Легенды и мифы Древнего Востока - Анна Овчинникова

— Но тогда как же ты? — упрямо вскричал Гильгамеш. — Я гляжу на тебя и вижу, что ты ничем не отличаешься от прочих смертных! Ты точно так же ешь и пьешь, как и все люди, так же чихаешь и так же бранишься, споткнувшись! Так за что тебя и твою супругу боги одарили бессмертием?

Переглянувшись с женой, Утнапишти отодвинул тарелку и встал.

— Что ж, я расскажу тебе, как это случилось. Пойдем, полюбуемся на закат — здесь, за краем света, у нас вдоволь хлеба, но немного зрелищ…

Гильгамеш и отшельник покинули дом и уселись на высоком прибрежном утесе. Солнце уже опустилось к горизонту, и черную воду, как волнистый позолоченный меч, рассекала золотая дорожка. Глядя на этот сплав золота и мрака, Утнапишти начал рассказ о далеких днях, почти позабытых по ту сторону края света…

… О том, как свирепый Эллиль однажды задумал уничтожить весь род людской; о том, как он взял слово с других богов не говорить людям о надвигающейся катастрофе; о том, как Эйя обошел запрет, предупредив о грядущем потопе тростниковую ограду дома Утнапишти; и о том, как, по совету мудрого бога, жители Шуруппака принялись строить огромное судно…

— Ох, и задал же нам тогда Эйя работенку! Но еще трудней, чем построить корабль размером сто двадцать локтей на сто двадцать, оказалось отловить и погрузить на его борт диких зверей со всей округи… Слышал бы ты, какой шум царил внутри нашего судна — блеянье, и вой, и топот, и рев, и мычанье! А какой, о боги, там стоял запах! С трудом разогнав травоядных и плотоядных по разным концам ковчега, я велел корабельщику накрепко закрыть и засмолить двери…

Солнечный меч из золотого сделался красным, словно отведал вражеской крови, пока Утнапишти предавался воспоминаниям о пережитом потопе. И хотя с того дня миновало уже много веков, голос отшельника дрожал и срывался, когда он описывал то, что видел:

— Час наступил предрешенный:Вечером мрака властитель пролил нечистые воды;На образ дня посмотрел яИ я испугался этой погоды,В судно вошел и двери захлопнул…Едва рассвет засветился,Из глуби небес поднялась черная туча,Ад ад рычал в ней,Набу и Царь вперед выступали;Вестники, шли они через гору и поле;Нергал опрокинул мачту.Он идет, Ниниб, он бой ведет за собою;Факелы принесли Ануннаки,Их огнями они освещают землю.Грохот Адада наполнил небо,Все, что было блестящим, превращается в сумрак.Брат не видит более брата,Люди в небе друг друга узнать не могут,Боги боятся потопа,Они убегают, они поднимаются на небо Ану.Там садятся, как псы, ложатся на стены.Кличет Иштар, как поденщица, громко,Голосом дивным царица богов возглашает:«Пусть тот день рассыплется пылью,День, когда я злое сказала перед богами,Потому что сказала я злое перед богами,Чтобы людей погубить и потоп накликать.Для того ли взлелеяла я народ мой,Чтобы, как выводок рыб, они наполнили море?»… Шесть дней, шесть ночей бродят ветер и воды,ураган владеет землею.При начале седьмого дня ураган спадает.Он, который сражался, подобно войску;Море утишилось, ветер улегся, потоп прекратился.Я на море взглянул: голос не слышен,Все человечество стало грязью,Выше кровель легло болото!Я окно открыл, день осветил мне щеку,Я безумствовал, я сидел и плакал,По щеке моей струились слезы.Я взглянул на мир, на пространство моря,В двенадцати днях пути виднелся остров,К горе Низир приближается судно.

Гильгамеш, затаив дыхание, внимал рассказу о том, как Утнапишти выпустил из ковчега сперва голубя, потом ласточку и, наконец, ворона… Когда ворон не вернулся на судно, уцелевшие люди поняли, что наводнение пошло на убыль и что из-под воды опять показалась суша.

— И подумать только, что мое благочестие едва не принесло всем нам гибель! Едва мы ступили на землю, я решил принести жертву богам, жертвенный дым поднялся высоко к небу, и первым его учуял Эллиль. Увидев, что не весь человеческий род уничтожен, он так разъярился, что хотел тут же довести дело истребления до конца… Но, по счастью, на нашу защиту встали все остальные боги и в первую очередь — Эйя. Я думаю, — Утнапишти понизил голос, — что, слегка поостыв, Эллиль понял: без человечества ему не видать и жертв, поэтому милостиво дозволил всем спасшимся жителям Шуруппака вновь расселиться по этой земле. А меня с женой верховный бог удостоил наивысшей награды: благословил и возгласил:

Прежде Утнапишти[124] был смертным,Ныне и он, и жена нам, бессмертным, подобны:Пусть он живет, Утнапишти, в устье реки далеко!

Вот с тех пор мы здесь и живем, уже много веков подряд, — закончил свой невероятный рассказ Утнапишти. — Но тебя, Гильгамеш, кто введет в собранье богов? Кто испросит для тебя вечной жизни?

— Уже солнце село, а ты все болтаешь! — взойдя на утес, упрекнула жена Утнапишти. — Дай наконец нашему гостю отдохнуть и выспаться после дальней дороги…

— Да ведь он мечтает о вечной жизни, — усмехнулся отшельник. — А сон и смерть так похожи друг на друга, что тот, кто хочет победить смерть, должен сначала победить сон. Ну-ка, герой, не поспи шесть дней и семь ночей кряду — сможешь?

— Да хоть восемь! — твердо заявил Гильгамеш.

Сев поудобнее, он поднял глаза на ночное небо… И почти сразу звезды начали расплываться, сливаться друг с другом, а потом в яркой голубизне ослепительно вспыхнуло солнце.

— Кажется, я задремал, — приподнявшись на локте, смущенно обратился Гильгамеш к Утнапишти. — Но всего на один миг, это не считается, правда?

— На один миг? Как бы не так! — хмыкнул отшельник. — Сосчитай-ка хлеба, что лежат рядом с тобой! Пока ты спал, жена каждый день клала возле тебя по хлебу; шесть из них уже зачерствели, и только седьмой остался свежим, видишь? Да, ты проспал семь дней кряду, а теперь тебе пора возвращаться. Тот, кто не сумел побороть сон, не годится для вечной жизни. Счастливо тебе добраться домой, царь Урука!

— Счастье покинуло мой дом с тех пор, как погиб Энкиду, — глухо откликнулся Гильгамеш. — А теперь у меня больше нет и надежды.

Опустив голову, он побрел к океану, где Уршанаби готовил судно к отплытию. Герой уже прыгнул в лодку, уже поднял шест, как вдруг жена Утнапишти укоризненно обратилась к мужу:

— Нет, не годится отпускать гостя с пустыми руками! Неужели он понапрасну проделал такой длинный путь? Неужели ты ничем его не одаришь?

— Пожалуй, ты права… — задумчиво почесал за ухом Утнапишти. — Хорошо, Гильгамеш, вот тебе мой подарок: на дне океана растет трава с острыми, как когти пантеры, шипами. Если ты отведаешь ее, ты навсегда избежишь старости и смерти!

Едва услышав эти слова, Гильгамеш привязал к ногам тяжелые камни и нырнул на дно океана. Шипы волшебного цветка до крови изорвали его пальцы, но герой стерпел боль и не хлебнул смертоносной воды. Вынырнув, он с торжествующим воплем взмахнул чудесной травой, зажатой в окровавленной руке.

— Я добыл бессмертие — посмотрите! Эй, Уршанаби, скорее в путь! Я доставлю траву в мой город, разделю между всеми людьми, а потом отведаю сам — и тогда обрету вечную жизнь, и прощу Утнапишти его глупую шутку с семью хлебами!

Переплыв океан, пройдя сквозь утесы Машу, Уршанаби и Гильгамеш много дней шагали через горы, пустыни и степи, и наконец увидели впереди стены Урука.

Лишь полдня пути отделяли Гильгамеша от родного дома, и при виде водоема с чистой водой царь решил смыть с себя дорожную грязь, чтобы в достойном виде предстать перед подданными и перед матерью.

Он оставил волшебную траву на берегу, погрузился в прохладную воду… Но тут из норы выползла змея и сожрала траву — всю, до последнего стебелька. С тех пор змея получила способность молодеть, раз за разом сбрасывая старую кожу.

Когда Гильгамеш увидел, что произошло, он едва не лишился рассудка.

— Неужели я прошел столько дорог, перенес столько мук и лишений ради того, чтобы одарить вечной жизнью не себя, не свой народ, не Энкиду, а ползучую скользкую гадину?! Будь проклят весь змеиный род ныне и до скончания веков!

Гильгамеш бушевал и проклинал змеиное племя до тех пор, пока совсем не выбился из сил; тогда он опустился на землю и заплакал.

— Видно, правы были Сидури и Утнапишти — смертному не надо стремиться к вечной жизни. Ты помнишь знак, Уршанаби, который мы видели на берегу Евфрата? Он означает: «Вот место, чтобы причалить лодку!» Я думаю, это — знамение для меня, весть о том, что пора мне смириться, навсегда поставить лодку у родного причала.

Лодочник с Гильгамешем отправились дальше, а когда подошли к городским воротам, Уршанаби загляделся на высокие стены Урука.