Иван Берладник. Изгой - Галина Романова

    Берладники по-разному воспринимали задержку. В Бессоне проснулась купеческая жилка, и он ворчал над каждым соболем и каждой серебряной цепочкой:

    - Вот утробы ненасытные! И куда им столько? Кажется, всю орду уже в меха закутали, а им всё мало! И хоть бы кувшин ихнего кумыса в подарок прислали, нехристи!

    - Скоро последнюю рубаху велят отдать, - поддерживал его Михаила.

    - Без ихних сабель нам не выстоять, - говорили старые Звенигородцы.

    Мошка ворчал:

    - Не выстоять? Накося, выкуси! Да ежели повсему Берладу кинуть клич - столько бравых молодцев поднимется! Да мы степь по травинке разнесём, не то, что Галич.

    Иван редко бывал среди своих - его, что ни день, звали на пир к ханам. Но если случалось слышать такие речи, то встревал:

    - Галичан надо брать не умением, а числом. Если они сядут в городе, мы их оттуда не выкурим. Будем стоять до зимы, а к тому времени Ярослав успеет помощи допроситься. Половцы наскоком быстры - они налетят так, что галичане не успеют затвориться. Да и у княжеской дружины Ярослава не в пример нам и брони лучше, и оружие новее, и кони ячменём кормлены, а наши круглый год на траве да соломе.

    Берладники озирали себя, почёсывая затылки, и нехотя признавали:

    - Да, от поганых мы не шибко разнимся… Когда хоть настанут добрые деньки?

    Дни шли за днями. Лето перевалило за вторую половину. В такую пору половцы начинают посматривать на север - на Руси собирают урожаи, так что можно разжиться добром. А кони успели отъесться за лето и набрать силу. Самое время собираться в поход.

    В один из дней для засидевшихся русичей устроили охоту. Сам хан Сатрак, его младший брат Отрок и двое малолетних сыновей - одному двенадцать, другому четырнадцать лет - в окружении нойонов, нукеров и приближенных пышной кавалькадой выехали в степь. Берладники старались нарядиться, кто как мог, и пестротой одеяний почти сравнялись с половцами. Многие тайно надели под яркие рубахи и свиты кольчуги - чем черт не шутит?

    Вскоре подняли небольшую стаю толстых пёстрых дроф. Крупные птицы, взмахивая крыльями, разбегались и спешили взлететь. Их били на лету стрелами. Особой ловкостью было поймать взлетающую дрофу арканом. Заглядевшись на то, как ловко метают половцы арканы, Иван тоже сгоряча схватил волосяную верёвку и, погнавшись за крупным самцом, кинул петлю…

    Аркан скользнул по распахнутым крыльям, упал в траву и зацепился там за конский череп. Этот череп и выдернул Иван.

    Звонкий смех раздался рядом:

    - Ой, урус-урус! А говорил - мать твоя половчанка! Дай!

    Молодой безусый всадник, из-под войлочной шапки которого на грудь спускались две чёрные косы, а на щеках играли весёлые ямочки, требовательно протянул руку. Иван послушно отдал аркан. Девушка ловкими движениями смотала его, гикнула, поднимая свою кобылу в галоп, и ринулась на удравшую дрофу. Та успела сесть на землю, а взлететь ей было не суждено - волосяная петля охватила шею.

    - Ловка ты, - похвалил Иван. - От тебя никто не уйдёт!

    - И ты? - половчанка стрельнула глазами.

    - А я не дрофа, чтоб на меня охотились!

    - Ой ли?

    Девушка снова принялась раскручивать петлю, и Иван, вовремя сообразив, чем это грозит, поспешил пригнуть голову, спасаясь. Аркан упал ему на плечи - князь не успевал сбросить его, но схватился за верёвку, натягивая и не давая половчанке затянуть петлю.

    Они боролись несколько минут. Кони топтались на траве, храпя и мотая мордами. Ловкость дочери степей против силы взрослого русского князя. Ни один не желал поддаваться. На глазах половчанки уже блестели слёзы. Она зло кусала губу, но упрямо тянула аркан. Но, сжимая коленями конские бока, Иван раз за разом перехватывал верёвку, подтягивая девушку ближе.

    Обоих так захватила эта борьба-игра, что они не заметили, как подъехали Сартак с Отроком и остальными охотниками.

    - Что, урус Иван, словила тебя моя дочь? - крикнул Сартак.

    - Кто кого словил, - бережа дыхание, коротко ответил Иван. - Пока не одолею, не пущу. А сама она не убежит.

    - Против моей дочери никто не устоит! - похвалился хан. - Турча с десяти лет на коне скачет и аркан мечет. Была бы отроком - цены бы не было!

    - На всякую силу есть сила большая, - пропыхтел Иван. Девушка, гибкая и сильная, как дикая кошка, проигрывала борьбу, но не хотела признать поражения.

    - То-то и оно, что ты лишь силой силён! - поняв, что ещё немного и её вместе с конём подтянут вплотную, выкрикнула она. - А кроме силы, ещё и разум надобен!

    С этими словами она выпустила аркан. Не ожидавший такого Иван покачнулся, чуть не упав с седла. Вцепился руками в конскую гриву, помогая себе выпрямиться.

    - Эх, ты! - засмеялась степнячка. - И на коне-то сидеть не умеешь!

    - Упасть с коня - для мужчины не позор, - крикнул в ответ Иван. - Позор - не оседлать жены в брачную ночь!

    Девушка презрительно фыркнула и так мотнула головой, отворачиваясь, что косы взлетели в воздух. Толкнула пятками свою кобылу, прокричала что-то задорное и ускакала - ветром, бьющим в лицо, усмирять гнев и досаду.

    Иван смотрел ей вслед, сбросив-таки аркан.

    - Великий хан, - произнёс он, - отдай за меня свою дочь! В Галиче сяду - княгиней её сделаю. Богатый выкуп дам.

    Сартак ничего не ответил. Но уже на третий день после охоты призвал к себе Ивана и, кивая головой, сказал:

    - Я и брат мой пойдём с тобой на Галич. А станешь князем - засылай сватов. За князя отдам Турчу.

    Возвращаясь в берладницкий стан - он раскинулся рядом, такой же, как и половецкий, если не считать того, что большинство ратников спали на земле, подстелив кошмы, - Иван едва не пел от счастья. Топот копыт отвлёк его от радостных дум - мимо скакала Турча. Обликом совсем отрок - разве что длинные косы развеваются за спиной да грудь подпрыгивает под рубашкой. Заметив берладников, придержала коня, и Иван поравнялся со степнячкой.

    - Отдаёт твой отец тебя мне в жены, - похвастался он. - Осенью сватов зашлю. Готовься!

    - Вот ещё, - фыркнула девушка. - Ты и на коне-то усидеть не можешь - где тебе со мной сладить!

    - А вот когда станешь моей женой, тогда и посмотрим, сумею ли я укротить такую дикую кобылицу.

    - Кобылицу ещё поймать надо! - крикнула Турча и, гикнув, поскакала прочь.

    Уговорившись с ханами, где и когда ждать их орды, ибо половецкий стан, со стадами, жёнами и детьми с места не сдвинешь, значит, надо заранее отобрать мужчин-воинов, берладники через несколько дней покидали кочевье. Путь их лежал к Пруту и Серету, туда, где стоял на берегу реки вольный город Добруджа и лежали исконные берладницкие земли.

    Уже отъехали от стана и ветер больше не нёс запахи выделанных шкур, дыма и навоза, когда в стороне замелькали всадники. Они проскакали совсем немного и остановились, лишь один, невысокий, стройный, отделился ото всех. Он загнал коня на небольшой холмик и замер там, глядя русичам вслед.

    - Эге, - заметил зоркий Мошка, - да ведь это баба!

    - Турча, - узнал Иван. - Провожать, что ли, вышла?

    - Чем ты её приворожил, княже? - с доброй усмешкой спросил Мошка.

    Иван не ответил. Навстречу опять летел вольный ветер, впереди лежали долгие дороги и трудные походы. Он вспомнил эту девушку - когда стал князем. Потом. Позже.

    Не доезжая Прута, встретился дозорный разъезд берладников - верные своей привычке, они объезжали окрестности, высматривая, нет ли купеческого каравана да не показались ли половцы. Первые были желанной добычей, а вторые - исконными врагами. В лицо они Ивана не признали, но, стоило назваться, как тут же его вспомнили.

    Была радостная короткая встреча и был путь дальше, в Добруджу. Впереди, как на крыльях, летела весть, и всюду, где ни появлялась дружина Ивана, князя встречали, как дорогого гостя. Люди радовались - видать, по нраву пришлась ему вольная воля, раз столько лет спустя решил воротиться.

    Вот наконец и Добруджа. Память Ивана хранила невысокие деревянные и каменные стены, массивные ворота и неглубокий ров с валом, за которыми начинались берладницкие дома - длинные хоромины, где было два входа один напротив другого, на земляном полу горело несколько очагов для тепла и света, а вдоль стен стояли лавки и полати для сна. Между ними теснилось малое число домов, где жили семейные берладники, старейшины и просто люд, который прибился сюда со своими семьями. Большинство таких переселенцев всё же предпочитало селиться за стенами Добруджи - там и земли побольше, и пахать можно по старой привычке.

    Всё осталось таким же - узкие улочки, длинные дома и почти неотличимые от них конюшни и скотные дворы. Деревянная церковка, правда, была новой. Она стояла сбоку майдана, между двумя домами старейшин и большой избой, где собирались воеводы для бесед. Сам же майдан, где днём и ночью кто-то чем-то торговал, и вечевая ступень остались неизменны.