Легенда Лукоморья. - Юлия Набокова

— Принесли? — От дерева впереди нас на дорогу метнулась угловатая тень. Леший за время с нашей последней встречи еще больше высох и подурнел.

— Вот.— Я подняла руку с узелком.

Леший испустил вздох облегчения и медленно направился ко мне, не сводя глазе узелка. Казалось, надежда придала ему силы, по капле возвращала жизнь. С каждым шагом в его внешности происходили удивительные изменения. Выравнивались глубокие морщины, залегшие вокруг рта и на лбу, оживал цвет лица, становились ясным взгляд и уверенной — походка. То ли сумерки сыграли со мной злую шутку, обезобразив Лешего, а теперь, по мере приближения, морок отступал, то ли это светоч так благотворно действовал на хозяина леса. Оставалось только надеяться на последнее!

Рука Лешего коснулась ткани, он замер, словно прислушиваясь к своим ощущениям, и вдруг улыбнулся. Так зажигательно, так тепло, так по-молодецки — точь-в-точь как во время нашей первой с ним встречи.

— Это поможет? — выдохнула я.

— Это воплощенное добро,— улыбка не сходила с лица Лешего, казалось, он грелся в невидимом сиянии светоча.— Оно одолеет любую беду.

Он потянулся к узелку, намереваясь развязать его, но вдруг убрал ладонь.

— Идем — сказал он.— Мы откроем его там, где все началось.

Я с сомнением взглянула на него:

Но это же далеко отсюда...

— Я знаю одну тайную тропку,— подмигнул мне Леший и, озвучив мои опасения, добавил: Я чувствую в себе силы провести тебя по ней.

Тропинка петляла между деревьями, по сторонам от нее возникали то холм, то цветочная лужайка. Несколько шагов по березовой роще — и мы уже в сосновом бору, еще десяток шагов — и хвою под ногами сменяют попадавшие ранетки. Не успели вдохнуть яблочный аромат, как в воздухе уже запахло орехом. Еще поворот — и перед нами знакомая поляна с погибшей липой, которую я безуспешно пыталась спасти от паутины. За прошедшее время лица совсем высохла, ее листья опали, а между ветвей висела напившаяся досыта паутина. Я поежилась, глядя на ее толстые зеленые нити. Леший и вовсе почернел от горя.

— Открывай.— Его голос хрустнул надломленной веткой. Казалось, еще минута — и он сам сломается от горя.

Не медля ни мгновения, я зубами рванула узелок и освободила светоч от платка.

Язычок пламени внутри камня всколыхнулся, забился, неровные всполохи озарили самоцвет тусклым мерцанием. Я затаила дыхание — показалось, что источник рванет бомбой в моих руках.

Но ни я, ни Леший, ни кот никак не ожидали того, что случилось. Свечение внутри камня погасло, и его поверхность сделалась непроницаемо-матовой. Не веря своим глазам, я потрясла камень в надежде, что внутри снова затеплится огонек, на который мы возлагали так много ожиданий. Тщетно. Самоцвет оставался непрозрачным и стремительно остывал в моей ладони, превращаясь в обычный булыжник. Черная магия Любавы оказалась так сильна, что осушила до дна светоч Агафьи.

— Не может быть! — горестно мяукнул Варфоломей.— Светоч погас!

Леший пошатнулся, как осужденный, узнавший, что апелляция его адвоката отклонена и смертельный приговор будет приведен в исполнение немедленно, и рухнул к подножию погибшей липы. В сгущающихся сумерках его можно было бы принять за корень, выползший из-под земли.

Я поежилась — самоцвет в моей руке сделался ледяным, как кусок айсберга, и, казалось, воздух на поляне стремительно стыл, как будто Морозко притаился за кустом и напускал январского холода. Я сложила ладони лодочкой, поднесла их к лицу и подула на светоч, чтобы согреть его.

— Что ты делаешь? — пронзительно мяукнул кот.

— Все не может закончиться... так,— пробормотала я, глядя на окаменевшую спину Лешего, распластавшегося на земле.

— Все уже кончено,— с надрывом произнес кот.— Слишком много зла вокруг, и слишком мало сил оставалось в светоче. Если бы только Забава бездумно не растрачивала его каждый день!..— Варфоломей заскрежетал зубами, отвернулся и прыгнул к безутешному Лешему.

— Все не может так кончиться,— упрямо пробормотала я.— Добро всегда побеждает зло. И эта сказка будет со счастливым концом. Надо только верить...

Верить, потому что ничего другого не остается. Верить и действовать. Потому что если не мы, то кто? Я обошла распростертого на земле Лешего, в бок которого уткнулся Варфоломей, и взглянула на паутину. Высоко, не дотянуться. Но надо попытаться. Так, вон трухлявый пенек у кустов. И совсем не тяжелый. Еще чуть-чуть! Опа, вот она, моя табуреточка.

Надо только верить и не выпускать светоч из рук. Потому что он — единственное спасение, Я влезла на пенек и подпрыгнула, стараясь дотянуться до паутины. Не достала. А паутина даже не шевельнулась. Хотя в прошлый раз стоило поднести к ней руку, как она хлынула ко мне, стремясь спеленать в кокон. Отлично, пробуем дальше. Я прыгала, руки хватали воздух, пенек трещал и грозился рассыпаться в труху. Еще немного, и...

Есть! В кулаке — край паутины. Рывок — и толстая зеленая сеть падает на меня, накрывая с головой и вонзая в кожу тысячи ледяных уколов. Но я кричу не от холода — от жара. Светоч в другой руке за секунду раскаляется до маленького солнца, и я разжимаю пальцы. Паутина жадно набрасывается на меня, торопясь связать в упругий кокон. Светоч падает на землю, разбиваясь вдребезги вместе с моей надеждой на спасение. Блик света вспарывает сумерки, освещая ошеломленную морду кота и вытянувшееся в немом крике лицо Лешего. И вдруг ночь взрывается солнечным светом и ослепляет до слез. Волна жара накрывает поляну, и кажется, что, когда я протру глаза, вокруг будут тропические джунгли.

— Яна,— мяучит у ног кот, — ты только погляди, ты только погляди...

Сквозь пленку слез вижу ослепительный полдень. Второй раз на моей памяти ночь и день поменялись местами. Нечто подобное я видела в Вессалии, на Вурдалачьей пустоши, куда меня заманила сестра, желая погубить. Тогда моя родная мать-волшебница, которой я никогда не видела раньше, ценой своей жизни спасла меня от полчища нежити. Последним ее заклинанием было розовое сияние, тепло которого проникало в самое сердце, ласкало, как материнские объятия. Для упырей, окруживших меня, оно стало пламенем костра, для земли, отравленной некромантией, послужило живительным лекарством. Сейчас выброс магии был не менее мощный,

Под ноги смотреть невозможно, кажется, там полыхает пожар, и от него жарко, как на пляже. А вот если запрокинуть голову, то можно открыть глаза. Потому что кроны деревьев, густо усыпанные листвой, тенистым шатром накрывают землю. Потому что на небе нет солнца. Потому что солнце рассыпалось осколками светоча по траве. Густой, высокой, щекочущей колени. В такой траве заблудиться можно!

— Ты только погляди,— заворожено повторяет кот.— Ай да светоч! Ай да Агафья!

Свет постепенно гаснет, как будто солнце исчезает за горизонтом. Розовое сияние последний раз обнимает крепкие стволы деревьев, подсвечивает зелень свежей листвы и радужные лепестки цветов. Лес силен и здоров. Нигде не найти ни обрывка паутины, ни засохшего деревца. Светоч смыл всю черную магию, вернув природе жизнь. Даже липа, безвозвратно погибшая липа зазеленела и нарядилась в цветочные зонтики.

— Яна,— доносится до меня ликующий голос Лешего,— как ты зажгла его? Светоч? Ведь он совсем погас?

— Добром своего сердца,— отвечает за меня кот.— Как же еще?

Последний всполох дневного света заглотила бездонная пасть ночи, вернувшей свои законные права, но лес и не думал впасть в спячку, напротив, он ожил. Ухнул неподалеку филин, зашумело дерево, потревоженное ночной птицей, треснула ветка под ногой неспящего зверя.

Из-за облака выглянула луна, обнажив самое сокровенное и высветив силуэты Лешего и липы, слившиеся в один.

Леший вел себя как возлюбленный, встретившийся с любимой после долгой разлуки: гладил золотистую кожу-кору, зарывался лицом в соцветия-локоны, вдыхал цветочный аромат, легонько касался пальчиков-листьев, крепко обнимал стан-ствол. Когда он повернулся ко мне, я замерла от его совершенной красоты, а он светился от счастья.

— Это просто чудо.— Его голос сорвался от восторга.— Она цветет как в свои лучшие дни! ты только посмотри, какая же она красивая...

Я обошла вокруг липы, осторожно коснулась ветвей, вдохнула аромат липового цвета: дерево выглядело здоровым, и ничто не напоминало о трагедии, недавно приключившейся с ним.

— Осторожней,— с беспокойством предупредил Леший, я вздрогнула и отпустила ветку с душистыми цветами. Задумавшись, я чуть не сломала ее.

— Извини,— смутилась я, отступая на шаг назад.

Леший ничего не ответил: он смотрел на липу с благоговением рыцаря, вернувшегося из похода на край света и заставшего свою возлюбленную еще более цветущей красавицей, чем прежде. Почувствовав себя третьей лишней, я отвернулась и огляделась по сторонам. Все вокруг цвело и дышало жизнью. По соседству с липой стояли наряженные в сережки молодые березки. В траве под ними вольготно расположились подберезовики. Неподалеку стройная рябинка пестрела оранжевыми гроздьями, а величественный крепкий дуб свысока взирал на ее кокетливую красоту.