Мужчины не ее жизни - Джон Ирвинг

Рут услышала стук высоких каблучков Ханны в прихожей; она могла себе представить, как идеально выглядели эти розовые туфли на соблазнительной блондинке. Потом она услышала звук отъезжающего «вольво» — под его широкими покрышками хрустели камушки подъездной дорожки. (Летом 58-го года подъездная дорожка к дому Коулов была земляной, но Эдуардо Гомес убедил Теда попробовать дробленые камушки. В представлении Эдуардо подъездная дорожка должна была быть усыпана дроблеными камушками, как достопамятная дорожка у дома миссис Вон.)

Рут стояла на кухне, слушая, как «вольво» удаляется в западном направлении по Парсонадж-лейн. Может быть, ее отец увезет Ханну назад в Нью-Йорк. Может, они останутся в квартире Ханны.

«Они, должно быть, сильно смущены и не смогут еще одну ночь провести в одной постели», — думала Рут.

Но ее отец, хотя иногда и выглядел робковато, никогда не смущался, а Ханна даже не чувствовала себя виноватой! Они, наверно, отправятся в отель «Америкэн» в Саг-Харбор. И они оба будут звонить ей позднее, правда, в разное время. Рут помнила, что автоответчик у ее отца отключен. Она решила не отвечать на телефонные звонки.

Но когда телефон зазвонил всего час спустя, Рут подумала, что это может быть Алан, и сняла трубку.

— Я все еще не оставил надежду поиграть с вами в сквош, — сказал Скотт Сондерс.

— Я не в настроении для сквоша, — солгала Рут.

Она вспомнила, что у него была золотистая кожа, а веснушки имели цвет песка на пляже.

— Если мне удастся похитить вас у отца, — сказал Скотт, — то как насчет ужина завтра?

Рут не смогла приготовить ужин, практически уже сделанный Ханной, — она знала, что не сможет есть.

— Извините, но я не в настроении для ужина, — сказала Рут юристу.

— Может, завтра вы передумаете, — сказал Скотт.

Рут представила себе, как он улыбается — со скрытым смыслом.

— Может быть… — согласилась с ним Рут.

Она нашла в себе силы повесить трубку.

Больше она не стала отвечать на звонки, хотя телефон звонил и звонил полночи. Слыша очередной звонок, она лишь говорила себе, что, может, это не Алан, и жалела, что не может заставить себя включить автоответчик. Она была уверена, что большинство звонков были от Ханны или ее отца.

И хотя поесть сил ей не хватило, ей вполне удалось выпить обе бутылки белого вина. Она укрыла нарезанные овощи пластиковой оберткой, а потом укрыла и поставила в холодильник вымытый рис. С креветками в маринаде за ночь в холодильнике ничего не случится, но Рут для верности добавила в них сок еще одного лимона. Может, завтра вечером она все же сможет поесть. (Может быть, со Скоттом Сондерсом.)

Она была уверена, что отец вернется. Она даже надеялась, что его машина утром будет стоять на подъездной дорожке. Теду нравилась роль мученика; он был бы рад внушить Рут мысль, что всю ночь провел в машине.

Но утром машины там не оказалось. Телефон начал звонить в семь часов, но Рут по-прежнему не снимала трубку. Она теперь пыталась найти отцовский автоответчик, но в мастерской (где он обычно и был) его не оказалось. Может, автоответчик сломался и отец отвез его куда-то в починку.

Рут пожалела, что вошла в мастерскую отца. Над его письменным столом, на котором он теперь писал только письма, к стене был прикноплен список его нынешних партнеров по сквошу с их телефонными номерами. Первым номером в нем стоял Скотт Сондерс.

«Черт побери, — подумала она, — опять меня несет не туда».

Там было два номера Сондерса: его телефона в Нью-Йорке и его телефона в Бриджгемптоне. Она, конечно же, набрала, бриджгемптонский. Еще не было и половины восьмого, и по звуку голоса Рут поняла, что разбудила его.

— Вы все еще хотите сыграть со мной в сквош? — спросила его Рут.

— Еще рано, — сказал Скотт. — Вы уже побили своего отца?

— Я хочу сначала побить вас, — сказала ему Рут.

— Попытаться вы можете, — сказал юрист. — А как насчет ужина после игры?

— Посмотрим, как пойдет игра, — сказала Рут.

— Когда? — спросил он.

— В обычное время — в то же время, когда вы играете с моим отцом.

— Тогда встретимся в пять, — сказал ей Скотт.

Это означало, что у Рут есть целый день, чтобы подготовиться к нему. Были особые удары и подачи, в которых ей хотелось попрактиковаться, перед тем как играть с левшой. Но ее отец был левшой из всех левшей; в прошлом ей никогда толком не удавалось подготовиться к игре с ним. Теперь она решила, что, сыграв со Скоттом Сондерсом, она хорошо подготовится к игре с отцом.

Рут начала со звонка к Эдуардо и Кончите. Она не хотела видеть их в доме сегодня, а потому сказала Кончите, как ей жаль, что она не сможет увидеть ее в этот свой приезд, а Кончита сделала то, что всегда делала, разговаривая с Рут, — заплакала. Рут пообещала Кончите, что непременно увидится с ней, вернувшись из Европы, хотя у Рут были большие сомнения, что она тогда приедет к отцу в Сагапонак.

Рут сказала Эдуардо, что весь день будет работать и не хочет, чтобы он косил, или подрезал изгородь, или делал что-нибудь в бассейне. Ей нужна тишина. На тот случай, если отец не вернется вовремя, чтобы отвезти ее завтра в аэропорт, Рут сказала Эдуардо, что, может быть, позвонит ему. Ее самолет на Мюнхен улетал ранним вечером в четверг, так что из Сагапонака ей нужно будет уехать завтра не раньше двух-трех часов.

Это было вполне в духе Рут — организовывать все, попытаться придать своей жизни структуру романа. («Ты всегда считаешь, что можешь предусмотреть любую неожиданность», — сказала ей как-то Ханна. Рут считала, что может и что должна.)

Она не позвонила Алану, и это было единственное, что она не сделала, хотя и была должна. Вместо этого она оставляла телефонные звонки без ответа.

После двух бутылок белого вина она не мучилась похмельем, но во рту у нее остался кисловатый привкус, а ее желудок без всякого энтузиазма отнесся к мысли о том, чтобы позавтракать чем-то твердым. Рут нашла немного земляники, персик, банан. Она втиснула все это в миксер с апельсиновым соком, добавила три ложки с верхом любимого протеинового порошка ее отца; напиток этот был похож на холодную жидкую овсянку, но у нее от этой еды возникло ощущение, будто она, как мячик, отскакивает от стен, а ей именно это и хотелось почувствовать.

Она догматически верила, что в сквоше есть только четыре хороших удара.

Утром она потренирует свой рейл и свой кросс-аут[21] — поставит их как надо. Еще на передней стене сарая была мертвая точка — приблизительно на высоте талии, чуть левее центра и гораздо ниже линии подачи. Ее отец коварно пометил это место цветным мелком. Она попытается поставить удар на эту точку. Можно было вложить в удар всю силу, но мяч, попадая в эту точку, просто умирал — он отскакивал от стены, как при укороченном ударе о переднюю стенку. Она поработает и над своей пушечной подачей. Она хотела этим утром опробовать все свои пушечные удары. После этого она может поохлаждать плечо — посидит в мелкой части бассейна, а до и после приготовит себе что-нибудь легкое на ланч.

Днем она потренирует свой укороченный удар о переднюю стенку. Еще Рут хорошо владела двумя ударами о боковые стенки — один с центра корта, а другой — с бокового края площадки. Она редко играла от дальней стенки, считая такой удар достоянием неумех или обманным ударом, а она не любила обманные удары.

Она поработает днем и над мягкой подачей. В сарае с низким потолком она даже не будет пытаться пробовать свою подачу свечой, а вот ее резаная подача в последнее время улучшалась. Когда она делала подрезку подачи, направленной низко в переднюю стену (чуть выше линии подачи), мяч ударялся о боковую стену очень низко и его отскок от пола был очень невысоким.

Когда Рут поднималась по лестнице с первого (где отец в холодные дни парковал машину) на второй этаж сарая, было еще раннее утро; она откинула крышку люка в потолке. Этот люк обычно был закрыт, чтобы наверх, где располагался корт, не налетели осы и другие насекомые. Рядом с кортом на втором этаже сарая (когда-то там был сеновал) была масса ракеток, мячей, повязок для запястья и защитных очков. Снаружи на двери, ведущей к корту, висела черно-белая копия фотографии мужской экзетерской команды, переснятая с ежегодника 73-го года (год ее выпуска). Рут была в первом ряду крайней справа. Отец скопировал эту фотографию и с гордостью прикнопил ее к дверям.

Рут сорвала бумажку с дверей и скомкала ее. Она вошла на корт и принялась разогреваться — сначала подколенные сухожилия, потом икры и, наконец, свое правое плечо. Она всегда начинала, стоя лицом к боковой стене в левой части корта, — она любила начинать ударами слева. Она попробовала удары с лёта и кросс-корты, а потом перешла к своим пушечным подачам. В последние полчаса он отрабатывала только свои пушечные подачи, пока они все не стали попадать туда, куда ей было надо.