Майя: Форс-минор - Бодхи

Набережная тянется несколько километров, теряясь где-то в бесконечности в серо-голубой дымке. Здесь нет чистого воздуха, только на уровне четвертого или пятого этажа можно вдохнуть без приступа тошноты, поэтому бесконечность наступает очень быстро — видимость не больше, чем на два-три километра. Жарко. Пахнет дешевыми благовониями, коровьим навозом и мочой (человеческой) — туалет здесь везде, в любом месте прямо на набережной, где гуляют туристы и местный люд. Если мужчина скромно отошел на пару метров, отвернулся и писает на стенку, то здесь это всеми воспринимается так, словно он удалился в туалет. Женщины ведут себя немного поскромнее, но не слишком — время от времени, особенно когда стемнеет, можно обнаружить присевшую женщину или двух, мирно какающих прямо в Гангу. Кучерявая линия низкорослых джунглей на далеком другом берегу кажется чем-то полуреальным в этом индийском мареве. Невозможно даже вообразить, что где-то может быть тихое, чистое местечко, свежий воздух…

Разноцветные храмы, грязные и полусгнившие дворцы, жилые дома, хаотически нагроможденные друг на друга, сливаются в единый монолит пяти столетий, хотя кто их считал, эти столетия… здесь времени нет вообще. Никак не могу воспринять окружающее как реальную жизнь, — гигантская декорация, в которой не могут жить люди… Неужели для кого-то ЭТО единственная реальность? Смутная тревожность лизнула изнутри… Каприз судьбы, и я могла бы родиться здесь. Почему я именно там, где я есть? Почему в миллиарде возможных воплощений возникло именно это? Как это произошло? …Скорлупка в вихрях бесконечности, листок, подхваченный ураганом, капля, исторгнутая океаном… Однажды стихия уничтожит то, что сейчас называется «я», если я не успею поймать ее за хвост и зажать в кулак.

…Шивала гат, Тулси гат, Рева гат, Гангамахал гат, Бадаини гат… — их тут десятки, если не сотни, вся набережная поделена на «гаты», плавно переходящими один в другой. Разгораются погребальные костры, бросая огненные блики на Гангу, затопленную закатом. Одна за другой вышагивают процессии. На бамбуковых носилках несут мертвые тела, завернутые в красную ткань с золотой бахромой. Носилки кладут в реку, тщательно омывают трупы в священной реке. Ни слез, ни криков, ни даже выражения страданий на лицах. Обыденность Варанаси — сын помешивает длинным шестом угли в костре, пожирающем тело отца… Высоченные залежи дров совсем рядом, смерть уже тут, ждет тех, кто сегодня еще жив, для кого еще только завтра купят вязанку… Туристы с белыми мрачными лицами сидят на ступенях Харисчандра Гат и пялятся на огонь.

Подхожу так близко, что начинает обдавать жаром, смешанным с приторным благовонным дымом. В пламени отчетливо вырисовываются ноги, голова… А в нескольких метрах в стороне — совсем маленький костер, на большой не хватило денег, и все тело на него не поместилось. Поэтому сначала прогорела средняя часть, а теперь голову с плечами и ноги родственники складывают в огненную пасть… дети носятся между кострами, играя в салки… чуть поодаль женщина купает годовалого ребенка, стоя по пояс в воде, вокруг нее плавают погребальные венки и пепел от костровищ… музыка далеких празднеств долетает сквозь лабиринты улиц и бесчисленных подворотен… собаки с крысиным оскалом снуют по берегу, выискивая остатки костей и мяса… Бля, точно, вон та тварюга грызет обгоревший человеческий сустав. Жизнь и смерть перемешались в адской пропорции, с меня слетели все щиты, позволявшие верить в то, что есть хоть какая-то стабильность, хоть какая-то защита, гарантия того, что я не умру прямо сейчас или завтра. Раскрывшаяся раковина… смерть может ужалить в любой момент, для нее нет никаких преград, ничто для нее не является препятствием — вот истинный хозяин жизни, от причуд которого зависит каждая следующая секунда. Что я могу противопоставить ей? Что, кроме дерзкого вызова, кроме страстного порыва к свободе, в который я вложу все свое существо?

Я знаю, что фотографировать погребальные костры строго запрещено, об этом предупреждают везде, но вдруг разрешат? Стоя на невысоком балкончике, нависающем прямо над костром, спрашиваю человека, помешивающего кости в костре: «Можно я сделаю только одну фотографию»? Подумав, он неожиданно кивает головой: «Можно». Вот здорово! Достаю фотоаппарат, предвкушая уникальные снимки… настраиваю… Щелк! Еще раз… О, дьявол! Вопли, шум, кричащие рожи, тыкающие в меня пальцами. Сразу с нескольких сторон налетают гневные индусы, размахивая руками и крича. Еле успеваю спрятать фотоаппарат в сумку.

— Это запрещено!!! Здесь запрещено фотографировать!!! Плати тысячу долларов за нарушение правил!!! Отдавай пленку!!! Полиция!!!

Ошарашенная такой бурной реакцией, стою, открыв рот, прижавшись спиной к перилам, нагретым жаром костров. Кажется, меня сейчас разорвут на части, как звери добычу. Они явно не настроены отступать и выпускать меня из окружения. Смотрю в надежде на туристов, сидящих рядами на ступеньках. Ноль внимания! Вот так… урок на будущее — никто не вступится, если что. Сидят, трусливые крысы, каждый за себя.

Маленький, худощавый индус с подвижными глазами, одетый в белую поношенную одежду, похож на асура, вынырнувшего из пляски смерти. Судя по реакции толпы, он тут главный. Сурово смотрит, тон прокурорский.

— Ты знаешь, что здесь категорически запрещено фотографировать?

— Нет, первый раз слышу!

— Это неправда, об этом написано во всех путеводителях. У тебя есть путеводитель?

— Есть.

— Давай его сюда.

Достаю из сумки Lonely Planet, отдаю. Он очень уверен в себе, и мне это не нравится. Пока он листает, я думаю, как буду выкручиваться дальше. Индусы-то оказывается, не такие уж и мирные… оскаленные рожи, дикие взгляды. Ну что там… нашел… вот… Харисчандра Гат — сует мне в лицо — читай!

Тяну время, начинаю читать вслух. Дохожу до текста в рамочке, наверное вот тут-то и написано, блин… на самом видном месте, в рамочке… не отвертишься… хрен его знает, что делать… Вау!!.. В рамочке написано, что надо быть аккуратнее с бродячими садху. Среди них попадаются переодетые разбойники, грабящие и даже иногда убивающие туристов. Про запрет на фотографирование — ни слова! Не верю удаче, пробегаю взглядом еще раз — нету! С оскорбленным видом сую ему справочник, и тоже в нос — на, смотри, нет здесь ничего. Не верит своим глазам, пялится. Ошарашен.

— Но во всех остальных…

— А у меня нет всех остальных, все знают, что Lonely Planet самый лучший!

Все, я победила. Чувствую — решимость его исчезла, он даже немного растерян. Лукаво мне подмигнув, быстро успокаивает свирепствующих защитников веры и ловко уводит меня прочь.

— Я — Джай. Я здесь самый главный. Пойдем посидим вон там, — показывает на небольшую площадку, зависающую прямо над кострами.

Забираемся вверх по узкой лестнице, достаю из рюкзака подстилку и усаживаюсь рядом с ним, облокотившись к стене.

— Ты и вправду ты не знаешь, что здесь запрещено фотографировать?

— Я здесь первый день. Если бы знала, я бы не нарушала правил.

— Это же написано во всех путеводителях… — Говорит почти обиженно, и тут же кивает, — ну да, да, странно, что в твоем справочнике этого нет… Ну а потом, разве ты сама не понимаешь, что никому не придется во вкусу, когда из его умершего родственника сделают музейный экспонат? Представь себе, что у тебя мама умерла (сразу как-то полегчало), и вдруг приходит незнакомый человек и начинает фотографировать ее тело… Понимаешь?

— Ну конечно, понимаю. Я была не права, но меня так шокировало то, что я тут увидела, что не смогла сдержаться… Я журналист.

— Да? Ну если бы у тебя было разрешение, тогда без проблем. У тебя есть разрешение?

— Нет.

— А, тогда нельзя. Хорошо, что дело не дошло до полиции, тогда тебе точно пришлось бы платить штраф… Я вовремя спас тебя.

С опаской покосилась на него, — кажется, это был намек на то, что неплохо бы и отблагодарить его. Джай этот взгляд поймал.

— Нет, ты неправильно поняла меня, мне не нужны деньги, я просто так решил помочь тебе. Тем более, что для меня это несложно — ведь это мой бизнес. Это дело моей семьи уже несколько веков.

— И что, тебе нравится?

— Конечно. Это хорошая работа. Надежный заработок.

— Уж это точно, — меня слегка передернуло от такого фамильярного отношения к смерти, но он говорил о своем бизнесе так, как будто торговал воздушными шариками.

— Ты же знаешь, что в Индии люди поделены на касты? Каст очень-очень много, я даже сам не знаю сколько точно. Моя семья принадлежит к одной из самых низших каст, и мы не можем заниматься другой работой, мы должны делать именно это — продавать дрова, огонь и места для сжигания.

— Огонь?

— Да, я тебе покажу потом, это рядом, — для того, чтобы поджечь дрова, нельзя использовать спички или зажигалку, надо обязательно взять огонь у Шивы, иначе все будет неправильно.