Чм66 или миллион лет после затмения солнца - Бектас Ахметов

"2-85" не замужем? Мне то что? Хотя…

Напился с Варваром изрядно. Было что-то около десяти вечера. Я остановился возле дома, где живет Средина. Подумал: "Прошло тринадцать лет. Самое время ей позвонить. Что она скажет? Ничего не скажет. Я руки у нее просить не собираюсь".

– Алло.

Я узнал ее грудной голос.

– Оля, ты?

– Да.

– Это Бектас. Ты помнишь меня? Мы с тобой учились до четвертого класса.

В трубке воцарилась тишина.

– Ты меня слышишь?

– Слышу. Я помню тебя.

– Выйди… Я жду тебя у арки твоего дома.

– Прямо сейчас? Но я только что из ванной.

– Я подожду, пока ты обсохнешь.

– Пока я обсохну, ты замерзнешь. – засмеялась "2-85".- Хорошо, через пять минут я выйду.

Я во все глаза смотрел в арочный проем. Силуэт Ольги Срединой возник в арке внезапно, "2-85" быстро приблизилась и… дальше как отрезало.

Проснулся утром – ничего не помню и ни капли сожалений.

С тех пор я не видел ее и больше никогда не звонил.

Проявил пленку и отпечатал круизные фотографии приятель Шефа по работе.

– Димка удивился, – сказал Шеф, – почему на фото ты везде один.

Умка не уложилась в срок, не защитилась и из очных аспиранток перешла в инженеры. Проработала недолго и перешла в нархоз.

– Нас, чистых экономистов никто не ценит. – говорит она.

Умка заходит к нам поболтать с мамой.

– Тетя Шаку, у них в плановом отделе работает татарка. Та еще бестия…

Это она про пампушку-хохотушку Кэт, что заглядывает к нам в лабораторию покурить. Кэт не татарка, но сильно на нее похожа. С ней мы учились в институте. Живет она с мужем-узбеком Гапуром и младшим братом Маликом.

Полуеврей-полуказах Толканбаев заприметил Кэт, но связь продолжалась недолго – Кэт забеременела, решила рожать от смазливого метиса и легла на сохранение.

Кэт хотелось, чтобы ребенок был похож на красивого и умного

Толканбаева. Как при этом она собиралась выкручиваться перед Гапуром не известно, но институтские подружки дружно сходились во мнении, что Кэт выкрутится. Ей не впервой. Рисковала она сильно. Узбек парень здоровый, горячий и если бы узнал об измене, как пить дать, настучал бы по голове Толканбаеву.

Гапур ничего не узнал, но зато, прослышав, что Кэт дожидается от него ребенка в больнице, перепугался Толканбаев. Перепугался и перестал дружить с экономистом планового отдела.

В свою очередь Кэт жаловалась подругам на бесплодие мужа и говорила о том, как сильно желает завести ребенка. Ребенку от

Толканбаева не суждено было появиться. Случился выкидыш и из больницы моя однокурсница вернулась при своих.

Вернулась и продолжала приходить к нам покурить. Естетственно, старался первым поднести ей горящую спичку Шастри, который открыто заявлял о том, как ему нравится Кэт. Мысли об Альбине его не оставляли, но одно другому не мешает. Ушла от нас Альбина, как ушел в преподаватели и Володя Семенов.

Набравшись спирта в Чимкенте, куда мы с Шастри ездили сдавать отчет по свинцовому заводу, он признался мне:

– Альбина хочет меня. Может даже любит…

– Не может быть.

– Это большой секрет. Однажды я смотрел у нее дома телевизор, мужа ее не было и я почувствовал, как сильно она хочет меня.

– Надо было ее затюскать.

– Что ты, братишка! Муж ее почти друг мне, наши дачи по соседству. Не мог же я сделать ему подлость.

– Бедный… Тебе было тяжелей, чем Володе.

– Намного тяжелей… Но я выстоял. – Шастри сделал мужественные глаза, вздохнул и мечтательно закончил. – Все равно она будет моя.

Он не желает ставить рога мужу Альбины и говорит при этом, что сделает ее своей. В чем правда Шастри? Правда в том, что он неисправимый романтик.

…Кэт не слепая и видит, что с ее появлением у нас в комнате,

Шастри мгновенно дуреет.

Я подзуживаю его.

– Мой фюрер! Не хотел бы ты взять в Евы Браун нашу Кэт?

Шастри пускает дым, глаза у него слезятся.

– Чудесная была бы Ева Браун.

– А ты Кэт? Согласна ли стать верной подругой нашему фюреру?

– Перестань! – брезгливо морщится Кэт.

…Умка, как и Шастри, называет меня братишкой. К матушке же приходит она на правах снохи дяди Сейтжана, папиного земляка.

Заглядывает в гости Умка и в лабораторию. Язык у нее без костей и мужики дали ей прозвище Трындычиха. Больше льстит ей, когда мужчины отмечают в ней не красоту, а ум. Ее дочке три года, так она утверждает, что у малютки знак качества. То есть, в умом вся в мать.

Часто жалуется на мигрень и спорит с Зямой об евреях.

– Гитлеру евреи по гроб жизни обязаны! – заявила Трындычиха.

– С какой стати? – удивился Толян.

– Если бы он не уничтожил шесть миллионов ваших, то не было бы у вас своего государства.

– Ха-ха! – засмеялся Зяма. – Боюсь, ты опять права.

– Мао говорит, – чем хуже, тем лучше. – напомнил Шастри.

С моих слов мама знает всех сотрудников лаборатории и окрестных подразделений института. К примеру, звонит к Зяме и давней знакомой приветствует его:

– Зам?

– Здравствуйте, тетя Шаку. – отвечает Толян.

– Зам, ты следи за Бектасом, чтобы он не пил.

– Не волнуйтесь, обязательно прослежу.

Помимо Умки и Шастри свои люди в нашем доме Ерема и Хаки.

Племяннику Жумабека Ахметовича мама доверяет самые тайные поручения, разговаривают они один на один подолгу.

Глава 23

С кем у Ситка не получается навести мосты, так это с Чокиным.

Валера упоминал о том, как с моим директором в 55-м году жил в одном номере гостиницы в Москве.

– Но это ничего не значит. – сказал папа. – Чокин – фигура и наверняка меня не помнит.

Что Чокин фигура это точно. В институте его побаиваются и зовут

"папой". Сотрудникам "папа" внушает страх больше из-за того, что

Шафик Чокинович на корню пресекает неделовые разговоры. Потом, что может быть ужаснее для поверхностного сотрудника, нежели умный и знающий директор? Такой в момент выведет на чистую воду.

Чокин уроженец Баянаула Павлодарской области. В войну работал главным инженером треста Казсельэлектро, как раз вэто же время организовывалась Академия наук Казахской ССР и Сатпаев предложил

Чокину взять на себя сектор энергетики, который спустя два месяца преобразовался в КаЗНИИ энергетики.

В 45-м Шафик Чокинович защитил кандидатку по Капчагайскому гидроузлу, еще через восемь лет – докторскую, год спустя нашего директора избрали академиком республиканской Академии наук.

Первый президент Академии Сатпаев земляк Чокина. Через него Шафик

Чокинович завел знакомства с корифеями. Список огромный, уважают

Чокина повсюду. В Москве, Ленинграде, Киеве, Фрунзе, Ташкенте,

Улан-Баторе, Иркутске, Душанбе.

Более всего гордится Шафик Чокинович дружбой с Кржижановским. То, как Чокин ставил революционера намного выше Келдыша или того же

Капицы, для меня было некоторым свидетельством того, что хоть Чокин и крупный ученый, но при всем этом больше политик.

В феврале 64-го скончался Сатпаев. Как проходила борьба за освободившееся кресло, мне не известно, но у Чокина на руках находились убедительные свидетельства законности притязаний на должность президента Казахской Академии наук: к тому времени он успел поработать главным ученым секретарем АН КазССР, поруководить отделением, его хорошо знали как ближайшего соратника Сатпаева. Так что избрание Шафика Чокиновича президентом Академии наук устроило научную общественность.

Проработал президентом Чокин три года. Кунаев снял его с должности, – что верно, то верно, – под надуманным предлогом. Мол, плохо остепенялись в бытность его президентства аспиранты.

Почему Чокина невзлюбил Кунаев, к тому времени мне было еще неизвестно.

Чего Чокин не успел сделать, так это избраться в академики или член-корреспонденты Союзной Академии. Продержись он в президентах год-другой, член-корра Шафик Чокинович бы непременно получил: за него был президиум Союзной Академии во главе с Келдышем, да и к тому времени утверждалась практика избрания в член-корреспонденты АНСССР поголовно всех президентов Академий Союзных республик.

После изгнания из президентов документы на член-коррство Чокина дважды поступали в Академию наук СССР. Но оба раза после звонка

Кунаева кандидатура Шафика Чокиновича снималась с повестки Общего собрания Союзной Академии.

Академик Келдыш ставил в главную заслугу Чокина факт придания им энергетической науке Казахстана неведомых дотоле стройности и фундаментальности, что позволило ей оттеснить на задний план науки классического естествознания. Вклад существенный, но при этом Шафик

Чокинович формально остался среди нескольких десятков республиканских академиков одним из многих.

Фундаментальность, – пожалуй, единственное, что заслуживает уважения в науке об энергетике. Сама по себе энергетическая наука – это винегрет из термодинамики, электротехники, экономики. Открытий, подобных тем, что совершаются в естествознании, в ней не сделать.