Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - Кэтрин Уэбб

Стиснув зубы от злости, Кэт преувеличенно осторожно опускает поднос и переносит на стол чайные принадлежности как можно медленнее, но стараясь при этом не показать, что мешкает нарочно.

— «Мы оба с громадным удовольствием узнали, что ты на… что ты начал делать первые успешные шаги на избранном поприще. Приношу поздравления. С нетерпением жду нашей следующей встречи и будущей дискуссии о природе и значении твоих открытий, поскольку газетные статьи, за которыми мы пристально следили, весьма скупо передавали факты, зато изобиловали то восторгами, то насмешками. Я уверен, что дальнейшие старания и прилежные занятия избранным делом откроют для тебя большие перспективы и принесут известность. Твой…» — и так далее. — Робин Дюрран роняет письмо на колени и широко улыбается Кэннингам. — Вот оно! Как приятно получить от отца подобное письмо! — восклицает он. — Мне доподлинно известно, что старик за всю жизнь так и не смог понять ни одной эзотерической теории, и все же он предлагает мне свою поддержку и, как мне кажется, начинает считаться с тем фактом, что хотя бы в этой области я его превосхожу. И моих братьев тоже, — произносит теософ, и его голос звенит от волнения, он удовлетворенно улыбается. Никто из Кэннингов не отвечает, и это явно раздражает его. «Он их тыкает, как тыкают апатичного кота, чтобы тот начал играть», — думает Кэт. — Что скажете, Альберт? Эстер? Вам не кажется, что это чудесно, когда человек столь консервативного и традиционного уклада, как мой отец, обращает свой разум к новой реальности?

— О да, Робин. Вас в самом деле следует поздравить, — выдавливает из себя Альберт, все еще отворачивая лицо от Кэт и судорожно сглатывая после своих слов.

Если не считать обгоревших на солнце щек и носа, лицо у него пепельно-серое. Он выглядит нездорово. «Так тебе и надо», — злорадствует про себя Кэт. Эстер вроде бы хочет заговорить, но вместо того кашляет, теребя веер, пока взгляд теософа снова не обращается к ее мужу.

— Больше ничего, мадам? — намеренно спрашивает Кэт, перехватив взгляд Эстер и делая многозначительное лицо.

— Нет-нет, благодарю вас, Кэт, — отвечает Эстер отстраненно.

Кэт злобно зыркает на Робина, на его физиономию, гладкую, расплывшуюся в самодовольной улыбке, после чего выходит из комнаты.

— Черт бы побрал эту женщину! — взрывается Кэт, вернувшись в кухню и наливая себе стакан воды.

— Что на сей раз? — спрашивает миссис Белл. Она надписывает этикетки на банках с вареньем, склонившись над самым пером и сморщив от усилий лицо. Почерк у нее настолько мелкий и убористый, насколько сама она огромная и расплывшаяся.

— Пусть перо движется так же свободно, как мысль, — говорит Кэт, заглядывая ей через плечо. — Пусть чернила текут, как неспешная река.

Миссис Белл кидает на нее угрюмый взгляд, и Кэт отступает.

— Так мне говорили, когда я училась писать, — пожимает плечами она.

— А я не учусь. Я и так умею, — ворчит Софи Белл.

— Софи… мне нужно уйти, — неожиданно произносит Кэт.

— Что тебе нужно? — Софи не отрывает взгляда от своих этикеток.

— Мне необходимо уйти. Пожалуйста, всего на часок. Глотнуть свежего воздуха, побыть немного вне дома. Я вернусь к тому времени, когда настанет пора мыть посуду, обещаю…

— Ох уж мне эти обещания! Знаю, побежишь к Джорджу Хобсону и не вернешься, пока не переспишь с ним, — произносит экономка. Вот теперь она поднимает голову и видит, что Кэт застыла от изумления с разинутым ртом, не в силах выдавить из себя ни слова. Софи Белл улыбается вполне благодушно. — Уж тебе ли не знать, Кэт Морли, что в нашем приходе мало что случается без моего ведома. Тебя достаточно часто видели с ним, и видели многие.

— Полагаю, вы осуждаете меня за это?

Миссис Белл слегка хмурится, снова берется за перо, но не пишет.

— В жизни прислуги не так много радостей. И я не такая старая и злобная, как ты считаешь, чтобы порицать молодежь. Джордж Хобсон честный парень, хотя и грубоватый, — бормочет она.

— Софи Белл… никогда бы не подумала, что из всех людей вы окажетесь на моей стороне… — Кэт от изумления трясет головой.

— Угу, много ты понимаешь.

— Так отпустите меня, пожалуйста. Мне очень нужно увидеть его, хотя бы на минутку. Я всего лишь хочу попросить его кое о чем. А послать письмо я не могу, потому что он не умеет читать. Пожалуйста. Если меня хватятся, скажите, что мне нехорошо от жары и я пошла прилечь на полчаса… Я сразу же вернусь обратно, обещаю.

— Ну не знаю… Одно дело, когда ты сама рискуешь местом, совсем другое — когда вынуждаешь рисковать меня.

— Ну тогда солгите. Скажите им, что я убежала, не сказав ни слова, и вы ничего не знаете. Когда я вернусь… когда вернусь, открою вам одну тайну, — обещает Кэт, искушая.

Миссис Белл поднимает глаза, смотрит на нее мгновение и хихикает:

— Какие там тайны! Могу поспорить, я и эту знаю. Ладно уж, ступай, только побыстрее!

Солнце в небе похоже на расплавленный металл, неистово жаркое и тяжелое. Кэт выходит в парадные ворота, не волнуясь о том, что ее могут увидеть. Она идет быстро, время от времени переходя на бег. В кармане у нее огрызок карандаша и клочок бумаги — старая квитанция от прачки. Хотя она не сможет написать Джорджу записку, если его не окажется на барже, Кэт оставит какой-нибудь знак, символ, что она приходила и искала его. Она задумывается о том, что это будет, и улыбается. Черная кошка. Она нарисует черную кошку. Однако, когда через двадцать минут она подходит к барже и горло у нее так пересохло, что вот-вот потрескается, она видит его на палубе. Он лежит на спине, согнув колени, ноги у него босые, руки скрещены на лице, чтобы защитить глаза от яркого солнца.

— Джордж! — зовет Кэт и не может сдержать широкой, радостной улыбки. — Послушай! — Она останавливается перед баржей и делает глубокий вдох, наполняя легкие воздухом до самого дна. В них сухо. Ничего не булькает, не хрипит, нет никакой мокроты, которую надо выкашливать.

Джордж щурится, мгновение недоумевая, а затем улыбается.

— Значит, ты наконец-то выздоровела, — говорит он.

Кэт кивает, утирая рукой влажный лоб. Волосы совершенно мокрые и липнут к шее.

— Наконец-то вышли остатки той дряни, которую в меня вливали. Можно мне подняться на борт?

— Можно. — Джордж кивает, встает, чтобы взять ее за руки, когда она ступает на шаткие сходни.

Остановившись рядом с ним так близко, что его лицо начинает расплываться перед глазами, Кэт снова делает глубокий вдох. Его запах такой знакомый и влекущий. Как нагретые доски палубы, как илистые воды канала, как свежая, пахучая листва вокруг них. Все эти запахи впитались в его кожу, смешались, становясь единым чудесным ароматом. Он настолько прекрасен, что она закрывает глаза, покачиваясь, упиваясь им.

— Тебя не было несколько дней. Я уж думал, что ты вряд ли придешь, побоишься после встречи с полицией, — говорит Джордж. Голос его звучит ровно, слова лишены какого-либо выражения. Однако когда она поднимает глаза, то видит на его лице бурю эмоций: неуверенность и облегчение, любовь и страх, и уязвленную гордость.

— Я пришла бы. Но меня заперли, Джордж! Я не могла послать тебе весточку… Викарий увидел меня в «Пахаре». Он словно спятил! Хотел прогнать меня, но за меня вступились. И теперь меня каждый вечер запирают в комнате после работы.

— Тебя запирают? Но… они не имеют права!

— Знаю. Жена викария на моей стороне. Она дала мне ключ, чтобы отпирать дверь, так что я хотя бы не провожу всю ночь в страхе и под замком… Но мне пришлось поклясться ей, что я больше не буду уходить по вечерам. Мне это не нравится, однако… я поклялась!

— Значит, мы больше не будем видеться. Так, как раньше. Если ты собираешься сдержать слово, — говорит Джордж, хмурясь.

— Да, собираюсь, в некотором смысле, а в некотором смысле это уже не важно…

— Что ты хочешь сказать? Иди сюда и присядь. У тебя такой вид, будто тебя вот-вот хватит солнечный удар! — Он осторожно увлекает ее в тень каюты, и они присаживаются на ступеньках. — Что значит — не важно?

— Джордж… — начинает Кэт. Она смотрит на него с любовью, касается рукой обветренной кожи на его подбородке. — Я больше не могу там оставаться. Даже теперь, когда мне позволено отпирать дверь… я все равно чувствую себя как в тюрьме. Я не выношу викария, который отворачивается от меня, как от какой-то мерзости! Не могу терпеть указания, где мне находиться, как себя вести каждый миг своей жизни, и днем и ночью! Даже жена викария… хотя она хочет помочь, все равно пытается сделать из меня бездумную куклу. Она пытается направлять мои мысли и поступки, но я не буду… этого… терпеть! Хватит! — кричит она отрывисто, мотая головой и ударяя кулаками по острым коленкам. Кожа от ударов ноет, и это ощущение ей нравится.