Четыре дня - Всеволод Михайлович Гаршин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пришлось ему раз по машине ехать; на одной станции видит — начальник будто знакомый. Глядит на него Семён, и начальник тоже в Семёново лицо всматривается. Узнали друг друга: офицер своего полка оказался.
— Ты Иванов? — говорит.
— Так точно, ваше благородие, я самый и есть.
— Ты как сюда попал?
Рассказал ему Семён: так, мол, и так.
— Куда ж теперь идешь?
— Не могу знать, ваше благородие.
— Как так, дурак, не можешь знать?
— Так точно, ваше благородие, потому податься некуда. Работы какой, ваше благородие, искать надобно.
Посмотрел на него начальник станции, подумал и говорит:
— Вот что, брат, оставайся-ка ты покудова на станции. Ты, кажется, женат? Где у тебя жена?
— Так точно, ваше благородие, женат; жена в городе Курске, у купца в услужении находится.
— Ну, так пиши жене, чтобы ехала. Билет даровой выхлопочу. Тут у нас дорожная будка очистится; уж попрошу за тебя начальника дистанции.
— Много благодарен, ваше благородие, — ответил Семён.
Остался он на станции. Помогал у начальника на кухне, дрова рубил, двор, платформу мёл. Через две недели приехала жена, и поехал Семён на ручной тележке в свою будку. Будка новая, тёплая, дров сколько хочешь; огород маленький от прежних сторожей остался, и земли с полдесятины пахотной по бокам полотна было. Обрадовался Семён; стал думать, как своё хозяйство заведёт, корову, лошадь купит.
Дали ему весь нужный припас: флаг зелёный, флаг красный, фонари, рожок, молот, ключ — гайки подвинчивать, лом, лопату, мётел, болтов, костылей; дали две книжечки с правилами и расписание поездов. Первое время Семён ночи не спал, всё расписание твердил; поезд еще через два часа пойдёт, а он обойдёт свой участок, сядет на лавочку у будки и всё смотрит и слушает, не дрожат ли рельсы, не шумит ли поезд. Вытвердил он наизусть и правила; хоть и плохо читал, по складам, а все-таки вытвердил.
Дело было летом. Работа не тяжёлая, снег отгребать не надо, да и поезда на той дороге редко. Обойдёт Семён свою версту два раза в сутки, кое-где гайки попробует подвинтить, щебёнку подровняет, водяные трубы посмотрит и идёт домой хозяйство своё устраивать. В хозяйстве только у него помеха была: что ни задумает сделать, обо всем дорожного мастера проси, а тот начальнику дистанции доложит; пока просьба вернётся, время и ушло. Стали Семён с женою даже скучать.
Прошло времени месяца два. Стал Семён с соседями-сторожами знакомиться. Один был старик древний; всё сменить его собирались: едва из будки выбирался. Жена за него и обход делала. Другой будочник, что поближе к станции, был человек молодой, из себя худой и жилистый. Встретились они с Семёном в первый раз на полотне, посередине между будками, на обходе; Семён шапку снял, поклонился.
— Доброго, — говорит, — здоровья, сосед.
Сосед поглядел на него сбоку.
— Здравствуй, — говорит.
Повернулся и пошёл прочь. Бабы после между собою встретились. Поздоровалась Семёнова Арина с соседкой; та тоже разговаривать много не стала, ушла. Увидел раз ее Семён.
— Что это, — говорит, — у тебя, молодица, муж неразговорчивый?
Помолчала баба, потом говорит:
— Да о чём ему с тобой разговаривать? У всякого своё… Иди себе с богом.
Однако прошло еще времени с месяц, познакомились. Сойдутся Семён с Василием на полотне, сядут на край, трубочки покуривают и рассказывают про своё житье-бытье. Василий всё больше помалчивал, а Семён и про деревню свою и про поход рассказывал.
— Немало, — говорит, — я горя на своём веку принял, а веку моего не бог весть сколько. Не дал бог счастья. Уж кому какую талан-судьбу господь даст, так уж и есть. Так-то, братец, Василий Степаныч.
А Василий Степаныч трубку о рельс выколотил, встал и говорит:
— Не талан-судьба нас с тобою век заедает, а люди. Нету на свете зверя хищнее и злее человека. Волк волка не ест, а человек человека живьём съедает.
— Ну, брат, волк волка ест, это ты не говори.
— К слову пришлось, и сказал. Все-таки нету твари жесточе. Не людская бы злость да жадность — жить бы можно было. Всякий тебя за живое ухватить норовит, да кус откусить, да слопать.
Задумался Семён.
— Не знаю, — говорит, — брат. Может, оно так, а коли и так, так уж есть на то от бога положение.
— А коли так, — говорит Василий, — так нечего нам с тобой и разговаривать. Коли всякую скверность на бога взваливать, а самому сидеть да терпеть, так это, брат, не человеком быть, а скотом. Вот тебе мой сказ. — Повернулся и пошёл, не простившись.
Встал и Семён.
— Сосед! — кричит. — За что же ругаешься?
Не обернулся сосед, пошёл. Долго смотрел на него Семён, пока на выемке на повороте стало Василия не видно. Вернулся домой и говорит жене:
— Ну, Арина, и сосед же у нас: зелье, не человек.
Однако не поссорились они, встретились опять и по-прежнему разговаривать стали, и всё о том
