась с ним?

    - Нет! - Ольга истово перекрестилась. - Христом-Богом молюсь!

    - Цыц, дура! Лучше кайся, с кем сговаривалась, чтоб Берладника сюда призвать?

    - Да ни с кем! Детьми тебе клянусь!

    - Детьми? Да мои ли это дети?

    От возмущения Ольга утратила страх. Выпрямившись, она расправила плечи и твёрдо взглянула на мужа.

    - Это твои дети! - крикнула она. - Твои! И если ты мне не веришь…

    Растрёпанная, сжав кулаки, она пошла на мужа.

    - Всю жизнь ты мне испоганил, ирод проклятый! Вздохнуть не даёшь! Каждым куском попрекаешь! И так живу с оглядкой! А ты ещё детьми меня попрекаешь? Да после такого… Поди вон! Видеть тебя не желаю! Будь ты проклят!

    Ни разу ещё безответная жена не давала ему отпора, ни разу не гнала прочь, ни разу не повышала голоса. Сражённый её гневом, Ярослав попятился к дверям.

    - Но-но! Забылась, баба, кто ты есть!

    - Забылась? Помню! Всё я помню! Я - дочь Юрия Долгой Руки! И отец мой, и дед мой, и прадед великими князьями были! А твои все со времён Ярослава Мудрого - изгои! Еле-еле Червонную Русь себе отхватили… Да ты должен мне ноги целовать за то, что живу с тобой, что сына тебе родила. А ты… Будь ты проклят! И сам ты! И семя твоё проклятое! И весь род твой! Да прокляты будьте! Да сгиньте все!

    Схватившись за голову, Ольга разразилась рыданиями.

    Ярослав не мог на это смотреть. Ругнувшись сквозь зубы, он бегом бросился прочь. А княгиня осела на пол и, раскачиваясь из стороны в сторону, тихо заголосила.

    Отрыдав, она подползла на коленях к иконам и, подняв на лик Богородицы залитое слезами лицо, перекрестилась.

    - Матушка, пресвятая Богородица, Дева Мария пречистая, яко Спаса родила! - зашептала в исступлении. - Спаси и сохрани Ивана Ростиславича! Не дай ему погибнуть! Сбереги! Мою жизнь возьми, а его не тронь! Умоляю тебя! Сбереги его! Сбереги!…

    Меж тем тревожные вести летели впереди войска берладников. С каждым днём они буянили всё больше и больше, нападая уже не только на корабли, но и на пешие купеческие караваны. Никому нельзя было проехать ни к Русскому морю, ни от него. На торговищах Галича, Теребовля, Перемышля, Василёва исчезла рыба. Тут настал Успенский пост, когда мясного нельзя. Речная костлявая рыбка, что ловили в верховьях, шла втридорога. Не стало и иноземных товаров. В довершение ко всем бедам зашевелились половцы, стали подтягиваться к южным окраинам Червонной Руси.

    Ярослав ходил чернее тучи. Ему уже мерещились под стенами Галича стяги Берладника, слышался его голос. Двухродный брат, которого он последний раз видел мельком ещё в те поры, когда тот незаконно владел Галичем тринадцать лет назад, вставал перед глазами, как живой.

    Те дни, как наяву, были в памяти. Они с отцом только на несколько дней отъехали из Галича на ловища, а бояре взяли и посадили на его место Берладника, тогда ещё неизвестного никому Звенигородского князя. Теперь за Иваном идёт большая сила - не только неукротимые берладники, но и половцы. Хватит ли у него сил, чтобы выстоять против них? А вдруг в решительный момент бояре предадут? Вдруг переметнутся к сильнейшему? Он, князь Ярослав, не смог защитить их товары и богатства - значит, долой князя Ярослава!…

    Мрачный, злой на весь мир, бродил он по переходам дворца. Вздрагивал от каждого шороха и звука - казалось, что это прискакали посланные от его брата кричать, чтоб оставил Галич и удалился в Перемышль или Звенигород на веки вечные.

    Ярослав даже вскрикнул, когда навстречу попалась массивная осанистая тень. В полутьме переходов он узнал незнакомца не сразу:

    - Дозволь слово молвить, княже? - прогудела тень, и Ярослав распознал Избигнева Ивачевича. Высокий ростом, могутный, он намного превосходил хилого телом, в детстве много болевшего и потому до сих пор слабого Ярослава.

    - Ты, - князь перевёл дух. Сразу вспомнилось, что Избигнев, как его отец Ивач, стоял за отца и его самого. - Что делаешь тут?

    - Хотелось спросить, княже, нет ли каких приказов. Мы готовы.

    - Вы? Кто - вы?

    - Я, боярин Чарг, да Володислав, сын кормилицы твоей, да Халдеич. Все мы за тебя крепко стоим. Ты только прикажи, княже. Всё исполним!

    Он назвал имена тех, в ком ещё ни разу не пришлось усомниться ни его отцу Владимирке, ни ему самому за столько лет. И Ярослав немного успокоился.

    - А что тут прикажешь? - князь сердито засопел. - Берладник на меня силу ведёт немалую…

    - На всякую силу найдётся сила большая, - осторожно молвил боярин.

    - Сила! А где её взять? Был бы жив Долгорукий, у тестя бы попросил полки, чтоб разгромить Берладника и погубить раз и навсегда. А ныне сам Долгорукий в могиле, сыны его в Залесье подались, старший среди них, говорят, с родней в ссоре… А новый великий князь стоит за Иванку крепко.

    - Да великого князя и поменять недолго…

    - Да ты чего? - Ярослав оторопел. - Супротив Киева меня подговариваешь идти? У меня беда у порога, а ты, изменник, в дальний поход меня соблазняешь? А ежели я уйду, не ты ли первый Иванке ворота отопрёшь?

    - Господь с тобой, - Избигнев перекрестился. - По скудоумию молвилось. Князь-то - ещё не вся земля. И ежели вся земля против великого князя подымется - не усидит он на месте. И не будет силы у Иванки…