Пастырь Добрый - Сергей Фомин

3. Однажды, в разговоре о том, как формальным распоряжением иерархов, не учитывающих жизни, могут соблазнять верующих, Батюшка рассказал случай, бывший сравнительно давно, при покойном митрополите Сергии [157]. Митрополит, человек сухой и ученый, издал распоряжение, запрещающее поминовение умерших в праздничные и воскресные дни. Батюшка, зная, что народ ходит по большей части в храм по праздникам и будет скорбеть при отсутствии гласного поминовения от диакона, пошел к митрополиту просить отмены его приказа. Митрополит выслушал, изложил богословские основания к своему действию, и сказал, что отменить его нельзя. Батюшка подчинился, и вот в первое же воскресение на Литургии произошло недоразумение; когда Батюшка вышел, по окончании служения, с крестом, то к нему при всех обратилась богато одетая дама, укоряя его в том, что он не прочел ее поминания, несмотря на то, что она дала пять рублей. «Я приехала, услыхав о вас, с другого конца Москвы, и не думала, что вы так поступаете, если вам мало, возьмите больше», — говорила она, никак не понимая, что поминание читали в алтаре и Батюшка не причем, а виною ученое распоряжение митрополита.

4. Нарушая иногда правила церковные по любви своей обильной, Батюшка был строг к нарушающим церковное благочестие, не радеющим о чистоте и порядке в храме и не имеющим страха Божия пред св. Престолом и неблагоговейно ведущим себя за богослужением, о чем усердно поучал в проповедях и беседах, и часто повторял, что храм — земное небо, и что «в храме славы Твоея, Господи, не небеси стояти мним», и гневался Батюшка только тогда, когда ревность ко славе храма Божия снедала его.

5. Особенно часто любил Батюшка приводить в пример житие Исаакия Постника, после 30–летнего пустынножительства и чудотворения впавшего в тяжкий грех и снова покаявшегося, а также житие Авраамия преподобного и Марии.

6. Говоря со мной на свадьбе моей сестры о высоком значении брака, Батюшка сказал, что «наивысший и совершеннейший образец воспитания будущей матери — есть воспитание правв. Иоакимом и Анной Пресвятой Владычицы нашей, Которая обучалась рукоделью, Св. Писанию и проч. богоугодным занятиям, а какое предназначение может быть выше предназначения быть Материю Господа».

7. Батюшка избегал торжественных, пышных служб в храме, особенно архиерейских, так как (тогда) не мог молиться свободно и без стеснения, а если и приходилось ему служить, то он старался стать позади всех и избегнуть каких–либо почестей, так что его приходилось насильно уговаривать стать на место по заслугам.

8. Батюшка не чуждался общества, любил поговорить, пошутить с молодежью, а в молодости и сам играл на рояле.

9. Говоря о том, что при воспитании детей даже состоятельных родителей нельзя без внимания оставлять приучение к самостоятельности, Батюшка рассказал случай, бывший в его деятельности: у одной молодой девушки были богатые и чиновные родители, и жила она без всякой заботы, окруженная роскошью, — за ней ухаживал целый штат прислуги — одна одевала, другая обувала и т. д., так что ей не приходилось заботиться ни о чем. Вдруг родители внезапно умирают, не оставив ничего в ее пользу, и она осталась без средств к существованию, а так как она не могла применить себя ни к чему, то ей пришлось нанять квартиру на окраине и сдавать ее по углам крючникам, готовить, стирать на них и самой спать в убожестве на детской кровати, где она не могла и ног вытянуть вдоволь.

10. Батюшка тяготился наградами, знаками почета и роскошными облачениями. Как–то по окончании Литургии, после награждения его палицей, он, смеясь, обратился ко мне: «Ну, обрядил ты меня сегодня, отец Петр, запутался я совсем в мечах своих: как поднимусь с колен, то на один наступлю, то на другой». Вообще Батюшка не обращал внимания на себя: облачение у него всегда сбивалось на сторону, камилавка тоже. (Камилавку он вообще не любил носить). Облачения любил самые простые и легкие (в тяжелых из парчи с иконами, ему было тяжело и жарко). Из крестов он любил из слоновой кости и из перламутра, с камнями же надевал лишь по праздникам.

11. За несколько месяцев до смерти Батюшка на приглашения Верейского священника о. Петра Пушкинского ответил: «Я к вам помирать приеду». Тот же о. Петр, придя к Батюшке за день до кончины с иконой Владимирской Божией Матери, спросил: «Когда же вы, Батюшка, к нам служить придете?» На это Батюшка ответил: «Вот поправлюсь немного, приду, хотя, как поправлюсь? Вот сегодня всю ночь не спал, думал помру».

12. Своим близким о своей скорой кончине и о том, что он себя плохо чувствует, Батюшка ничего не говорил, и лишь по его кончине узнали об этом от о. Петра и О. А. Стренихиной. Последней он незадолго об этом рассказал: «Гулял я в саду и кажется мне, что я иду по дорожке. Оглянулся: оказалось, что я лежу на дорожке. Я поднялся и пошел дальше».

13. По всему видно, что Батюшка совершенно умышленно уехал умирать в Верею, желал, между прочим, и закончить там на свободе свое последнее загробное слово [158], причем все бывшие при нем замечали, что он очень торопился писать, отказываясь от прогулки на солнце, что он очень любил ранее; когда его звали перейти из тени в комнаты на солнце, он говорил: «Нет, я здесь в тени посижу, у меня там мысли рассеиваются, и я не успею написать». Также он говорил: «Ведь я для того и приехал, чтоб написать, в Москве мне бы не дали». Нужно заметить, что обычно с трудом уговаривали его уехать из Москвы, в этот последний раз он уехал охотно и сам назначил день отъезда.

14. Насколько мягок и деликатен был Батюшка в обращении показывает то, что даже сатану он большей частью называл «окаяшкой».

15. В молодости, когда Батюшка был псаломщиком в церкви Знамения на Знаменке, настоятель храма был весьма несправедлив и придирчив к нему и крайне жестоко с ним обращался, заставляя его исполнять самые тяжелые и даже не ему, а сторожу приличные обязанности, как–то: топка печей и т. д. И когда что–либо оказывалось неисправным, то даже ударял его. Местный же диакон заступался за Батюшку, который сам безропотно терпел и все выносил без единой жалобы. Когда много лет спустя его бывший настоятель умер, Батюшка будучи тогда уже иереем, ко всеобщему удивлению тех, кто знал дурное обращение с ним покойного, пришел отпевать его, провожал до кладбища и плакал, говоря, что покойный был его благодетель, показывая этим свою незлобливость и любовь.

16. Во диакона Батюшка был посвящен в Никитском монастыре [159], во иерея в Заиконоспасском [160].

17. Батюшка не любил и чуждался наград и почестей. Когда прихожане поднесли ему наперсный крест с камнями, он был крайне расстроен, плакал и говорил, что этим крестом на него новый непосильный крест налагается, тогда как он и так делает все, что в силах его.

18. После указа о награждении Батюшки палицей, его пригласили на служение Патриарха [161] в храм Адриана и Наталии [162], на Мещанской, куда я его и сопровождал ко всенощной. За службой, когда Батюшка подошел за благословением к Патриарху, тот потрепал Батюшку по щеке и что–то сказал ему; немного погодя Батюшка подходит и говорит мне, чтобы я не забыл к Литургии принести палицу, которая у нас сделана (Надо сказать, что хлопоты о палице делались тайно от Батюшки). Я так и сделал. Утром прихожу и передаю палицу Батюшке, а он ее взял и, к моему недоумению, засунул в дальний угол за аналой; начиналась Литургия, я подумал, что палицу приготовил уже настоятель. Но нет, проходит малый вход, настоятель о. Павел получил митру, а Батюшка — без палицы, к моему полному удивлению. После Литургии я стал укладывать облачение. Ко мне подходит Батюшка веселый, довольный, и говорит, чтоб я не забыл палицу за аналоем (не то Батюшка сам мне ее оттуда достал). Через неделю Батюшка был вызван на служение митрополита Евсевия в одной домовой церкви и был награжден, таким образом избежав публичных почестей.

19. В последний год жизни для Батюшки самой тяжелой скорбью было то, что, будучи духом, а иногда и физически бодрым, он был лишен возможности посещать и служить в храме; особенно он скорбел в большие праздники и в Великую Четыредесятницу, которые он в течение более чем 30–ти лет никогда не пропускал. Также удручающе действовало на Батюшку то, что он, по предписанию врачей и по другим причинам, был лишен возможности принимать к себе народ, с которым он прожил всю свою жизнь одной жизнью. Он тяготился бездействием и был рад беседовать с тем, кто к нему приходил в его уединении от жизни, долго не отпускал и когда говорил о затруднениях к посещению его, то по его голосу чувствовалось, что для него это больной, мучительный вопрос.

20. Батюшка, по присущей ему необыкновенной чуткости и такту, никогда не делал вида, что замечает прегрешения кого–либо, никогда не укорял прямо, а старался навести человека на раскаяние и сознание, как бы случайно заводя речь о подобных поступках, приводя подходящие примеры из жизни.