Праздник по-красногородски, или Легкая жизнь - Олег Львович Афанасьев

— Обложили как медведя. А что делать?.. Да оно мне, наверно, и надо. Вылечусь от алкоголя, вернусь здоровеньким. Думаю, думаю, целыми ночами думаю — ничего не могу придумать. Надо мне туда! Скажу, что алкоголик, буду отбывать и заодно лечиться. Там вообще-то весело. Попадаются остроумнейшие люди… Ну а ты как? Завязанный?..

— Почему же? Все в жизни сводится к тому, чтобы соблюсти меру.

— Здоровье укрепляешь…

— Не только. Вот копаюсь в книгах, стараюсь понять, кто мы такие и с чего пошло.

— И как же?

— Нас погубила сила.

— Здорово! С каких это пор сила сделалась губительной?

— В истоке был, конечно, страх. Желание проявить силу — следствие.

— Отчего же страх?

— Да мало ли. Печенеги, половцы, татары. В конце концов мы захотели великой силы, чтобы никого не бояться и всех подчинять. И поползли во все стороны. И это нас погубило.

— Не понимаю.

— Была такая теория, чтобы славянам если не объединиться, то хотя бы крепко дружить. Вот бы и держаться этого. Вышло же, что мы поползли в разные стороны. Зачем, например, понадобился Кавказ? Кавказцы на нас совсем не похожи, ничего мы там не изменили. Или Средняя Азия? Дальше хуже. В Корею полезли, в Маньчжурию. Дома же, именно в России, обернулось рабством, потому что силу надо как-то питать. И просто очевидно было, что в империи рано или поздно все вверх дном перевернется и станет еще несправедливее.

— Но почему же несправедливее?

— Потому что рабы есть рабы и ничего, кроме рабства, не знают.

— Умная же ты сука! Только почему ты в печниках торчишь? Ты вроде патриот, а деньги даром получаешь.

— А что мне делать? Помогать начальству укреплять нашу шарагу, в то время как мне хочется ее разогнать? Или снова на завод пойти сделаться горбатым? Некоторую пользу я приношу и по меньшей мере искренен.

— Я тоже, — засмеялся Волчок,

— Это точно. Только надо хотя бы собой дорожить. Ты — ничем.

На этом они расстались.

Дней через десять после суда Вадим все-таки пошел к жене Волчка.

— Как это было?

Валя, Волчкова жена, потрясенная судом, все еще никак не могла успокоиться. Она как будто обрадовалась новому слушателю.

— Много лет терпела, а теперь в очередях, в трамваях, просто с людьми на улице о нем говорю и говорю. Как это все-таки унизительно! Сидит, плечи широченные, голову наклонил, все признает.

Много нового услышал Вадим о Волчке. Оказывается, он два раза пытался покончить с собой. Сначала напился хлорофосу, потом сильно растопил печь углем, закрыл дверь в комнату, где спала Валя с детьми, а сам лег в кухне, прикрыв в печи до конца задвижку. В обоих случаях увозила «Скорая» и спасали… Он не только пил, но и глотал всякие таблетки вроде кодеина в огромных количествах, курил дурь…

— А врал как! Вечером приходит и врет одно. Утром ничего вспомнить не может и выдумывает новое. Я не выдержу, скажу про вчерашнее, и он тут же начинает выкручиваться и плетет уже бог знает что… Детей он, конечно, очень любил, старался для них. Меня тоже любил. Да, любил. Пока я здесь, он меня слушает, он для меня все может. Но стоит мне отвернуться, он что-нибудь сотворит. Клянется, божится: «Все, Валя! Теперь уже все. Теперь как сказал, так и будет». Через час он уже забыл… И ничего у нас с ним не было. Сделает хорошее и тут же изгадит. Ничего не было, одни скандалы… Я при нем тоже очень изменилась. О!.. Сидишь вечером, ждешь его и знаешь, что плохо будет в любом случае. Плохо, если не придет. Плохо, если и придет. Сидела так и надумала забрать из деревни мать, чтоб присматривала за детьми, пошла в вечерний институт. Зачем мне эти вечера? Пусть он меня ждет. И этого он мне простить не мог, стал уходить на материну половину. Другого ищешь!.. Красивой жизни захотела. Дурак ты, отвечаю… Все время твердил, что думает о жизни ночи напролет. Где же результаты твоих мыслей, спрашиваю. А понимаешь, говорит, слишком много хочу. И даже знаю, как добиться. А начать, приступить не могу. Государством управлять, говорит, запросто бы смог. Когда мастером назначили, рад был. Прошло несколько дней. Ну как живешь с тех пор, как господа тебя в хоромы взяли? — спрашиваю. Смеялся аж взахлеб. А я думал, что ты дура!.. Почему я дура? Как можно собственной жене сказать, что она дура? Все он во мне перевернул. Никогда я не буду прежней. Раньше понимала, что в жизни надо. Теперь ничего не понимаю. Даже не могу вспомнить, как это я понимала…

* * *

Вернулся Волчок через два года, вскоре после гибели Сережки.

Вадим почему-то оказался в пивной на Международной. Вдруг подкатил «бобик», и из него вышел Волчок л первое, что сказал Вадиму, было:

— У тех, кто откидывается, мозоли на руках внутри, а у меня снаружи. Бил!

Загуляли. Шпана Красного города заполнила почти мгновенно, в двенадцать часов дня, пивную. Тут и Куня, и Жук, и Ленька Татаркин, и даже его старший брат Витька, сменивший после убийства фамилию Татаркин на женину — Федоров, и еще многие.

Волчок не выглядел истощенным, не набросился ни на еду, ни на питье. Но в этот раз было очень хорошо заметно, что он сидел. Заторможенность движений, морщины на обветренном лице, выдвинувшаяся вперед, горько и угрожающе отвисшая челюсть, печальный, исподлобья взгляд — облик обреченного на многие безрадостные дни.

Из пивной пошли провожать Волчка домой, на материну половину, и здесь тетя Катя накрыла стол, и еще гуляли. Не было никакой возможности поговорить с Волчком. То он ходил проведать детей, сказав после этого, что с Валькой жить не будет, то мылся и переодевался.

— Завтра жду тебя у «Московского» в семь, — сказал Вадим.

— Годится, — согласился Волчок.

На следующий день сидели в ресторане и Волчок рассказывал, как он бригадирствовал, как все его любили или боялись. 328 человек рабов! По утрам стеганкой выгонял из барака: кыш! кыш! Если что не так — в зубы не раздумывая. Пил сколько хотелось. Посадят в карцер, а без него никто ничего не может. Сутки отсидит — и выпускают: план, сроки.

Неплохо он рассказывал, но был какой-то непохожий на себя — в рассказе похожий, а здесь, за столом, непохожий.

Жена его Валя за прошедшее время успела сойтись и разойтись с другим.

— С Валей жить не собираешься?

— Ни за что! И не будем об этом. Вообще пока ничего не хочу. Деньги