Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья) - Валерий Язвицкий

Иван не понимал по-татарски, но видел, что встреча была радостная. Из них более, чем другой, понравился Ивану Касим. Чем-то походил он на убитого Юшку Драницу, и глаза его светились такими же яркими искорками, отчего взгляд у него был ясный и ласковый.

После благословения трапезы игумном сели все весело за стол, вспоминая недавние беды и радости.

— Яз, государь, те сказывал, — прогудел среди общего шума князь Иван Ряполовский, — что у Ельни мы с царевичами стретились, а как нечаянно то случилось, — не сказывал…

— Бельмо чудно то содеялось, — вмешался Василий Ярославич. — Мы уже ведали, что ты выпущен и дана тобе Вологда. Спешно вышли мы из Пацына, и тут враз пригонил к нам Димитрий Андреич, баит нам, что ты уж с Вологды пошел к Белу-озеру да оттоле и ко Твери.

— Тут мы, — снова загудел своим густым голосом Иван Ряполовский, — борзо погнали к Ельне. У Ельни же негаданно на татарско войско наткнулись.

Наши дозоры и яртаулы их начали перестрелку, а когда наши полки подошли, стали татары спрашивать: «Вы чьи?»

— Верно, — заметил по-русски Касим, — я наш татарин кликай велел, в трубу играй…

— Истинно, — подтвердил Ряполовский. — Мы же в ответ кричим:

«Москвичи мы-де, а идем со князем Васильем Ярославичем искати государя своего, Василья Васильевича! А вы чьи?» От них же един, горластый такой, кричит нам: «Из Черкас мы пришли на Русь с царевичами, с Касимом да с Якубом. Слышали мы, что великому князю братия его злую измену учинили. Вот и пошли помогать ему за прежнее его добро и за хлеб. Много было добра его для нас!»

— Верно, верно! — воскликнули оба царевича и, встав за столом, в пояс поклонились великому князю.

— После сего, — продолжал Ряполовский, — пошли вкупе мы, а Шемяка да Иван можайский стояли еще тогда у Волока…

Много было разговоров разных за столом, но вскоре начали кубки пить заздравные. Пили за великого князя Василия Васильевича и за всех членов семьи его в отдельности. Потом за здравие великого князя тверского и тоже за всех членов семьи его, за князя Василия Ярославича, за царевичей татарских, за всех воевод и бояр московских и тверских.

Игумен и келарь после здравиц за князей великих ушли. Уходя, отец Паисий попросил Василия Васильевича отпустить сына с ним.

— Наслышан аз, — говорил он, — о многом разумении книжном княжича Ивана и хочу ему древние писания на стенах училища показать.

Иван весь загорелся от любопытства и сказал отцу с горячей мольбой:

— Отпусти, тата!

— Иди, иди, мой сынок милый. Там тобе более пользы, чем от звона кубков. Пригляди за ним, отче, и в покой отведи подле моего, а нам-то здравиц до ночи хватит, благо мед у вас и брага хмельны и сладки.

Полдень давно уж прошел, и солнце начинало клонить к закату, когда вышел Иван с келарем из трапезной на монастырский двор в сопровождении Васюка. Пройдя Преображенский собор, они приблизились к маленькому, на два яруса белокаменному строению, будто вросшему в землю. Крыша у него на четыре ската, серой черепицей крыта, а сбоку белокаменный же пристрой с тремя пролетами для широкой деревянной лестницы ко второму ярусу. Иван, увидев на крыше небольшую маковку с золоченым крестом, подумал, что это церковь, но келарь повел его прямо к белокаменному крыльцу.

— Тут вот, Иване, — сказал келарь Паисий, — училище было. Почитай, боле чем два ста лет князем Костянтином Всеволодычем строено. На всю Русь знаменито сие училище-то. Сколь попов и дьяконов из него вышло, и так оно прославилось, что перевели его в Ростов Великий. Оно и теперь хоша и менее, чем досельны времени, но и поныне светочем разума сияет…

Оглянув двор, келарь увидел послушника, коловшего дрова, и, оборвав речь свою, крикнул:

— Архипушка! Сбегай-ка к отцу Игнатию, ключи у него возьми от училища-то! Борзо токмо!

Послушник побежал к ключарю, а Паисий продолжал простодушно и ласково:

— Когда аз еще млад был, сказывал здесь мне про училище-то старец един, схимник он был строгой. Сказывал он, что все стенописания изделаны в училище иконописцами, приезжими из Киева. Един из них грек, а другой — болгарин. Оба из грецкой земли в Киев-то пришли. Токмо трудно разумети, что они начертали. Болгарин-то приписал там многие церковные словеса, но и от словес сих к разумению помощи нетути. Сам увидишь сие…

Архипушка прибежал со связкой ключей, и все пошли по лестнице ко второму ярусу. У двери училища на железном засове висел огромный замок.

Архипушка с трудом повернул в нем самый большой ключ дважды, и дужка замка сама отскочила, резко щелкнув.

— Заржавел замок, — молвил келарь Паисий, — и ты, Архипушка, замок-то потом лампадным маслицем малость смажь.

Дубовая дверь со скрипом и скрежетом отворилась.

Иван увидел светлый четырехугольный покой, очень вместительный, с несколькими окнами, но только в одной стене, что выходила на полдень. Ни скамей, ни столов в покое не было, валялись на полу хомуты, стояли у стен новые колеса да сложены были целым ворохом кули, сплетенные из мочалы.

— Для обозу все надобное, — пояснил келарь, — все вот и храним тут. А стенописания не трогаем. Отец игумен беречь их велит.

Иван взглянул вправо на стену и сразу узнал знакомую картину: из океана поднимается пять горных темно-зеленых вершин с золотыми надписями на них. Слева невысокая вершина с надписью: «Запада высоци». Над этой вершиной самая высокая гора с надписью: «Полнощь».

Над первой горой изображено большое багрово-огненное солнце с короткими лучами. Оно почти наполовину зашло за полночную гору, а над ним надпись: «Солнце заходя». Правее этих двух гор — третья, пониже второй с надписью: «Север», ниже ее — четвертая вершина без всякой надписи, а пятая — еще ниже, с надписью: «Востока высоци». Над последней вершиной, в самом углу картины, такое же большое багрово-огненное солнце с надписью слева: «Солнца восходя».

У подножия этих всех гор идет темно-коричневая полоса, над которой написано золотом: «Узка, низка». Ниже ее такая же полоса, но ярко-огненного цвета с надписью посредине: «Земля обому стран океана».

Иван радостно усмехнулся: картина была почти такая же, какую он видел в Твери, у инока Фомы.

— Сие, отче, бег солнца по небу, — воскликнул Иван, обращаясь к келарю, но тот лишь рукой махнул, внимательно разглядывая хомут.

— Бог с им, с солнцем-то, — проворчал он, — хомут вот ременный крысы обгрызли. Переглядеть все их надобно. Позови-ка, Архипушка, из конюшен кого от кологривов. Ишь, господи боже, беда какая…

Старик охал, ворчал недовольно, перебирая хомуты, уздечки и вожжи, забыв и об училище и о княжиче. Иван подошел к другой стене, но увидать, что на ней изображено, не мог: почти до потолка навалены тут около нее рогожные кули. Зато на потолке нашел он приятное зрелище: изображен там «восточный столп Земли», а вокруг него вращаются звезды, Солнце и Луна по особым кругам небесным. Яркими цветами с золотом написаны эти круги, и дивно изображены около них в многоцветных одеждах ангелы, что приставлены богом двигать вокруг земли звезды, Солнце и Луну. Мало понимая картину, княжич Иван любовался игрой красок и золота и вспомнил невольно об учителе своем, дьяке Алексее Андреевиче. Он все бы ему рассказал, все объяснил бы.

— И где он ныне? — в задумчивости тихо произнес княжич и печально вздохнул.

На другой день, перед самой ранней обедней, выступали полки тверские из Ярославля. Василий Васильевич с сыном своим, с воеводами и боярами только что утренние часы отслушал, как пришли прощаться воеводы славные Борис и Семен Захарьевичи, пушечник Микула Кречетников и прочие тверичи из высших ратных людей.

Ни единым словом даже не намекнули ни великий князь, ни Борис Захарьевич о походе на Новгород. Только, обнимая на прощанье воеводу, сказал Василий Васильевич:

— Передай, Борис Захарыч, слово мое брату любимому, государю твоему.

Земно ему кланяюсь за услугу и помочь. Ныне яз твердо на ноги стал, един с ворогом своим управлюсь. Да хранит бог великого князя и тобя, Борис Захарыч, в трудах твоих ратных. Скажи еще князь Борис Лександрычу, что мои полки — его полки, а Москва и Тверь — едино…

Трижды облобызал он Бориса Захарьевича и отпустил вместе с прочими, но старый воевода, прежде чем уйти, подошел к княжичу и, поцеловав его в лоб, молвил:

— Прощай, Иване, попомни добром мя да не забывай, что о ратном деле яз те сказывал. Пригодится.

Проводив тверичей, Василий Васильевич тут же объявил, что хочет немедленно начать совещание с князьями, боярами и воеводами своими.

— Надобно, — сказал он, — часца единого не терял, думу нам думати.

Идти ль нам за Шемякой, али к Москве спешить? Как лучше для твердости нашей?

Василий Васильевич, оставшись один со своими подручными князьями и слугами, без тверской опеки, говорил властно, вопросы ставил круто и твердо. Иван с удивлением взглянул на него: таким отца он еще не знал.