Фантастика 2002. Выпуск 3 - Андреи Синицын

Это самое «Впереееееееед!» тянули опять в четыре голоса, даже обычно молчащий Андрюха примкнул к Малому, и в микрофон они выдохнули разом, щека к щеке.

Снова фирменные димычевские ритмические переходы и паузы, а потом припев:

Снова в бой! Никому,Как обычно, не будет пощады.Страшный бой. ОбагренЖаркой кровью холодный клинок.За собой нас ведетКапитан, и медлить не надо.Лишь успеть отвестиНож врага и нажать на курок.

Лазеры сверкали и метались над подиумом. Клубился туман. Разноцветные световые лучи шевелились, как живые, бродили по сцене, ложились яркими пятнами под ноги музыкантам.

Пираты не помнят родства,Стало домом соленое море,А берег — лишь узкая пристань да шумный кабак.Краткий момент торжества,Крепким ромом залитое горе,И опять поднимаем над мачтой свой выцветший флаг.

Димыч кивнул Малому, и они сошлись посреди сцены, осветители скрестились на двух фигурах с гитарами. Это означало, что Костик и Данил могут перевести дух и промочить горло: вместо припева пойдет концертный соляк, которого в студийном варианте обычно нет.

Перед сценой творилось… черт знает что. Многие размахивали над головами снятыми майками, лес рук тянулся к сцене, хотя, спасибо, никто не решался пока на нее взобраться. В общем, все шло как надо.

Снова лихой абордаж.И поется кровавая песня.Есть ли у жизни пирата завтрашний день?Воспоминаний багаж,И от них не уйти, хоть ты тресни,И Веселого Роджера черная-черная тень.

От этой песни всегда оставалось такое чувство, будто чего-то не доделал, не успел в жизни. Ведь есть же где-то моря и острова, и кто-то смотрит на них, а над головой у него трепещут паруса и снасти.

Припев поставил в песне жирную точку.

13. Slaves And Masters (1990)

Позже выяснилось, что именно во время «Шторма» мэтр из Питера, вкусив портвейну, решил потопырить пальцы и направился продолжать свое выступление в зал. Надеялся небось, что народ потянется за ним.

Фигу: за мэтром последовали только несколько съехавших девиц. А петь для пустого зала любой бы обломался.

В общем, обиделся мэтр. Крепко обиделся. Но «Проспект Мира» этого не знал. А и знал бы — плюнул да растер.

Решили дать народу расслабиться на медлячке, затянули «Осень стучит в окно». Эту песню начинал Малый, под перебор. Продолжал Костик, а завершали все вместе. Зажигалок под медляки тут еще не жгли, но руками качали славно. Следом выдали «Замок на песке». Творение Костика Ляшенко.

Шурик устроил над зрителями лазерный дождь; по толпе скользило почти неразличимое пятно ультрафиолетового прожектора, заставляя белые, только белые! — одежды зрителей светиться на манер рекламных стоек над казино.

В уютном месте, в уголкеЯ строил замок на песке,Совсем не думая о том,Что смоет первым же дождем.Там, там дам приют своей мечте,Забыв, что в жизни суетеПод ноги часто не глядятИ замок могут растоптать…

Костик дал отмашку Игорю — это означало, что ему нужно несколько секунд передышки, посему надо вклинить в песню аритмичную перебивку, после которой последует модуляция на тон.

Сюда однажды я придуИ лишь развалины найду.Кругом следы, следы, следы…Где ж вы, плоды моей мечты?

В этом месте Федяшин всегда врубал хорус, и создавалось полное впечатление, что поет сотня Костиков, а подпевает сотня Данилов:

Куда ты смотришь, человек?Скорей, скорей, уйми свой бег.Под ноги лучше посмотриЛюбить, мечтать, не разучись.И — с еще большим драйвом и акцентом:Чтоб равнодушию не датьС твоей душою совладать,Чтоб не угас огонь желаний,Не превратилось сердце в камень!

Настало время неторопливого, густого соляка Димыча. Малый оттенял. Звучало неповторимо…

Зрители стонали в сотни голосов. Казалось, вели сейчас Костик всем умереть — послушались бы не раздумывая.

Неповторимое ощущение — понять его может только тот, кто сам хотя бы раз стоял в полутьме сцены перед залом или стадионом и видел сотни горящих глаз, обращенных к тебе.

Сыграли еще «Законы толпы», «Терминатор (Граница света и тьмы)», «Ветер защиты», «Перегрузку», «Держись, Москва», «Двенадцать», «Законы подъездов»…

А потом и светать начало. Зрители обессилели. Музыканты тоже. И был объявлен перерыв — реально первый со вчерашнего вечера.

Димыч, сняв гитару с ноющего плеча и залпом заглотив банку «Янтаря», почувствовал, что зверски хочет спать. Андрюха и Костик выглядели не лучше. Бедняга Игорь, чья судьба была наиболее тяжкой в физическом плане, весь лоснился от пота, а майка его давно улетела в зал.

Последовала массированная атака местных музыкантов. Вопросов было не счесть: что за аппарат? Где брали? Почем? Не продается ли?

Проспектовцы вяло отмахивались: потом, потом, пива охота, лежать охота… Все потом…

Как-то отбились.

Димыч еле добрел до закутка с топчаном, рухнул и отключился.

14. Abandon (1998)

Разбудил его Шурик, теребя за плечо. В узкие вертикальные щели между стойками и драпировкой ломилось яростное летнее солнце.

— Эй! Вставай-ка!

— А? — вскинулся Димыч.

Проспал он немного, всего несколько часов, но, как всегда после концерта, это здорово восстановило силы.

За плечом Федяшина, который Василевского разбудил, стоял озабоченный Андрюха. Выражение Андрюхиного лица Димычу сразу не понравилось: по всей вероятности, предвиделись какие-то административные трудности.

— Что такое? — спросил Димыч, щурясь на свет.

— Жопа, братец. Мне тут добрые люди нашептали, что гений из Питера в припадке ревности куда-то сдул.

И посоветовали сниматься отсюда подобру-поздорову, пока худого не стряслось. Я почему-то склонен к этому прислушаться.

— Так что, второй части не будет? огорчился Димыч. Вчерашний слушатель ему понравился: оттягивалась толпа на славу.

— Не будет, братуха. Мы уже половину аппарата свернули. Пошли заканчивать.

Не подчиниться Андрюхе Василевский не мог. Его епархией оставалась исключительно музыкально-теоретическая часть.