Воспоминания - Альберт Шпеер

Гитлер «по-сапожничьи», мелочно, занимался латанием дыр. При этом неизбежно и отрицательно сказывалось то, что по картам лишь в самых общих чертах можно было составить себе представление об особенностях местности. В начале лета 1942 г. он лично определил участок, на котором должны были вступить в бой шесть первых танков «тигр», от которых — как и всегда при появлении нового типа вооружения — он ожидал сенсации. С богатой фантазией расписывал он нам, как советские 77-миллиметровые противотанковые пушки, пробивавшие, даже с большой дистанции, лобовую часть наших танков 1Y, тщетно дают выстрел за выстрелом и как, наконец, «тигры» проутюживают их позиции. Штаб обратил его внимание на то, что избранная им местность — болотистая почва по обе стороны дороги — не позволит танкам маневрировать. Гитлер отверг эти возражения, не резко, но с видом собственного превосходства. Так был дан сигнал к первой атаке «тигров». Все напряженно ожидали результатов. Я несколько беспокоился за техническую часть. Но до технической генеральной репетиции дело не дошло. Русские спокойненько пропустили танки мимо своих противотанковых позиций с тем, чтобы ударить по менее защищенным бокам первой и последней машины. Два прямых попадания! Оставшиеся четыре — ни взад, ни вперед, ни всторону, в болото. Скоро и их вывели из строя. Гитлер молча пережил эту полную неудачу. Он никогда о ней не вспоминал.

Положение на западном театре военных действий, тогда еще в Африке, докладывал после «Востока» генерал-полковник Йодль. И здесь Гитлер стремился вникнуть в каждую деталь. Роммель вызывал неудовольствие Гитлера, так как часто на протяжении нескольких дней слал лишь очень невнятные донесения о своих действиях и передвижениях, т.е. «темнил» перед ставкой, чтобы затем неожиданно преподнести совершенно изменивнуюся ситуацию. Гитлер, испытывавший к Роммелю личную симпатию, хотя и с раздражением, но мирился с этим.

Координацией действий на различных театрах военных действий должен бы, собственно говоря, заниматься Йодль как начальник штаба вермахта. Но Гитлер взял эти функции на себя с тем, чтобы потом о них и не думать. По существу, компетенция и ответственность Йодля не были четко определены. Но чтобы вообще иметь какой-то участок работы, штаб Вермахта стал осуществлять самостоятельное командование на отдельных театрах военных действий, так что, в конце-концов, у армии возникли два конкурирующие генеральные штаба, между которыми Гитлер выступал в роли мирового судьи, что вполне отвечало его уже упоминавшемуся принципу разделения. Чем более критической становилось положение, тем ожесточеннее спорили друг с другом соперничающие штабы о переброске отдельных дивизий с Востока на Запад, и наоборот.

Когда мы заканчивали с «армейским положением» в обобщенной форме докладывалось «воздушное положение» за истекшие сутки, а затем и «морское». Как правило, доклады делались офицером связи или адъютантом от данного рода войск, и очень редко — самим главнокомандующим. Налеты на Англию, бамбардировки немецких городов — об этом докладывалось сжато, также — и о последних успехах в войне подводных лодок. В руководстве войной в воздухе и на море Гитлер предоставлял верховным командующим авиации и флота самую большую свободу действий вмешивался, по крайней мере в то время, редко и исключительно в тоне советов.

В заключение совещания Кейтель протягивал Гитлеру несколько бумаг на подпись. Обычно это были отчасти высмеиваемые, отчасти внушавшие страх «прикрывающие приказы», т.е. распоряжения, которые должны были в будущем защитить его, КЕйтеля, или кого-либо другого, от всякого рода упреков Гитлера задним числом. Я воспринимал тогда эту практику как недопустимое злоупотребление подписью Гитлера, поскольку форму приказов нередко получали совершенно несовместимые друг с другом намерения и представления и создавали тем самым непроглядный и сбивающий с толку хаос.

От довольно многочисленного собрания в сравнительно небольшом помещении воздух становился спертыи, от чего я, как и большинство присутствующих, быстро утомлялся. Была вентиляционная установка, но она, по мнению Гитлера, создавала «сверхдавление» и будто бы вызывала головные боли и чувство скованности. Поэтому ее включали до и после «ситуации». И при прекрасной погоде окно обычно оставалось закрытым и даже днем были задвинуты занавеси — все это создавало духоту.

Я ожидал, что эти анализы положения проходят в почтительной тишине и был удивлен, что офицеры, не занятые в данный момент непосредственно докладом, без стеснения, хотя и вполголоса, переговаривались друг с другом. Часто в ходе «ситуации» в дальнем конце комнаты, не обращая внимания на Гитлера, образовывалась небольшая группа сидящих. От этих разговоров на периферии все время стоял легкий гул, который меня бы раздражал. Гитлеру же это мешало только, когда дискуссии становилась слишком громкими и возбужденными. Но стоило ему неодобрительно поднять голову, как все замолкали.

Открытое несогласие по серьезным вопросам, стало проявляться примерно с осени 1942 г., но пока еще в очень осторожной форме. Гитлер прощал возражения скорее лицам извне, чем из круга своего ежедневного общения, несогласие последних он просто не выносил. Он сам, стараясь в чем-то убедить, начинал издалека и по возможности дольше пережевывал общие фразы. Его оппоненту просто не удавалось вставить словечко. Если в ходе обсуждения возникал спорный вопрос, то Гитлер ловко обходил его, перенося решение на потом. Он исходил из того, что военноначальники опасаются показаться в присутствии своих штабс-офицеров слишком сговорчивыми. Возможно также, он рассчитывал, что его красноречие и личная магия возымеют большее действие при разговоре в более узком кругу. При телефонных разговорах оба эти достоинства срабатывали лишь весьма относительно: вероятно, поэтому у него была нелюбовь к разрешению серьезных спорных проблем по телефону.

Кроме «большой ситуации» поздно вечером проводилась еще и «вечерняя ситуация», на которой кто-нибудь из офицеров Генерального штаба помоложе докладывал о событиях последних часов. Этот доклад Гитлер выслушивал в одиночестве. Если перед этим мы были вместе, то иногда он прихватывал и меня. При этом он чувствовал себя намного свободнее, чем при «большой ситуации», вся атмосфера была раскованной.

Окружение Гитлера также отчасти виновато в том, что он, чем дальше, тем больше, уверовал в свои сверхчеловеческие способности. Уже генерал Бломберг, первый и последний военный министр Гитлера, охотно восхвалял необычайный стратегический гений Гитлера. В атмосфере непрестанных гимнов и громовых аплодисментов, даже куда более скромная и уравновешенная личность, чем Гитлер, могла бы утратить все масштабы и критерии самооценки.

Верный своей натуре, Гитлер охотнее принимал советы от тех, кто еще более оптимистичнее и еще более иллюзорнее, чем он сам, оценивали обстановку. Всегда, когда Гитлер принимал решения, которые большинством офицеров, хотя и молча, не разделялись, Кейтель был именно тем, кто изо всех сил и убежденно старался поддержать его. Постоянно находясь в непосредственной близости к Гитлеру, он всецело подпал под его влияние. С течением лет он из заслуженного, буржуазно-солидного генерала превратился в льстивового, неискреннего, растерявшего интуицию слугу, В сущности, Кейтель стал жертвой своей бесхарактерности. Бесперспективность любой дискуссии с Гитлером привела к тому, что он вообще отказался от всякого своего мнения. А если бы он попробовал упорно сопротивляться, то был бы заменен другим Кейтелем.

Когда в 1943-44гг. шеф-адъютант Гитлера и начальник управления кадров сухопутных войск Шмуедт, при поддержке многих генералов попытался добиться замены Кейтеля энергичным генерал-фельдмаршалом Кессельрингом, Гитлер заявил, что он не может отказаться от Кейтеля, потому что тот «верен, как пес». Наверное, Кейтель наиболее полно воплощал собой тот тип, в котором Гитлер нуждался среди ближайшего окружения.

Генерал-полковник Йодль тоже очень редко открыто перечил Гитлеру. У него была своя тактика. По большей части он таил свои мысли про себя, что помогало перебросить мосток через какое-нибудь затруднительное положение, чтобы позднее переубедить Гитлера, а то и добиться пересмотра уже принятого решения. Его иногда пренебрежительные отзывы о Гитлере говорили, что он сохранил относительно трезвый взгляд на положение вещей. Подчиненные Кейтеля, как к примеру его заместитель генерал Варлимон, не могли быть более смелыми, чем он сам. Ведь Кейтель не брал их под защиту, если они подвергались нападкам Гитлера. Иногда они пытались отменить заведомо неразумные приказы, внося в них дополнения, смысл которых, видимо, не доходил до сознания Гитлера. Под руководством вечно пасующего и несамостоятельного Кейтеля Верховное командование вермахта вынуждено было искать обходные пути для достижения целей.