Том 3. Слаще яда - Федор Сологуб

Но Шаня предупредила его и с помощью своих здешних друзей написала завещание. Когда Евгений узнал об этом, он почувствовал прилив нежности к Шане. Быть при Шане до самой ее смерти показалось ему тогда очень приличным и красивым. И уже он мечтал, как с крепом на рукаве и с томною бледностью лица он приедет в Крутогорск и скажет Кате:

– Она умерла. В ней были темные, порочные чары, но она умерла, и да будет память о ней светлою. Я люблю вас не так, как любил ее, – я люблю вас чистою, святою любовью, тою любовью, которой достойна ваша светлая, чистая душа, любовью настоящею и вечною.

Катя заплачет и скажет:

– Я простила ее, когда узнала, что она страдает. Я прощаю ее от всего сердца, потому что она любила вас, хотя и порочною любовью, любила, как умела. А вас, Евгений, я всегда любила и всегда верила, что вы любите меня, хотя и запутались в сетях этой несчастной, порочной особы.

Евгений написал домой, что Шаня опасно заболела, что у нее открылась сильная чахотка и что он везет ее в Швейцарию. Дома были уверены, что Шаня скоро умрет. И уже стали находить в ней хорошие стороны. Говорили:

– Все-таки она так любила Евгения.

– И, в конце концов, она стоила ему не особенно дорого.

– И даже была полезна по хозяйству.

– Да, и все-таки это лучше, чем случайные встречи с этими ужасными женщинами.

– Только бы он не заразился от нее.

– Надо ему написать, чтобы он был очень осторожен.

– Да, пусть держится подальше. Ведь с ними едет сиделка. Евгений может только иногда заходить к ней.

Лето Евгений и Шаня провели в Швейцарии. Знакомых вблизи не было, никто не напоминал о богатой невесте, о карьере. Потому Евгений был спокоен. Он обходился с Шанею ласково, и они почти никогда не ссорились. Шаня отдыхала. Здоровье ее поправлялось, и ее настроения опять становились бодрыми и светлыми.

Но скоро эта сладостная идиллия, воскрешавшая Шаню, надоела Евгению. Природа Швейцарии казалась ему пресною, вся жизнь грубою и мещанскою. Чем веселее становилась Шаня, тем скучнее было Евгению. И он уже был рад, что настало время ехать в Петербург.

Хмаровы со дня на день ждали вести о Шаниной смерти. Они были страшно поражены, когда Евгений написал им, что Шаня здорова и что они возвращаются в Россию вместе.

Аполлинарий Григорьевич один не растерялся. Он продолжал утешать Варвару Кирилловну. Говорил ей уверенно:

– Да вы не волнуйтесь. По всему видно, что Евгений ее бросит. Правда, затянулось это у них, – но тем вернее можно сказать, что Евгений в конце концов ее бросит. Уж если до сих пор он с нею не повенчался, то очевидно, что и потом этого не сделает. А пока пусть она живет с ним.

Варвара Кирилловна, пожимая плечами, подымая глаза к небу, спрашивала с ужасом:

– Как можно этого желать!

– И очень следует, – говорил Аполлинарий Григорьевич. – Первое дело, – она ему окончательно надоест.

– И окончательно замучит, – возражала Варвара Кирилловна. – У них постоянно бывали скандалы невероятные.

Аполлинарий Григорьевич с усмешкою отвечал:

– Ну, кто кого еще замучит! Евгений – совсем не такая смирная овечка. Второе я вам скажу, Шанька и сама, может быть, отвяжется, когда увидит его ненависть. Ведь и он может ей надоесть.

– Это – особа наглая и навязчивая. Она не отстанет, – сказала Варвара Кирилловна. – Она ведь его никуда от себя не отпускает.

Аполлинарий Григорьевич невозмутимо продолжал:

– Третий аргумент вам приведу тот, что время идет да идет, а время лучший врачеватель всяких зол.

– Плохое утешение! – воскликнула Варвара Кирилловна. – Сколько горя и смуты уже внесла она в нашу семью!

– Наконец, – сказал Аполлинарий Григорьевич, – возьмите то, что она ему пока все-таки полезна: белье зачинить и вообще по хозяйству. С нею он все-таки живет в удобной обстановке, питается доброкачественною пищею.

Варвара Кирилловна прикладывала платок к глазам и говорила плаксивым голосом:

– Вы уж очень холодно это разбираете. Поймите, у меня все сердце выболело.

Но все же рассуждения Аполлинария Григорьевича утешали ее.

Глава пятьдесят восьмая

Чем ближе время было к окончанию курса Евгением, тем хуже становились отношения между ним и Шанею. Весь четвертый год их жизни в Петербурге прошел в постоянных, резких ссорах, и уже всем тем, кто их близко знал, становилось ясно, что дело кончится печально.

Однажды Евгений грубо сказал Шане:

– Ты – мещанка. Ты не о любви думаешь, а только о том, чтобы повенчаться со мною, стать дворянкою. Одной моей любви тебе мало.

Шаня грустно говорила Евгению:

– Твоя любовь не дала мне ничего, кроме горя и позора. Евгений отвечал мрачно:

– Ну а твоя что мне дала?

– Да? Тоже ничего? – горько спрашивала Шаня.

– Да что же? Скажи! – презрительно и злобно говорил Евгений. Шаня вздохнула, промолвила тихо:

– Ах, Женя, Женя! Заплакала. Евгений грубо крикнул:

– Ну, надоела эта слезливость! Нельзя ли без слез?

– Без слез? – спросила Шаня, стараясь удержать свои слезы. – Ну что же, можно и без слез.

Она почувствовала, как ее сердце упало в темную мглу безнадежности, и слезы вдруг высохли. Побледнела очень и смотрела на Евгения жутко и неподвижно.

Евгений ежился под ее взорами, бегал по комнате и грубо кричал:

– Пожалуйста, без трагедии! Эти мещанские трагедии никому не интересны.

Шаня грустно улыбнулась. Говорила:

– Какая трагедия! С бедною Шанькой! Только вот что я тебе скажу: ведь я не отняла у тебя так много, как ты у меня отнял. Если ты меня бросишь, кто возьмет меня женою?

В этих Шаниных словах Евгению почудился намек на то, что Шаня теперь готова была бы выйти замуж и за другого. Он обрадовался и живо сказал:

– Ну, женихи найдутся. Было бы корыто, а черти будут.

– Женихи! И это ты мне говоришь! – горестно сказала Шаня.

– Ну, ну, пожалуйста, без ломанья и без сцен! – с тою же грубостью говорил Евгений. – В тебя все влюбляются, и ты всем делаешь глазки. Думаю, что тебе нетрудно будет сделать выбор.

– И как я отдамся кому-нибудь? – сказала Шаня. – Подумай, на что ты меня толкаешь. Переходить из рук в руки… Но во мне сохранились честь и честность. Понимаешь ли ты это?

Евгений махнул рукою, цинично засмеялся и сказал:

– Знаю я людскую честность! До первого случая. А уж ваша женская честь… Мне же отдалась.

– Евгений, не кощунствуй, – сказала Шаня.

Она строго посмотрела на Евгения. Ему стало страшно и жутко, и он поторопился уйти из дому.

В начале зимы приехала в Петербург Варвара Кирилловна. Она сочла своевременным решительно повлиять на Евгения. Близко уже было окончание курса, и надобно было вытеснить Шаню. Катя становилась нетерпелива. Варвара Кирилловна рассудила, что надобно увезти Евгения на Святки или и раньше домой и добиться, чтобы он сделал формальное предложение Кате.

Варвара Кирилловна поселилась в их квартире. Шане пришлось потесниться и перебраться в тесную комнату окнами во двор. С Шанею Варвара Кирилловна была очень холодна, почти груба. Разговаривала с нею не как с хозяйкою дома, а как с наем ною экономкою.

Варвара Кирилловна несколько раз уединялась с Евгением в его кабинете и уговаривала Евгения бросить Шаню и ехать домой. Горничная Катя подслушала один из таких разговоров и передала его Шане. Шаня не могла устоять против искушения выслушать Катин пересказ и только потом притворилась недовольною и сказала наставительно:

– Я вас об этом не спрашиваю, Катя, и вы напрасно подслушиваете. Это очень нехорошо. Занимайтесь своим делом, а чужими не интересуйтесь.

Катя усмехнулась хитро и сказала:

– Да ведь вас жалея, барышня. Вы к ним всей душой, а они к вам всей спиной. Жалко вас, барышня, – вы такая добрая ко всем и жалостливая, а с вами так хотят поступить.

Когда Евгений ушел куда-то из дому, Варвара Кирилловна позвала к себе Шаню и строго сказала ей:

– Александра, мне просто больно смотреть на Женечку. Что ты сделала с ним? У него очень нехороший вид.

Шаня посмотрела на нее мрачными глазами и упрямо сказала:

– У Жени очень хороший вид.

– Что это значит, Александра? – с удвоенною строгостью спросила Варвара Кирилловна. – Ты, кажется, собираешься грубить мне. Ну, не советую.

– Извините, – сказала Шаня, – я – здесь хозяйка, из моих гостей никто не жаловался на мою грубость. И вам грубить я не собираюсь. А только я вам вот что скажу: вы хотите, чтобы Евгений уехал с вами домой. Но это от меня зависит. Если я захочу, то Женя не домой поедет, а выйдет из института, и мы с ним поедем за границу.

Варвара Кирилловна говорила Шане:

– Пойми, Александра, что он будет несчастлив с тобою. Пойми же наконец, что ты ему не пара! Какое ты можешь дать ему счастье, подумай сама!