Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья) - Валерий Язвицкий

Трепещет вот свет ночной, а отъедет конник от тобя на десять шагов и будто потонет. Помнишь, как на рассвете Драница, царство ему небесное, тын у башни сожег? К самой башне он подошел, а угличане и не подозрили.

— Жалко мне Юшку, — тихо молвил Иван и задумался.

Второй раз видит он смерть. Первый раз по дороге к Сергиевой обители, когда Васюк заколол волка, а зверь, умирая, прямо в глаза ему посмотрел. И теперь вот, недавно совсем, умер перед ним храбрый и красивый литвин.

Жалость снова поднялась в его сердце. Стало досадно и горько.

— Пошто, Васюк, люди умирают? — неожиданно спросил он своего дядьку, ехавшего рядом. — Пошто бог так устроил?

Васюк, смущенный и даже слегка напуганный неожиданными, а может быть, и греховными мыслями княжича, медлил с ответом, не зная, что сказать. Иван нетерпеливо ждал и дважды повторил свой вопрос.

Вдруг слабо долетевший до него стук топоров и заблестевшие в бору огоньки обратили его мысли совсем в иную сторону.

— Плотники там? — спросил он Васюка.

— Плотники, Иване, плотники, — быстро ответил тот, радуясь, что разговор перешел на знакомое и понятное ему, — туры да пороки там рубят!

Ну-ка, Иване, подгони коня-то, вишь, воеводы насколь вперед нас уехали!..

Когда княжич Иван вслед за воеводами въехал в кондовый бор из столетних великанов, стук топоров загудел и зазвенел со всех сторон. То здесь, то там то и дело раздавался короткий сухой треск, и вслед за тем, после краткого затишья, слышался глухой шум и шорох огромной лесины, ломающей сучья соседних деревьев. Иногда Иван близко видел в темной прогалине бора при свете полыхавшего костра, как могучая лохматая ель, дрогнув вся и на миг застыв неподвижно, вдруг начинала медленно крениться набок и затем стремительно падала. Тотчас же около поверженного лесного богатыря мелкой дробью начинали стучать топоры, обрубая ветви и сучья, и тут на глазах из живого красивого дерева получалось длинное бревно с вязкой и крепкой древесиной. Кузнецы оковывали его комлевый конец железными обручами, вбивали на поверхности среза толстые железные клинья и скобы, делая таким образом голову тяжелого тарана. Потом подвешивали его внутри башни с крышей и стенными щитами, прикрывавшими воинов во время приступа от стрел и камней, от кипящей смолы и воды, низвергавшихся со стен осажденного града.

— Бревна-то окованы, Иване, на ремнях али на веревках к стропилам пороки вяжут их, а порок-то, как башни, в один ярус, — сказал Васюк. — Прикатывают его к самым воротам аль к стенам и бьют их денно и нощно.

— А как бьют? — спросил Иван.

— Вон стоят внутри порока и, как язык у большого колокола, бревно раскачивают. Раскачивают, раскачивают да комлем со всей силы в ворота и вдарят. И бьют, пока ворота не рухнут…

— А туры? — спросил Иван.

— Туры похитрей будут, — ответил Васюк, — да вон, глянь на полянку.

Вишь, башня там уж изделана на три яруса. Башня сия и есть тур. Подъедем к ней, сам увидишь.

На полянке при свете трех костров возвышалась крепкая башня из тяжелых бревен на огромных широких полозьях, чтобы не вязла она и могла передвигаться по снегу. На площадке верхнего яруса — бревенчатые стены, а в них прорублены бойницы для пушек.

— Вот подкатят много таких туров к стенам града, будто его новой стеной деревянной опояшут, да из пушек и бьют в него…

Не заметил Иван, наблюдая за работой плотников и кузнецов, как посветлел бор, будто реже он стал, а из темных туманных холмов каких-то все ясней и отчетливей выступают теперь засыпанные снегом и покрытые инеем сосны и ели.

Пылающие костры меркнут, превращаются в груды рдеющих углей, над которыми еще бьются блестящие язычки прозрачного пламени, но они не дают уж никакого света…

— Княжич где? — услышали крики Иван и Васюк. — Где туточки княжич?

— Здеся! — отозвался Васюк. — Гони сюда. Пошто те княжич надобен?

— Воеводы кличут! — на скаку еще закричал конник. — Гони за мной!..

Иван и Васюк погнали коней навстречу коннику.

— Зачался бой-то? — спросил Иван, подскакивая к коннику.

— Нетути, а скоро, должно, труба заиграет. Тобя токмо воеводы ждут, — ответил конник, снимая шапку и кланяясь.

Иван погнал коня во всю прыть следом за поскакавшим конником.

Мчатся кони, деревья мелькают кругом, развертывая и свертывая ряды, а впереди бор все редеет и редеет. Вот сразу будто разбеглись в стороны сосны и ели, и княжич Иван на коне своем выскочил на широкий простор.

Видно впереди снежные поля пустые, а среди них стены и башни углицкого града.

Повернул конник вправо вдоль опушки бора, повернул и Васюк с княжичем, и увидел Иван среди густого подлеска, в зелени молодых пушистых сосенок и елочек, плечи и головы воевод и сразу узнал Бориса Захарьевича и Микулу Кречетникова. Сидя на конях своих, они о чем-то горячо беседовали, указывая руками на град и на окрестности.

— Воеводы приступ готовят, вишь места указуют!.. — кликнул Васюк княжичу.

Сильнее и ярче разгораются долгие зимние зори, багровя полнеба, и вот уж и бледнеть и золотиться начали, а воеводы все ждут. Со всех сторон скачут к ним конники, вести доносят, как и где размещаются полки, сколько туров и пороков наряжено и где они находятся. Воеводы дают новые указания, и конники снова скачут туда, откуда прибыли.

Княжич Иван волнуется все больше и больше, но этого никто не замечает. Все кругом напряженно вглядываются вдаль, где виднеется Углич, на стенах которого непрестанно снует теперь множество людей.

— Вызнали, что приступ готовим, — сказал Борис Захарьевич, обращаясь к Кречетникову, — а у тя, Микула, не все еще готово…

Микула Кречетников сдвинул брови и ответил почтительно, но твердо:

— Поспешишь, Борис Захарыч, людей насмешишь. Вот как уставят пушки на главных турах, так и начинай с богом.

В это время пригнал конник из бора и что-то сказал Кречетникову, тот улыбнулся и, обратясь к Бороздину, крикнул:

— Ну, теперь, Борис Захарыч, все в божьей и твоей воле!

Воевода дал знак трубачу. Запела, залилась труба к приступу. Запели трубы дальше и дальше, перекликаясь, как петухи на заре, и со всех сторон, подняв знамена, двинулись конные и пешие воины, стали из разных мест бора выкатываться туры и пороки, направляясь к стенам Углича и сближаясь друг с другом.

С жадностью и трепетом смотрит Иван, как, медленно передвигаясь, туры и конные и пешие люди кольцом окружают город. Вот блеснули огоньки с крепостных стен в разных местах, выбросив вперед круглые дымки, которые расползаются на морозе клубами, темнея и золотясь в лучах зари.

— Пушки, Васюк! — крикнул Иван, но долетевший грохот пушечных выстрелов заглушил его слова.

Трепеща всем телом от волнения, он, не отрывая глаз от стен, двинулся за воеводами вперед. Снова и снова гремели пушки, но осаждавшие шли, не отвечая на выстрелы.

— Они, Иване, не должны ведать, — громко сказал Борис Захарьевич, обращаясь к Ивану, — что есть у нас пушки. В ратной хитрости наиглавно дело — расплох. Помни, Иване: малое нежданное, нечаянное — сильней большого да ведомого!

Ближе и ближе вслед за наступающими войсками подъезжал Иван с воеводами к Угличу. Все видней и видней становится, что на стенах там делается. Видит Иван кипящие котлы: белый пар поднимается вверх, мешаясь с пушечным дымом; он различает груды камней и бревен, что лежат выше бойниц; из бойниц выглядывают широкие жерла, выбрасывающие все чаще и чаще огонь и дым.

Вдруг Микула Кречетников ударил железными шпорами в бока коня своего и поскакал, крикнув воеводе:

— Мой час настал, Борис Захарыч!

— С богом, — отозвался воевода и остановил своего коня, и все подручные его остановились рядом с ним.

Иван видел, как пушечник Микула приближается к полкам, а около него с десяток конников.

— То вестники его скачут с ним, — поясняет Васюк княжичу.

— А пошто Микула погнал к войску? — спросил Иван.

— Сей часец узришь, княже, — ответил Васюк, впиваясь жадными взглядами в ряды передвигающихся войск и тур.

Те и другие, продолжая суживать кольцо, приближались к самому городу.

Было что-то томительное в этом медленном приближении, и слышал Иван, как кровь стучит у него в ушах, будто бьет молоточками, а сердце замирает от страха.

Вдруг из кольца тур выкатились одноярусные пороки и, словно живые, поползли к стенам и городским воротам. Слышит Иван: поднялись крики на городских стенах, забегали пуще и засуетились на них воины, чаще бьют пушки. Но пороки медленно, как черепахи, подползают все ближе и ближе к Угличу. Некоторые из них уж ткнулись в стены и в ворота. Льют на них сверху кипяток и кипящую смолу, камни и бревна с грохотом ударяют по крышам и щитам пороков, но сквозь гул и шум ясно слышны размеренные, глухие, но могучие удары таранов.