Колодцы знойных долин - Сатимжан Санбаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После ночного кони пили жадно, и вода в колодце бурлила от их шумного дыхания.
— Что-то не жиреют ваши скакуны, — заметил Хамза, с улыбкой глядя на лошадей, — Бедный Каракуин… Если бы он знал, во что превратятся его потомки… Или вы плохо смотрите за ними, а?
Амир резко повернулся и уставился на кляч. Глаза его потемнели. Слишком многое в его жизни было связано со скакуном, носившим когда-то кличку Каракуин — Черный Вихрь.
А старики все молчали.
— Нам сегодня надо быть в Гурьеве, до этого еще заехать в Саркуль, — пояснил Хамза и развел руками. — Времени мало. На сегодня столько дел, иначе почему бы нам не погостить здесь подольше?
— Понятно, — бросил Кумар. — Можно не объяснять. Пойдемте, угощу шубатом — напитком пенсионеров.
— Какая тут может быть обида? Мы и сами работали точно так, как спешит сейчас товарищ Ланцев. Потому и ушли, наверное, на отдых, — произнес Хамза.
— И не можем все равно усидеть, — вскинул голову Кумар. — Ты вот бросил нас… снова работаешь… Всегда у тебя так, учитель.
Хамза весело рассмеялся, засмеялись старики. Ланцев облегченно вздохнул, подошел к Санди и забрал из ее рук ведра.
Через полчаса у дома Кумара шенгельдинцы проводили гостей. Голубая «Волга» выехала из аула и, набирая скорость, направилась в сторону Саркуля. Как только она достигла ближнего холма, Санди заторопилась домой. Следом за ней зашагал и Жумаш — привычной походкой, энергично размахивая руками, слегка наклонившись вперед. Кумар не стал их останавливать.
«Через три часа Хамза и Ланцев будут у реки Уил, — подумал Кумар. — Хамза, конечно, остановится у древнего мавзолея Секер… Когда Санди в последний раз ездила на могилу мужа? Прошлой осенью, кажется… Реже стала наведываться…»
— Ну пошли, — произнес он, оглянувшись и увидев, что они с Амиром остались одни. Голос его прозвучал неожиданно сипло, и старик рассердился на себя.
Он обернулся и увидел Санди. Она стояла около своей юрты — прямая, высокая, и тоже смотрела на дорогу.
Над Гурьевом опустилась ночь, темная, густая и, как всегда в августе, душная. Звезды светились так близко, что, кажется, протяни руки и ощутишь их трепет.
Хамза стоял у окна и задумчиво глядел на сонно мерцавшую далеко внизу реку. Он решил заночевать в гостинице, хотя в Гурьеве жили родственники и друзья, которые всегда были рады его приезду. Старый учитель не любил одиночества, но сегодня ему не хотелось, чтобы его волнение видели люди. День выдался тяжелый. Он начался встречей с Амиром. Эта встреча всколыхнула в памяти далекий восставший Саркуль, бои в тайсойганских песках. И на колодцах, куда он поехал, больше беспокоясь за Санди, за ее встречу с Амиром, и по пути в Саркуль, и там, на берегу Уила, у могилы Махамбета — мужа Санди, и после окончания заседания совета ветеранов в облисполкоме он все думал об этом. Сколько времени прошло с тех пор, когда он и его друзья сражались в песках!.. Сколько было потерь… Теперь ровесников уже можно пересчитать по пальцам. И одним из них неожиданно оказался Амир…
Он знал, что с годами человек не однажды оглядывается на пройденный путь. И люди тоже отводят ему подобающее в жизни место. Хорошо, если бы люди всегда помнили, что человек растет мучительно — он самоутверждается на земле, а это означает вечную борьбу всего нового со старым, ненужным, отжившим, и нередко борьбу с самим собой. А когда она давалась легко? У каждого человека свое восприятие жизни, он по-своему радуется и любит, по-своему печалится. Противоречия в самой сущности человека — он действительно и велик и слаб, а жизнь бесконечна и вместе с тем мгновенна… Нет, он не собирался обвинять Амира за его прошлое: человек сам выбирает себе дорогу, он может жить и бороться один, Но тот, кто поступает так, не всегда знает, что бремя его одиночества и ошибок несут еще и люди, знавшие его. Судьбы людей подобны степным дорогам, что пересекаются, сходятся и расходятся, идут рядом…
Сон не шел, как в те летние ночи, когда утром надо было идти в школу принимать экзамены.
Однажды новый инспектор, приехавший на экзамены выпускников, пошутил: «Хамзеке волнуется так, как будто сам будет сдавать экзамены». Не рассмеялся Хамза. Был молод еще инспектор. А Хамза собирался на пенсию, и экзамены были последними в его жизни. Вот и сегодня на колодцах Ланцев чуть не обидел Санди и стариков. Хамза грустно улыбнулся.
Когда ему случалось уезжать из Маката, на вокзал его всегда провожали Жания и Санди. Три версты до вокзала они шли пешком. Хамза каждый раз оставлял Санди свой адрес, чтобы она вызвала его телеграммой, если ее сын Наби приедет в его отсутствие. Возвращаясь в Макат, Хамза еще издали узнавал Санди — ее неподвижную одинокую фигуру на белом фоне здания вокзала. Единственный пассажирский поезд проходил через Макат, и Санди встречала его каждый день — из года в год — и всегда стояла у стены, отдельно от людей, чтобы сын мог сразу узнать ее.
Макатцы давно привыкли к этому, но мало кто из них верил, что Наби, пропавший без вести в самом начале войны, вернется домой. Прошло ни много ни мало — двадцать пять лет со дня Победы, ровесницы Санди ласкали внуков, становились отцами дети, родившиеся после войны. Санди, казалось, не замечала этого: ока ждала своего сына.
Однажды Санди неторопливо подошла к клубу, перед которым в ожидании начала кино стояла оживленная толпа. Была осень, накануне, не переставая, три дня лил дождь, земля размокла, и Санди шла домой кружным путем: узкая асфальтовая дорожка обходила весь поселок и потом уж заворачивала к аулу. Демонстрировался новый фильм «За нами Москва». Люди
