Таинственное убийство Линды Валлин - Лейф Перссон

Пусть их девяностодвухлетняя свидетельница ошиблась с днем своего рождения на целый месяц, Левин все равно не мог забыть о ней. Объяснение этому лежало в его собственном прошлом, а также проистекало, если угодно, из обычного профессионального полицейского любопытства. И вероятно, крылось также в нем самом, о чем он старался не думать, хотя женщина, сидевшая по другую сторону его письменного стола, в сущности, делала это каждый раз, когда встречалась с ним.

— Дело в моей бабушке по материнской линии, она умерла уже, но, будь жива сейчас, ей было бы почти сто лет, — объяснил Левин. — Согласно регистрационной книге она якобы появилась на свет двадцатого февраля тысяча девятьсот седьмого года, но мы всегда праздновали день ее рождения двадцать третьего февраля.

— И почему? — спросила Сванстрём.

— У нас в родне считали, что записывавший ее в церковные книги священник был пьян и поставил неправильную дату. Это, конечно, всего несколько дней, а не месяц, но меня беспокоит путаница с июнем и июлем.

— Легко записать неправильно, — согласилась Сванстрём.

— Поэтому обычно некоторые старые юристы называют июль юлианом. С целью избежать путаницы с июнем, — сказал Левин. — Я, помнится, ужасно удивился в первый раз, когда услышал это. У нас был придурковатый лектор по уголовному праву в полицейской школе, и мы как раз называли его учитель Юлиан. Это по большому счету единственное, чему мы научились от него. Как важно для юристов говорить юлиан вместо июля. В остальном он, главным образом, нес всякую чушь вроде необходимости крепко держать саблю, когда ты столкнулся со всякой шпаной. То, что полиция перешла на дубинки несколькими годами ранее, до него, очевидно, не дошло. Однажды он прочитал целую лекцию о юридических основаниях для того, чтобы рубить не лезвием, а плоской стороной клинка, пока кто-то из нас не набрался храбрости и не поведал ему о дубинках.

— И как он это воспринял? — спросила Сванстрём.

— Он помрачнел, — сказал Левин.

— Проще всего, если ты сам опросишь ее, свидетельницу, я имею в виду, — сказала Сванстрём.

— Пожалуй, надо так и поступить, — согласился Левин, вздохнув. — Проблема с такими коллегами, как Рогерссон, в том, что они предпочитают видеть действительность только в черно-белых тонах.

Когда Ева поднялась, чтобы уйти к себе, его неожиданно посетила старая мысль, уже искрой мелькнувшая в его мозгу пару часов назад.

— Еще одно дело, — задержал ее Левин. — Именно об этом я подумал на нашем утреннем совещании. Относительно слов Энокссона о том, что тот, кто украл автомобиль таким образом, все равно должен был знать, как подобное делается, — объяснил он.

По мнению Левина, вовсе не обязательно за угоном стоял обычный преступник. Для такого дела просто требовались определенные технические знания. Речь могла идти об автомеханиках, людях с технической жилкой, просто-напросто рукастых. Или таких, кто мог научиться у других.

— Сотрудниках исправительных учреждений, детских колоний или чего-то подобного, — предложил Левин.

— Или полицейских, — добавила Сванстрём.

— Пожалуй, — согласился Левин. — Даже если я понятия не имею, как это делается, после тридцати лет работы в полиции.

— Значит, мы говорим о ком-то, имеющем необходимые знания, но получившем их без риска попасть в наши регистры, — подвела итог Сванстрём.

— Точно, — подтвердил Левин.

— Мы, следовательно, говорим о прямой противоположности нашему пресловутому библиотекарю Гроссу, — предположила Сванстрём. — Не о том, кого называют человеком от культуры.

— Точно, — согласился Левин.

«Определенно не о таком, как Гросс», — подумал он.

Когда Сванстрём оставила его, он, естественно, не смог сдержаться. Совершенно не осознавая, что он тем самым подтвердил мысли Евы Сванстрём на свой счет, Левин набрал номер докторши-нарколога. Это был ее домашний телефон, а люди имеют привычку возвращаться домой до окончания отпуска, не дожидаясь последнего дня. По крайней мере, он сам так всегда поступал.

— Я не могу ответить сейчас, но, если вы оставите свое имя и номер телефона, обещаю перезвонить при первой возможности, — ответил голос автоответчика.

«Она, пожалуй, отсутствует», — подумал Левин, но, несмотря на это, обошелся без сообщения и просто положил трубку. Ее голос звучал корректно, доброжелательно, бодро. Как и следовало ожидать от одинокой сорокалетней женщины-нарколога и заместителя главного врача психбольницы в Векшё. И все это Сванстрём выяснила со свойственной ей дотошностью.

59

Неделей ранее Бекстрём выделил двух молодых коллег из полиции Векшё, входивших в разыскную группу, чтобы они попробовали отследить происхождение голубого кашемирового свитера, который сейчас для простоты окрестили текстильным следом. И Бекстрём не случайно выбрал именно двух молодых женщин, поскольку считал, что такое задание им ближе по духу и что будет просто замечательно, если у этих двух цыпочек найдется хоть какое-то занятие и они не будут путаться под ногами у него и других настоящих полицейских.

Они восприняли поручение очень серьезно и с душой взялись за дело. По данным криминалистов, речь, вероятно, шла о тонком голубом свитере, и дамочки поговорили со всеми, кто, исходя из их опыта, мог оказать им какую-то помощь. С дизайнерами, журналистами, фотографами и экспертами, зарабатывавшими себе на хлеб на ниве моды, с производителями, оптовыми торговцами и представителями большого количества бутиков, продававших эксклюзивную одежду. Одна из них даже для начала пообщалась со своей теткой, для которой тряпки были чуть ли не смыслом жизни.

При условии, что речь шла о мужском свитере, на выбор имелся десяток всевозможных моделей. Но наиболее перспективным выглядел вариант с длинными рукавами и V-образным вырезом английского, ирландского, американского, итальянского, немецкого или французского производства стоимостью от двух до двенадцати тысяч крон в зависимости от фирмы. Если его купили на какой-нибудь распродаже или где-то в другом месте, кроме бутика, цена, естественно, могла оказаться меньше. Но никак не ниже тысячи, поскольку в противном случае это было бы невероятной удачей, если верить тем, с кем они разговаривали.

В Векшё и его окрестностях подобный свитер, похоже, не проходил через прилавки магазинов. Ни один из них не имел мужского свитера такого типа в своем ассортименте в течение последних лет. Все, чем они торговали и сейчас, и ранее, сводилось к нескольким женским фасонам, но ни одна из этих вещей, судя по накладным и прочим документам, не обладала нужным цветом. Оставались два десятка шведских бутиков и универмагов, которые почти все находились в Стокгольме, Гетеборге или Мальмё. Был еще вариант покупки свитера за границей. Тоже крайне интересный, по мнению тех, кого они спрашивали, и даже предпочтительный при мысли о цене. Ведь там и спрос, и предложение были значительно выше, чем в Швеции. Но и тут им не удалось существенно продвинуться.

Оставалась возможность, что его украли. С помощью полицейских компьютеров девушки прошлись по спискам всех краж эксклюзивной одежды, затронувших импортеров, оптовиков, склады, универмаги и бутики в Южной Швеции за последние годы. Потом перешли к обычным кражам из квартир и других мест у частных лиц. И нигде не обнаружили никакого голубого свитера из кашемира.

— К сожалению, судя по всему, здесь мы дальше никуда не придем, — подвела итог одна из двух работавших по текстильному следу девиц, когда она и ее коллега отчитывались перед Бекстрёмом.

— Ничего страшного, — сказал Бекстрём и улыбнулся добродушно. — Главное ведь, вы получили удовлетворение, занимаясь всем этим.

«У баб совсем нет чувства юмора, и эти не исключение, — подумал Бекстрём, когда дамочки оставили его комнату минуту спустя. — Самое время для первого за выходные бокала пива».

Он посмотрел на часы. Они показывали уже почти три. Дело происходило в пятницу, и уже пришло время найти себе иное занятие. Но подобное явно не касалось придурка Олссона, который внезапно появился у него в дверях и захотел переговорить.

— У тебя найдется пара минут, Бекстрём? — спросил он.

— Естественно. — Бекстрём улыбнулся дружелюбно. — До вечера ведь еще далеко.

Олссон явно провел бы полночи, обсуждая их добровольную сдачу проб ДНК, если бы Бекстрём не тормознул его на ранней стадии. У Олссона кошки скребли на душе, и комиссар полиции лена также разделял его беспокойство. Поэтому с целью успокоить шефа он решил пообщаться со своими ключевыми сотрудниками и узнать их мнение об этом деле.

— Мы уже охватили уже почти семьсот человек на сегодняшний день, — озвучил Олссон как раз перед этим полученную точную цифру от Торена.