Пастырь Добрый - Сергей Фомин

   — А ты бы попробовал написать что–нибудь назидательное, что–нибудь на пользу для людей, близких тебе по духу. […]

Александр ДОБРОВОЛЬСКИЙ[155] [156] Москва. 1961 год, 11 августа. День памяти муч. архидиакона Евпла

 Печатается по машинописи из архива Е. В. Апушкиной.

   И после, все восемнадцать дней моего пути (взорванные мосты, разрушенные станции… Медленно, медленно ехали мы на Восток), я чувствовал около себя силу батюшкиной молитвы. Явно творилась надо мной Божественная помощь. А. Добровольский. «Красноярская обедня»

На «Понедельниках». Клеопатра Иванова

Батюшка весь был любовь. Бывало придешь к нему чем–нибудь расстроенная или с большим сокрушением о грехах, и как войдешь в комнатку, так и разрыдаешься. А Батюшка посмотрит на тебя ласково–ласково и спросит: «Ну, что с тобой, голубушка?» А ты и слова промолвить не можешь от слез и только еще сильнее разрыдаешься. Тогда Батюшка подойдет к тебе, обнимет, прижмет к своей груди и начнет целовать твою голову, лоб и щеки, точно лаской своей хочет он заглушить в тебе горечь твоего переживания, а глазами своими любящими точно хочет прочесть в душе причину этой горести, а сам все спрашивает: «Ну, что с тобой, дорогая, скажи мне». И чувствуя такую сильную любовь к тебе грешной, хочется высказать Батюшке все наболевшее, хочется раскрыть свою душу, как она есть, без прикрас, со всеми язвами, но вместо того только вздохнешь тяжело и, рыдая, прижмешься к Батюшке, да так и замрешь у него на груди. И Батюшка тоже как бы замрет вместе с тобой. Видно, в тот момент он молился, и сразу легко и радостно станет на душе, точно и горя у тебя не было. Взглянешь на Батюшку веселыми глазами, с благодарностью. Батюшка поймет тебя и скажет: «Ну, теперь расскажи, что с тобой было?» Стало быть Батюшка уже знает, что не стало твоего горя, что он тебя «разгрузил», и сам весь засияет от радости. Расскажешь ему все и, получив благословение и просфорочку, или яблоко, или листок духовный, или иконочку, летишь как на крыльях.

   Как–то написала я ему в Верею, что его Краткое правило очень трудное. А Батюшка в ответ написал, что младенцам духовным, таким шаловливым баловницам прежде всего надо поучиться слушаться отца духовного и маму, и тогда это правило легко покажется.

   На Маросейке мне как–то все сразу родным стало: и храм, и сестры, и оба священника, и Батюшка, и о. Сергий. Меня позвали петь на клиросе, а потом стали звать и на квартиру, «на понедельники». Сначала мы собирались возле передней в комнатке, а когда народа стало больше, перешли в столовую. Незабвенные это беседы! Бывало, чтобы никому не мешать, заберешься под стол и вперишь взгляд в Батюшкино личико: оно было такое сияющее, когда он говорил, что глаз отвести не хотелось. На этих «понедельниках» ярко и характерно рассказывал Батюшка разные случаи из жизни его духовных детей: дурным примером предупреждая нас от греха, а хорошим научая добру. Евангельские слова Батюшка говорил точно свои собственные.

   Пришла я как–то на «понедельник», с искренним желанием работать Богу, не обращая внимания на укоры людей, не желая рисоваться в их глазах, желая делать одно добро. Я еще не знала, как это трудно. Можете вы представить себе мое разочарование, когда я услышала чисто женские мелочные споры и ссоры, ничего общего не имеющие с идеалом любви и всепрощения, о которых твердил Батюшка. Мне было так больно, что я горько заплакала и сказала: «Батюшка, да что же это?» Батюшка весь сжался в клубочек и обратился к сестрам: Видите, как вы младенца духовного смутили, будет вам ссориться, любите друг друга и прощайте всё. Ну, одна сказала, а другая бы смолчала, не всякое лыко в строку. Ты нервная, а она еще нервнее. Заботьтесь друг о друге. Вот некоторые стремятся в монастырь. А я хочу, чтобы у нас БЕЛЫЙ монастырь был, чтобы не было дрязг и женских мелочных ссор, чтобы в душе у каждой был монастырь. Ведь стенами от греха и окаяшки не отгородишься. Яшка и окаяшка больше всего нашему спасению мешают. Любви и смирения в нас нет, — скорбно сказал Батюшка. — Вы все говорите: «я», да «я». А разве вы забыли, что «я» последняя буква в алфавите? Смиряйте себя во всем. Смиряяй себя, вознесется. Никогда не садись на первое место, иначе со стыдом должна будешь уступить место. Смиряясь, носите тяготы друг друга, тако исполните закон Христов. Любите друг друга, а любовь состоит в том, чтобы мы поступали по заповедям Божиим. Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими. Мы теперь — дети Божии, но еще не открылось, что будем. И так подвизайтесь войти сквозь узкие врата. Прошу вас: не осуждайте друг друга. Если кто видит брата своего согрешающего, пусть молится о нем. Как можно осуждать, когда я сам в тысячу раз хуже другого. Кто скажет: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец, ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? Мы имеем от Него заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего.

   Нужно было видеть Батюшкино личико — такое лучезарное, светлое, и какой был уверенный и искренний его голос: «Господи, кто же может спастись? Неужели мало спасающихся?» — спросили Апостолы. Вижу я на ваших лицах тот же вопрос. «Не бойся, только веруй и спасена будешь», — сказал Господь, и я вам тоже говорю. Вера — великое дело. Твердо веруй в Бога, и все сможешь одолеть — и духовные препятствия, и скорби, все понесешь безропотно». Батюшка пояснил и главу о Страшном Суде и заканчивал: «Каким же должно быть нам, ожидающим и желающим дня пришествия Божия? Ожидая сего, потщитеся явиться пред Ним неоскверненными и непорочными в мире». И мы расходились с обновленными душами, с запасом духовных сил на всю неделю, до следующего такого же благодатного «понедельника».

   Однажды, незадолго до смерти Батюшки, пришла я к нему с иконкой перенесения мощей святителя Алексия и просила благословить меня ехать в деревню. Он поглядел на меня внимательно и сказал: «Хоть я и не митрополит, а человек Божий Алексей, но что мне пора умирать, это верно. Хорошо, что ты мне напомнила, что я зажился. А вот тебе от меня просфорка и Державная Божия Матерь. Она сохранит тебя от всякого зла». И, благословив, отдал мне и «перенесение мощей» обратно. Я спросила: «Что вы, Батюшка, живите, Господь с вами! Простите меня грешную». — «Приедешь хоронить меня… А, может, и мое тело по каким–либо причинам перенесут с кладбища на кладбище. Устами младенца говорит сама истина».

   Все так и случилось. Он умер 9 июня, и мы все вместе, получив телеграмму, выехали на похороны. Хоронили его на Лазаревском кладбище, а через несколько лет перенесли на Введенское.

   Один раз Батюшка долго держал мою голову, сжав своими руками, и все приговаривал: «Не болей так за других душой, помни: тебе самой придется очень тяжело хворать». Я ответила: «У меня и так туберкулез». — «Это скоро пройдет, а ты и не предполагаешь, как тяжело будешь болеть головой». И, помолившись со слезами, благословил меня. Да, я не знала, что через несколько дней после его смерти заболею нервным расстройством.

   В большие праздники и по воскресеньям после обедни Батюшка посылал меня «на верх», на квартиру разливать чай духовенству и рекомендовал меня им: «Вот младенец духовный!» И всегда они с лаской желали, чтобы я осталась такой, как была.

   Батюшка весь был любовь. Как бы он ни устал, как бы ни торопился, всегда находил время ободрить и утешить приходящих к нему. С необыкновенной любовью совершал он Литургию, часто плакал, и это передавалось всем молящимся в храме, и все стояли и молились усердно, несмотря на тесноту.

   «Любите друг друга», — вот основное, что внушал Батюшка. «Иго Божие благо, и бремя Его легко есть. Помните это и смиряйтесь во

   всем».

   Усталые, голодные, плохо одетые и обутые мы ежедневно до службы и после нее спешили в храм, чтобы быть с Богом. Материально у нас не было почти ничего, но как много было сил духовных! Поразили пастыря, и рассеялись овцы, не стало уже того единения душ, той духовной поддержки, что была в храме. Куда ни придешь, везде чужая, нет руководства духовного, остались только случайные исповеди.

   Помню, после смерти Батюшки многие не хотели его сына признавать за продолжателя его дела. А ведь Батюшка всегда говорил: «Если Господь Бог даст ему сил и здоровья, то он будет больше меня. Не капризничайте, не огорчайте его!» И вот я вижу сон: наш храм, открыты царские врата и Батюшка дает крест, и вдруг он превращается в о. Сергия, потом снова стоит сам. Этим сном, конечно, Батюшка хотел показать, что он него сын — одно.