Сто великих пророков и вероучителей - Константин Рыжов

О природе Иисуса Христа Валентин говорил, что в нем вовсе не было материального начала (ибо материя не воспринимает спасения), и тело Его было особенное, кажущееся, имевшее только видимость материи. Этот психический Мессия был созданием Демиурга, который предназначал его для просвещения иудеев и облек невещественным телом, способным совершать человеческие действия, но свободным от человеческих чувств. К этим элементам уже без ведома Демиурга была присоединена духовная душа из высшего мира. Евангельский Иисус Христос действительно был рожден от Девы Марии, но ничего не заимствовал от ее материального существа, а только прошел через нее «как вода через трубу». Во время его крещения на Спасителя сошел эон запредельного Иисуса с целью исполнить то возвышенное назначение, которого не понимал Демиург: открыть людям вечное ведение и проявить для них тайны Плеромы. Высшее происхождение Иисуса, по мнению Валентина, подтверждается явным противоречием между Ветхим и Новым Заветами. Ибо Иисус пришел не подтвердить, а во многом поправить те законы, которые были даны Демиургом. Так, например, Он совершенно отверг ветхозаветные заповеди возмездия и многие обрядовые заповеди, мелочного исполнения которых требовал Демиург, но которые не существенны для Первоотца-Вифоса Впрочем, далеко не все проповеди Иисуса вошли в канонические евангелия. Самую важную часть Откровения он проповедовал тайно и только избранным (пневматикам). По сообщению этой совершенной мудрости, миссия горнего Иисуса была выполнена, и Он вознесся обратно в Плерому, забрав с собой духовную составляющую Спасителя. Это случилось в тот момент, когда Тот предстал перед Пилатом. На кресте после этого оказалось только психическое, бесстрастное тело, сотворенное Демиургом. Никакого искупительного значения Его Распятие не имело.

Далее Валентин учил, что, когда все гностики познают себя и разовьют свое духовное семя, наступит конец мира Ахамот, преобразившись наконец в небесного зона, получит место в Плероме и сделается супругой Иисуса-Спасителя, вместе с ней войдут туда духи пневматиков (гностиков) — они сочетаются браком с ангелами и образуют сонм вокруг Спасителя, Демиург и душевные праведники (психики) утвердятся навеки в своем царстве Небытия, или в «среднем месте», а материальный мир, с плотскими людьми и с князем мира сего — Сатаной — сгорит и обратится в ничто Таким образом, Кенома, заполненная сначала несовершенно, а именно творениями Ахамот без знания о Плероме, в дальнейшем, просвещенная этим знанием от Иисуса, примкнет к самой Плероме и даже явится ее ликующим завершением Тут-то и осуществится заветное желание Первоотца-Вифоса быть познанным со стороны творимого им инобытия (то есть Кеномы, которая оказывается представлена в Плероме душами пневматиков).

Такова вкратце была религиозно-философская система Валентина. Глубокомысленная, блистающая поэтической фантазией, она нашла многих последователей и произвела большое впечатление на современников Известно, что секта валентиниан в течение многих лет оставалась самой влиятельной и распространенной из всех гностических сект. Она существовала вплоть до VI в., и имела в некоторых городах свои особенные храмы. Главными священными книгами валентиниан считались евангелия (в числе которых, кроме четырех канонических, почитались и некоторые другие — прежде всего «Евангелие Истины», написанное, видимо, самим Валентином). Деяния апостолов и Апокалипсис ими не рассматривались. Что касается книг Ветхого Завета, то к ним валентиниане (как и все гностики) относились очень критично и отвергали в них все то, что не находило подтверждение в Новом Завете.

Савелий Птолемаидский

В последние десятилетия II столетия получили распространение еретические учения, вызванные к жизни трудным богословским вопросом: как примирить недвусмысленные и неоднократные указания Ветхого Завета на то, что Бог един, со столь же недвусмысленными свидетельствами Нового Завета о Троице (то есть с учением о Боге Отце, Боге Сыне и Боге Духе Святом)? Сложность проблемы заключалась в том, что само Священное Писание не давало прямых ответов на этот вопрос. В апостольских писаниях Иисус Христос мыслился как вочеловечившийся Бог, но суть этого Боговоплощения подробно ими не разбиралась. Касаясь вопроса о Его домирном бытии (то есть, чем же был Сын до того, как вочеловечился в конкретную личность — Иисуса Христа), в апостольские времена говорили, что Он пребывал в Боге от вечности (изначально, всегда) и сошел от Бога для сотворения мира. Подробнее этот вопрос не разбирался. Оно и понятно: первые верующие были по большей части люди простые, без философского и богословского образования. Ранние опыты богословской науки у христиан могли появиться лишь тогда, когда в церковь вступили лица философски образованные.

Отправной точкой христианского богословия стало знаменитое начало Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово (Логос), и Слово (Логос) было у Бога, и Слово (Логос) было Бог. Оно было вначале у Бога. Все через Него начало быть, что начало быть». Первые христианские писатели, отталкиваясь от этих строк, стали развивать учение о Христе как о воплощенном Логосе. Этот греческий термин, вообще говоря, имеет более широкое содержание, чем русское «Слово», каким обычно переводится. «Логосу» в греческом языке соответствует также понятие «Разум».

Однако в богословие он пришел не из обиходного языка, а из древнегреческой философской лексики, причем философы также давали ему несколько значений. Для них Логосом прежде всего был идеальный божественный мир — совокупность идей (или первообразов), которые осуществляются в материальном мире. Вместе с тем Логос — это отражение Божественного в материальном. Говоря о Логосе, давали понять, что это Бог не Сам в Себе, а в действии, в осуществлении творения. Христиане, восприняв этот языческий по существу термин, отождествили с Логосом (Словом) второе лицо Троицы — Бога Сына. С одной стороны, это позволяло многим язычникам, глубоко впитавшим идеи греческой философии, уразуметь христианское учение. Когда Бога Сына называли Логосом, для них сразу становилось понятным, что Сын — это посредник между Абсолютным Богом (Богом Отцом), пребывающим в Себе, и материальным миром.

Но, с другой стороны, это порождало много новых трудноразрешимых вопросов.

Прежде всего, в такой интерпретации Бог Сын (или Слово-Логос) неизбежно воспринимался как божество низшее, сотворенное, подчиненное Богу Отцу, а во-вторых, возникали сомнения в его изначальности и со-вечности Отцу. Поскольку Логос есть как бы изреченное Слово, Которым Бог Отец творит мир, то его рождение следовало считать скорее предмирным, а не извечным. Те же, кто не поддавались этим сомнениям и считали Бога Сына по существу равным во всем Богу Отцу, неизбежно приходили к другой проблеме: выходило, что Бог не един, а изначально множественен, а это подрывало самые основы монотеизма, провозглашенного Ветхим Заветом и принятого Новым.

Одной из ранних попыток преодолеть все эти затруднения и примирить Троичность с Единством стало учение монархиан. Его основоположником считается некий Праксей, прибывший в Рим в 70-х гг. II в. О его собственном вероучении мы имеем лишь отрывочные сведения, причем исходящие от его противников. Пишут, что весь Ветхий Завет для Праксея сводился будто бы к единственной фразе: «Я Бог и нет другого, кроме Меня», а Новый Завет — к словам Иисуса, вроде: «Я во Отце и Отец во Мне» или «Я и Отец одно». Исходя из этого, Праксей считал, что «Сын» есть лишь название человеческой, небожественной стороны во Христе, а по сути Своей Христос есть Сам Отец, который из невидимого сделался видимым. То есть Сам Отец страдал на кресте и умер, но не по божеству, а по человечеству. Последователи Праксея — монархиане — рассуждали так: если Христос был Богом, надо, во избежании двоебожия, отождествить Его с Отцом — «Христос был Богом и пострадал за нас, Сам будучи Отцом. Иного говорить не можем».

Эти идеи были развиты в начале III в. в стройное вероучение Савелием Птолемаидским. Он происходил из Птолемаиды Ливийской и был пресвитером в Пентаполисе. В Риме Савелий появился около 200 г. Будучи очень ученым и известным человеком, он имел большое влияние на римского епископа Зеферина (занимал кафедру в 199–216 гг.) и его преемника Каллиста (был папой в 217–222 гг.). Последний, впрочем, должен был отлучить Савелия от церкви по требованию большого числа клириков. О дальнейшей судьбе ересиарха ничего не известно.

Как и для всех монархиан, для Савелия высшей идеей была идея единого Бога, которого он называл «Монадой», или «Сыно-Отцом». Эта Монада есть непостижимое, чуждое всякого различия единство; есть Бог в Самом Себе, находящийся вне всякого отношения к миру в состоянии совершенного покоя или молчания. Монаду можно представить как неуловимую, хотя и все заключающую в Себе, математическую точку.