Статьи из газеты «Известия» - Дмитрий Быков

8 октября 2009 года

Эразм крепчает

28 октября этого года исполнится 540 лет со дня рождения Эразма Роттердамского и соответственно ровно 500 лет с того момента, как он, проводя осень у Томаса Мора в Англии, чуть не за месяц написал самое популярное свое сочинение, поныне широко цитируемую «Похвалу глупости».

В отличие от большинства средневековых текстов, читаемых главным образом из уважения к прошлому либо по соображениям сугубо школярским, «Похвала» может доставить массу удовольствия и сегодня. В большинстве интерпретаций отчего-то утверждается, что перед нами сочинение откровенно пародийное, на деле прославляющее ум; на этом фоне приятно выделяется анализ великого знатока Средневековья Леонида Пинского, утверждающего, что Эразм из Роттердама в своих похвалах вполне искренен, а глупость для него лишь синоним природности, естественности, всегда побеждающей хитросплетения пустого ума. Все великое — женская любовь, воинская храбрость, даже и самый альтруизм, самопожертвенная помощь ближнему, — суть порождения глупости, если рассматривать их с точки зрения банальной житейской сметки. С точки зрения ума лучше было бы не делать ничего, а в идеале так даже и не родиться; Эразм подводит к этому тонко и доказательно, и вся жизнь его — храбрая и веселая, несмотря на всю ученость, — была живой иллюстрацией к «Похвале».

Не станем забывать, что Эразм с его одиннадцатью томами дружеской переписки был кем-то вроде начштаба европейской гуманитарной интеллигенции, сравнение его с Вольтером стало общим местом (и Вольтер недвусмысленно подражал его стилистике в «Философских повестях») — и потому «Похвалу» естественно оценить как обращение ко всей честной компании, пытающейся объединенными усилиями расшатать церковное всемогущество и плавно конвертировать Средневековье в новые времена. Без революций, конечно, не обойдется, но в целом конвертация эта оказалась удивительно успешной и сравнительно бескровной; у Просвещения свои издержки — вроде Великой французской революции, — а все-таки посильной гуманизацией, резким убыванием мракобесия и какими-никакими гражданскими свободами человечество обязано ему. «Похвала» содержит недвусмысленное и важное послание, и перечитать его сегодня весьма полезно: братие, хватит обращать внимание на идеологические разногласия. Все это от ума. Мы все никогда друг с другом не договоримся, ибо схоластика исключает компромиссы: цель схоластика — победить в споре и доказать свою просвещенность, а не достичь истины. От ума — все величайшие разногласия и бессмысленные ошибки; от ума — праздные теоретизирования, от него же — ложные разделения. Нам нужно объединяться, и объединяться не на интеллектуальных, а на моральных принципах.

Многие ставили в вину Эразму его нейтралитет в дискуссии о реформации: в конце концов, именно «птенцом его гнезда» называли Лютера, хоть Эразм и открещивался многократно от таких цыплят. Что поделать, полемика о Реформации представлялась ему, как справедливо замечает тот же Пинский, разновидностью дискуссии остроконечников и тупоконечников. Ученейшим из мудрецов — а Эразм принадлежал к просвещеннейшим европейцам всех времен, чувствовал себя в античности как дома, латынью владел свободней и виртуозней, чем голландским и английским, — как правило, книжная премудрость представляется вещью неважной, разумеющейся, не принципиальной. Эразм пытается ни много ни мало заложить основы нового союза интеллигенции — основанного не на идеологии, но на следовании простейшим нормам поведения, которые верней всего назвать не католическими, не реформаторскими, а попросту христианскими. Потому что суть христианства не только и не столько в догмате о Троице, сколько в иронии, отваге, сострадании, самопожертвовании, самокритике, веротерпимости, презрении к богатству и смерти. Все это достижимо. «Похвала глупости» — призыв к объединению поверх искусственных умственных разделений, к отказу от рефлексии ради действия, от догматизма — ради обновления. И потому сейчас самое время читать эту небольшую веселую книжку. Она живо напоминает нам, что никто не свят и не всеправ. Заблуждаться, скажет мудрец, значит быть несчастным. Нет, это значит быть человеком. Этого-то понимания нам и не хватает.

Проблема современного российского общества, скажем, описывается в «Похвале» весьма четко: коли жить умственной, идеологизированной жизнью, «не только все прочие люди станут вам несносны, но и каждый из вас себе самому сделается мерзок и ненавистен». О той же проблеме написал недавно Леонид Радзиховский, призвав прекратить бесплодные и бесконечные дискуссии об историческом прошлом России. Думаю, тут мы в самом деле никогда не договоримся. Хотя бы потому, что возможных точек зрения больше, нежели спорящих. С тем же Радзиховским мы — единомышленники в главном — вряд ли совпадем в оценках Ленина или Петра. Но ведь и не в них дело: идеологическая платформа никогда еще никого по-настоящему не сближала. Больше скажу: все российские распри, стоившие нам в ХХ веке в общей сложности миллионов 20, кабы не больше, — тоже ведь диктовались не идеологическими соображениями. Может, это Маркс учил красных разрывать белых между двумя деревьями? Может, это Иван Ильин или отцы церкви учили белых сдирать кожу с красных? Может, была идейная чистота либо экономическая целесообразность в кровавом истреблении Кронштадта или бесчеловечном подавлении Тамбовского восстания? Зверство в этом было, больше ничего, а идеология по большому счету ни при чем. Если люди слишком долго разделены — классово, имущественно, статусно, религиозно, — если страна поляризована и не объединена никакими общими ценностями, с чего вы хотите, чтобы один уважал в другом человека?

Мне кажется, оснований для идеологического ригоризма сегодня нет ни у кого — да, пожалуй, и никогда не было. «Ведь и у самого божественного Павла встречаются слова, которые кажутся противоречивыми», — напоминает Эразм. Скажем, когда оппозиция исторгает из своих рядов инакомыслящую (и тут же начинает кричать о ее продажности), или статья инакомыслящего о ветеранах становится поводом для пикетов и чуть ли не для увольнения Эллы Памфиловой (хотя инакомыслящий тоже ветеран — диссидентского движения и психушки), или две оппозиционные партии никак не могут договориться о формулировках и единым фронтом пойти на выборы, — это те же мертвые умствования, против которых выступил Эразм, а человеческие качества своих оппонентов мы почему-то упорно игнорируем, предпочитая объединиться с дураком и трусом, повторяющим наши слова, нежели с мудрым храбрецом, смотрящим на вещи иначе.

Вся штука в том, что Россия сегодня нуждается как раз во внеидеологических, простейших преобразованиях: примат информации над пропагандой, честные выборы, государственная забота о безработных, больных и старых, независимые суды и общественный контроль за ними, вертикальная мобильность, общественная дискуссия, стимулирование среднего бизнеса — что тут мудреного? В этом сходятся левые и правые, безумно политизированные и безнадежно аполитичные. Жить по-человечески — не значит жить либерально или консервативно; это значит меньше врать, не искать повсюду врагов и смотреть на несовершенную человеческую природу с мудрой усмешкой гуманиста Эразма Роттердамского. Тогда не будет и зверства, которым мы умеем обставить самое мирное начинание, хоть разведение помидоров. А от зверства ничего хорошего не получается. Писал же Эразм: Дух Святой снизошел на Христа в виде голубя, а не в виде коршуна.

27 октября 2009 года

Увидеть себя

1655 лет назад, 13 ноября 354 года, родился величайший писатель христианской эпохи Августин Аврелий. Достигнув сорокалетия, он приступил к работе над тринадцатью книгами своей «Исповеди».

Философские воззрения бл. Августина, его полемика с христианскими ересями, в особенности с манихеями и пелагианами, его представления о времени и пространстве и даже его теодицея — героическая попытка представить зло «недостаточным добром» остаются достоянием историков философии и вряд ли взволнуют сегодняшнего читателя. Случай Августина чем-то похож на случай, простите за аналогию, Черчилля, считавшегося величайшим политиком ХХ века, а Нобеля получившего за литературу. Бл. Августин был гениальным прозаиком, автором самого убедительного свидетельства о пути интеллектуала к Богу, о том, как душа описывает неизбежный для всякого круг: начинает с детских, интуитивно усвоенных правил, страстно сомневается в них, яростно отрицает — и возвращается к тому же самому на новом витке, пройдя искусы интеллекта и плоти, холодного умствования и угождения телу. Все попытки достичь благодати в общедоступных наслаждениях заканчиваются разочарованием, умственные изыски и абстрактные построения — отчаянием; никто точнее Августина не описал феномен депрессии, когда отвращение к жизни сочетается со страхом смерти (кн. 4, гл. 6).